Виктор Поротников - Легионер из будущего. Перейти Рубикон!
– Откуда такие сведения? – поинтересовался Цинна.
– В Кремону на днях прибыли Курион и Марк Антоний, – ответил Цезарь. – Сенаторы-помпеянцы публично оскорбили их в стенах сената, не позволив им созвать народное собрание. Более того, в нарушение закона о неприкосновенности народных трибунов обоих грубо выставили из курии Гостилия, разорвав на них тоги.
Цинна изумленно присвистнул, затем спросил:
– Может, это происки Помпея?
– Помпея, Катона, Цицерона… Какая разница, кто из них стоит за этим? – Цезарь подавил раздраженный вздох. – Плохо то, что большинство в сенате настроено непримиримо ко мне. Все мои предложения об установлении гражданского мира и согласия отвергнуты. От меня требуют роспуска войск, но при этом Помпей получает от сената право еще пять лет не распускать свои легионы. Сенат даже выделил деньги Помпею на уплату жалованья воинам.
– Как понимать такую особую привилегию для Помпея со стороны сената? – удивился Цинна. – Это же неслыханное дело! Помпей не занимает никакой государственной должности, а распоряжается легионами, как слугами в своем доме!
– Сенаторы объявили Помпея блюстителем государства, – сказал Цезарь с иронией в голосе. – А врагом Римского государства почему-то объявляют меня.
– Дело ясное! – проговорил Цинна. – Сенат опасается тебя, Гай, и держит подле себя Помпея, как цепного пса. Только народ Рима не забыл твоих благодеяний, друг мой. Плебс поддержит любой твой законопроект, доверит тебе любую должность, как только ты вернешься в Рим.
– Если я вернусь в Рим простым гражданином, то меня ждет суд и конфискация имущества, – как бы в раздумье произнес Цезарь. – Если я вступлю в Рим во главе своих войск, тогда меня объявят тираном.
– Уж лучше справедливый тиран, чем гнилая демократия, – хмыкнул Цинна.
– А как думаешь ты, Авл Валент? – Цезарь перевел свой внимательный взгляд на меня.
– Я видел близко Помпея, даже беседовал с ним, – собравшись с мыслями, сказал я. – Помпея вполне устраивает такое положение, когда он стоит, по сути дела, над сенатом, над плебсом и над законом. Помпей даже обмолвился как-то, заметив, что сенаторы, страшась Цезаря, сами дадут ему любые полномочия. Разве это демократия? В Риме сейчас правит кучка нобилей, которая опирается на банды головорезов и легионы Помпея. Я считаю, что мудрый правитель способен вызволить Рим из того политического хаоса, в котором он ныне пребывает. Однако Помпей на эту роль не годится.
– Почему же? – вновь спросил Цезарь, не спуская с меня глаз.
– Помпею нужна власть, чтобы стоять на пьедестале, – ответил я, – вникать в нужды народа он не станет. У Помпея нет ни политического чутья, ни умения управлять государством. Помпей привык командовать войском, а государство – это не войско.
– Верные слова, клянусь Юпитером! – воскликнул Цинна. Он с усмешкой кивнул Цезарю на меня: – У этого юноши здравый ум и верный взгляд на нашу действительность!
– Сегодня вечером в моем доме состоится небольшое застолье, – после краткой паузы промолвил Цезарь. – Я буду рад, Луций, видеть и тебя среди моих гостей. – Цезарь повернулся ко мне: – И тебя, Авл Валент, я тоже приглашаю на сегодняшний пир.
Дальнейшая беседа между Цезарем и Цинной коснулась их общих знакомых, которые не справились с какими-то возложенными на них обязанностями. Цезарь сетовал на то, что его окружает много льстецов и просителей, но надежных помощников в делах среди этих людей почти нет. «Даже ты, Луций, кому я безусловно доверяю, часто отказываешься выполнять мои поручения, ссылаясь то на лень, то на болезни», – беззлобно упрекнул Цезарь Цинну.
Я взирал на Цезаря, чувствуя, что проникаюсь невольной симпатией к этому человеку. Манера речи Цезаря и его умение внимательно выслушивать собеседника произвели на меня благоприятное впечатление. В поведении Цезаря не чувствовалось ни гордыни, ни напыщенного самомнения. Передо мной был невысокий худощавый человек в римской тоге, с немного утомленным лицом, короткие темно-русые волосы которого не могли скрыть две большие залысины по краям его головы. Я обратил внимание, что левый глаз у Цезаря чуть уже, чем правый. В свои пятьдесят лет Цезарь не был обременен ни лишним весом, ни сутулой спиной. Он был подвижен, как двадцатилетний юноша. Печать задумчивой сосредоточенности то появлялась, то исчезала с лица Цезаря. Мне показалось, что и беседуя с Цинной, Цезарь успевает обдумывать какие-то свои дела.
Как оказалось, я не ошибся в своем предположении. По окончании беседы с Цинной Цезарь вернулся к своим писцам и, нимало не задумываясь, продолжил диктовать им письма так уверенно и быстро, словно за прошедший час он обдумывал дальнейший текст своих посланий, а не вел беседу с гостями на отвлеченные темы.
Цезарь предложил Цинне и мне расположиться в доме напротив, где обычно останавливаются его друзья и знакомые, приезжая сюда из Рима. В этом доме были предусмотрены все возможные удобства, так что по сравнению с лагерной палаткой это каменное жилище показалось мне настоящим дворцом.
Непоседливый Цинна отправился навещать своих здешних приятелей, с которыми он не виделся больше двух месяцев, пропадая в военных лагерях.
Я прилег отдохнуть, отведав сытного обеда. Меня одолевали невеселые мысли. Я сознавал, что у меня не хватит духу поднять кинжал на Цезаря. Отягчить свою совесть убийством Цезаря – это было выше моих сил! Цезарь показался мне умнее и благороднее всех тех патрициев, которых я видел в Риме. Я решил отказаться от этого задания, но от осознания того, что мне это, скорее всего, выйдет боком, настроение мое и вовсе испортилось.
На вечернее застолье к Цезарю я отправился в состоянии мучительной внутренней раздвоенности. Если шекспировский Гамлет стоял перед дилеммой: «быть или не быть», то передо мной стоял выбор: убивать или не убивать.
На дружеской пирушке у Цезаря собрались люди весьма известные. Кроме Куриона и Марка Антония, я не знал никого из гостей. Цинна по-дружески представил мне каждого гостя. Так я познакомился с будущим древнеримским писателем и любителем истории Гаем Саллюстием Криспом, которого сторонники Помпея вычеркнули из списка сенаторов за его симпатии к Цезарю. Потом я пожал руку Марку Витрувию, знаменитому архитектору, написавшему фундаментальный труд под названием «Десять книг об архитектуре». Самым приятным для меня стало знакомство с Азинием Поллионом, оратором и покровителем искусств, которому предстояло в недалеком будущем создать в Риме первую публичную библиотеку.
Помимо этих людей, слава которых не угасла в памяти грядущих потомков даже во времена Интернета, гостями Цезаря были также поэты, философы, актеры и музыканты, вынужденные уехать из Рима по разным причинам не только политического характера.
На этом ужине политические споры звучали вперемежку с поэтическими и музыкальными выступлениями, отчего на застолье у Цезаря царило непринужденное веселье. Остроумные реплики и эпиграммы разряжали обстановку, не позволяя пирующим погрязнуть исключительно в политических дебатах. Цезарь блистал своим умением смягчить резкость какой-нибудь прозвучавшей шутки, перевести разговор на другую тему, рассмешить собеседников. Цезарь никому не навязывал своего мнения, особо не выделял никого из гостей. Он был вежлив и добродушен, как и полагалось хозяину застолья.
Пир был в самом разгаре, когда вошедший в триклиний слуга сообщил о приходе ростовщика Тита Стаберия, который желает видеть легионера Авла Валента.
Совершенно озадаченный, я покинул веселое застолье.
В прихожей, освещенной масляными светильниками, я увидел бледного худосочного человека со взъерошенными ветром волосами, одетого в длинный богатый плащ с капюшоном. Мне было достаточно одного взгляда на это узкое лицо с кривым носом и перекошенным ртом, чтобы вспомнить обстоятельства знакомства с этим неприглядным типом.
– Привет, гражданин! – холодно сказал я, остановившись перед ростовщиком. – Ты хотел меня видеть? Я перед тобой.
Стаберий ответил на мое приветствие, покосившись на двух стражей, застывших у прохода, ведущего во внутренние покои дома.
– Помнишь ли ты меня, юноша? – Стаберий понизил голос, как заговорщик. – Мы как-то встречались с тобой в Риме. Ты служил тогда патрицию Гаю Меммию, да поглотит его Тартар!
– Я помню тебя, гражданин, – ответил я. – Говори, зачем пришел.
– Тебя разыскивает один человек, – почти шепотом произнес ростовщик. – Это приезжий из Рима. Его зовут Макс.
Я невольно вздрогнул. И быстро спросил:
– Где он? Что с ним?
– С ним все в порядке, приятель. Он ждет тебя. – Стаберий шагнул к выходу. – Идем. Я покажу тебе дорогу.
Достав с полки в вестибуле свой теплый плащ, я набросил его на плечи.
Через распахнутые ворота цитадели Стаберий вывел меня на узкую извилистую улицу, которая тянулась через весь Речной квартал. Сначала мы шли молча. Холодный ветер срывал желтые и бурые листья с вязов и кленов, швыряя их нам под ноги.
