Вадим Сухачевский - Завещание Императора
Еще — про аудиенцию во дворце. Ну да, была, была когда-то, века назад, была эта аудиенция. Там еще была какая-то Тайна, но что ж поминать эдакую давность? Сгорело, в дым обратилось. Уж не этот ли самый дым теперь, возвратившись оттуда, из вечности, из небытия, не он ли теперь так сладко наполняет грудь, не он ли такой легкостью наполняет все тело, не он ли растягивает мимолетные мгновения на бесконечные века, — скажи, Дарья Саввична, скажи, прелестная Мадлен, скажи — не он ли?.. Нет, ничего не говори, только будь рядом, Виола, вот так вот, рядом, из века в век! И ты молчи, неизвестный, больше не гнусавь на своей постылой латыни про "spiritus santis" и про "fructus ventris tei", к чему это, моя родная Софи, к чему, к чему, благословенный Джехути, провожающий в страну Запада, измеряющий легкость души? Вот она, душа: смотри как стала легка! Легче даже воздуха! Легка, как столь желаемая тобою пустота, о, благословенный Саб, великий Инпу, священный Анубис; — все ли в твоей стране Запада, кто приходит из страны Востока — все ли они, скажи, так несказанно легки? И розги твои, наверно, легки, легче пуха, добрейшая Герцогиня за стеной, оттого и: "Еще! еще!" — так сладострастно взывает к тебе твой басоголосый! И ты, господин Хлюст, — это ведь, конечно же, ты: из всех зеркал глядит жабье твое лицо, — и ты, оказывается, легок до невероятия, иначе не просочился бы сюда так незаметно, подобно дыму, — верно, Паола, верно Изида, Софи, Мадлен?..
Хлюст (по-жабьи склабясь широким ртом во всех зеркалах). Рад свидеться с вами, господин лейтенант. Премного наслышан о ваших приключениях последнего времени, хотя мы, к упущению обоюдному, пока что и не знакомы.
Голос фон Штраубе (услышанный самим фон Штраубе откуда-то из зеркала на потолке). Отчего же, господин Хлюст? Вполне даже знакомы заочно. Только дверь притворите — сквозит холодом, тут вам не Суэцкий канал, которым вы так успешно (и не без прибытка, должно быть) торгуете.
…"...maximus bonum ad anima audio vox Tui Spiritus..." [Величайшее благо для души слышать голос Твоего Духа... (лат.)]…
…"...Еще, ах, еще, еще, моя герцогиня!.."…
Хлюст (притворяя дверь). Браво, браво, господин лейтенант! Это делает честь вашей догадливости! Такая прозорливость впрямь свидетельствует о вашем Destination Grand [Высоком Предназначении (фр.)]. Однако вы удивляете меня, мой молодой друг, тем, что остановились на полдороге.
Фон Штраубе (точнее, одно из его отражений). Говорить о половине дороги вправе лишь тот, — квирл, квирл! — кому доподлинно известен ее конец, а я почему-то сомневаюсь, достопочтимый господин Хлюст, что вы один из тех, кому доверена столь наиокончательная истина... (Господи, да ведь не из дверей-то холод, а от этого, с жабьей головой, хоть и стоит он у полыхающего камина! Такая от него стужа, что, кажется, сейчас по всем зеркалам пойдет паутиной изморозь!)
Мадлен (Виола, Софи, etc.) Миленький, ты предубежден! И ты еще не пришел в себя. (Хлюсту.) Граф, я же говорила, ему прежде необходимо отдохнуть!
Хлюст. Возможно, вы и правы, дорогая Шамирам, но, уже затеяв этот разговор, было бы, думаю, бесчестно по отношению к нашему другу его прерывать. (К фон Штраубе.) Как известно, господин лейтенант, вы уже немало преуспели...
…"О, герцогиня, о, моя повелительница, молю вас, еще!.. Сильнее!.."…
...преуспели на пути продвижения к некоей Тайне (пока не станем ее всуе как-то именовать). Однако — доподлинно ли вы, милейший лейтенант, уверены в ее единственности, в однозначности ее разрешения? Какая, в самом деле, согласитесь, была бы тогда скука, если бы наш мир представлял собою всего лишь книгу, уже написанную, только с недочитанным концом, или, пользуясь известной вам метафорой — отснятое синема, которое надо лишь потрудиться досмотреть!
— Так Бурмасов был прав, и вы, действительно, делаете другое синема?! — со всех зеркал воскликнули отражения фон Штраубе. — Подменяете один мир другим?!.. Но это же!.. Это!..
— Т-сс! — Хлюст прижал палец к лягушачьим губам. — Не кричите так громко, мой лейтенант, за стенами своя жизнь, не будем ее до поры тревожить... А что касается нашего с вами разговора... Увольте! Зачем же вот так вот — qui pro quae [Одно вместо другого (лат.)]? Допустите на миг существование множества миров, каждый из которых живет сам по себе, нисколько не подменяя собою мир соседний. То есть, если продлить вашу метафору, то — множество разных синема, и каждое со своими тайнами, загадками, персонажами, разрешениями финала. Согласитесь, так оно в чем-то и привлекательнее. Да хотя бы вот вам пример... — Он кивнул на отворяющуюся в этот самый миг дверь, через которую уже вдвинулся в комнату огромный бородатый господин в помятом немного фраке, с несколько взъерошенными рыжими волосами. — Позвольте вам представить: первой гильдии купец Грыжеедов.
— Именно так-с, — несколько смущенно подтвердил господин, затворяя за собой дверь.
— Но ведь он мертв, уже несколько дней как мертв! — опять не удержался, вскричал фон Штраубе. — Во всех газетах не так давно писали, я сам на днях читал! Убит в доме терпимости, восемнадцать ножевых ранений. Преступниц нашли по украденным золотым часам!
— М-да, в газетах... — усмехнулся Хлюст.
— Понапишут... — обиделся даже купчина. Он щелкнул золотыми часами на цепочке. — Какой там убит — когда у меня через четверть часа встреча с этой актрисулькой, где-то тут, в четырнадцатом нумере, а после еще в суд, по делу о наследстве надо поспеть.
— Поспеете, Пров Дормедонтович, — заверил его Хлюст, — непременно поспеете. (К фон Штраубе.) А вы, господин лейтенант, при вашей вере к печатному слову, странно, что вы там дальше, в той же газетке не прочли. Вот, полюбуйтесь! (Газета невесть откуда появилась у него в руках.) Про убийство купца Грыжеедова пропустим... Вот! "Разгромлена штаб-квартира анархистов на Фуражной улице... Полиция нагрянула уже после развязки кровавой драмы... Помимо большого количества взрывчатки, фальшивых документов и оружия, на кухне было обнаружено два трупа. Один принадлежал некоему Григорию Пупову, иногда называвшему себя странным именем Филикарпий, находившемуся в розыске за растление малолетних, другой — известной террористке Этель Маргулис, подозреваемой в многочисленных убийствах служителей закона. Как полагает полиция, по-видимому, причиной разыгравшейся драмы стала неразделенная любовь. В ходе вспыхнувшего скандала Филикарпий ударил вышеназванную Этель сковородой по голове (таковы их нравы!), та в ответ выстрелила ему в сердце, а затем, ужаснувшись потере возлюбленного, покончила с собой... Боже, куда катится наше общество, если..." И так далее, и так далее. Ну, как вам такая история? А газетка у нас какая же? Ага, от четвертого дня...
— Но как же?! — не вытерпел фон Штраубе. — Ведь только что, какой-нибудь час назад!.. Мадлен... то есть, Софи и... Хоть вы подтвердите!
Та вдруг взглянула высокомерно:
— Он в чем-то меня подозревать? Wer Sie solchen? Ich bin mit der Frau des grossen Fursten bekannt, ich werde mich heute beklagen! [Кто вы такой? Я знакома с супругой великого князя, я сегодня же буду жаловаться! (нем.)] Ви думаеть, если я плохо говорить по-русски...
…"...et igitur fulgeo istic in ignis..." [...и будем там гореть в огне... (лат.)]…
…"...еще, герцогиня!.. Раб твой навеки!.."…
Купец Грыжеедов напомнил о себе нарочитым прокашливанием в кулак:
— Так что извиняйте, господа-хорошие, не в тот, видно, нумер зашел. А так — вполне что ни есть живой, с кем-то, видать, перепутали... Где актриса... — сверился с какой-то бумажкой, — Генриетта Самсоновна Романцева-Злобина проживает, случаем не знаете? Четырнадцатый нумер — это не там ли? — Он указал в сторону, откуда под розги слышались призывы к герцогине-повелительнице. — Ну, если не знаете — тогда еще раз извиняйте, пойду.
В последний миг перед тем, как за купцом закрылась дверь, фон Штраубе вдруг показалось, что на спине его фрака он разглядел мокрое, с отливом красноватое пятно.
Теперь и Хлюст, и (допустим) Софи смотрели на лейтенанта со всех зеркал насмешливо.
— Что, собственно, происходит? — спросил он. — Да можете вы, наконец, объяснить!?
— Не горячись так, миленький, — на чистейшем русском заговорила Мадлен-Софи-Шамирам. — Все просто... Почти просто. Послушай все же его сиятельство. — Обернулась к Хлюсту: — Продолжайте, Роман Георгиевич. Он смышленый мальчик, он, я уверена, поймет.
— Роман Георгиевич?.. — поразился фон Штраубе. Неужели его высокопревосходительство самолично? В этом странном балагане, с этой загадочной, многоликой кокоткой, только что с такою легкостью отправившей на тот свет двоих?
Улыбка Хлюста сделалась надменной, вполне высокопревосходительной.
