Иван Евграшин - Стальной лев революции. Восток
Владимир Ильич достал спичечный коробок и, открыв его, нащупал в темноте спичку. Достал ее. Чиркнул, и спичка сломалась с противным сухим треском.
В ответ раздался выстрел.
Глава 6
10 января 1919 года.
Златоуст.
Поезд — штаб Троцкого. 18:00.
В Златоуст я прибыл еще вчера. Город наши ударные силы захватили с наскока, ворвавшись в него на плечах отступающих белогвардейцев. В самом Златоусте боеспособных частей у противника не нашлось. Несколько отрядов в спешке сколоченных противником из выздоравливающих красноармейцы расколошматили походя. Поэтому войска Четвертой армии под командованием Михаила Васильевича Фрунзе фактически «проскочили» город. После занятия Златоуста Южная ударная группа, практически не встречая организованного сопротивления, рванулась к Челябинску. Передовые части Четвертой армии Восточного фронта находились тридцати верстах от него, и существовала вероятность того, что Красная армия займет Челябинск если не завтра, то послезавтра. Во всяком случае, доклад Фрунзе выглядел весьма оптимистично. Михаил Васильевич сообщал, что потери невелики, темп наступления высокий, а противник в панике разбегается.
Златоуст, покоящийся в достаточно большой котловине, со всех сторон окружают отроги горных хребтов и относительно небольшие вершины, высотой шестьсот-семьсот метров. Сам город и горы вокруг него производили на меня гнетущее впечатление. Облака, затянувшие окрестные вершины, «зацепившиеся» за них, давили на психику. Возникало ощущение, что над Златоустом раскинулся рыхлый темно-серый неподвижный океан, обволакивающий все вокруг. Всю ночь валил густой снег, который прекратился только под утро. День выдался темным и хмурым.
Я шагал вдоль вокзала по невероятно загаженному перрону в сторону своего поезда. После посещения города настроение было премерзким, а окружающий пейзаж полностью отвечал моим внутренним ощущениям — вокруг все завалено хламом и мусором, заплевано семечками. Ветер гонял по путям обрывки каких-то газет и кружил по перрону черную от угольной пыли поземку. Неуютным оказался для меня этот город.
Утром занимался сводками с фронтов, ближе к обеду провел совещание. Около часа дня переговорил по прямому проводу со Сталиным, потом с Вацетисом. В четвертом часу дня, после разговора с Лениным, съездил на митинг. Выступал перед местными рабочими и крестьянами окрестных деревень. Вместе с толпой собравшихся людей моей пламенной речи внимали также молчаливые, темные, давно заброшенные цеха Златоустовских заводов. Мертвые глазницы выбитых окон и приоткрытые створы гниющих ржавых дверей, казалось, внимательно вслушиваются в мои слова. После выступления я зашел в некоторые цеха и только тогда, увидев наяву, осознал, что такое «разруха». Страшное слово — лютое.
Златоустовские заводы стояли. Молчала и оружейная фабрика, не так давно блиставшая своими отменными клинками. Громадные холодные цеха с мертвыми мартеновскими печами производили гнетущее впечатление. Внутри свистел и наметал сугробы ветер. Кругом царило запустение. Кое-какая жизнь в некоторых цехах еще теплилась. Немногочисленные рабочие выполняли ремонтные работы, но это была агония. В 1918 году единственная работающая десятитонная кислая печь старого мартеновского цеха инструментального завода выпускала только «самокалку» — самозакаливающуюся сталь. Больше не производили ничего. Оставшиеся ремонтные мастерские дышали на ладан. Это и есть «разруха». Похоже на эпидемию: вчера-позавчера все работало, а сегодня ничего и никого нет. Остались только воспоминания и темные, испускающие дух большие цеха.
Некоторое время я бродил по территории, размышляя над словами булгаковского профессора Преображенского — «Следовательно, разруха не в клозетах, а в головах. Значит, когда эти баритоны кричат «Бей разруху!» — я смеюсь». Ничего смешного на самом деле нет. Туалеты и галоши здесь тоже ни при чем. Для того чтобы понять, надо не просто увидеть, а хорошенько рассмотреть.
Вот так прочувствуешь до печенки, что такое «разруха», и мелкобуржуазной сатиры станет в меру. Меньше будут потомки удивляться — почему их происхождением не из рабочих или крестьян, как котов носом в дерьмо тычут?
Пришла в голову мысль найти Михаила Афанасьевича после того, как он приедет в Москву, побывав военным врачом в армии Украинской Народной Республики и Вооруженных сил Юга России, где полечит казаков Третьего Терского казачьего полка, и отправить его в Златоуст «бить разруху». Может, тогда и Филипп Филиппович Преображенский сможет увидеть что-то дальше своей теплой приемной, а его основной проблемой перестанет быть испачканный пол? С другой стороны, не факт, что морфинисту Булгакову пойдет на пользу такая поездка.
«Чего тебя понесло-то? — Одернул я себя. — Необходимо как можно скорее наладить производство в городе, а чего там потом напишут, тогда и прочитаем».
Насколько я помнил, в предыдущей истории первым шагом в восстановлении завода станет поставка оборудования из Краматорска. Его монтаж в новом прокатном цехе начался только летом 1922 года. Прокатные станы запустили в 1923–1924 годах. Ермоловскую домну производительностью шесть тысяч пудов в сутки, первую домну Златоустовского завода — в 1924 году. До этого восстановили углевыжигательные печи, чтобы создать запас древесного угля. Домна № 2, рассчитанная на десять тысяч пудов суточной выплавки чугуна, задута лишь в 1927 году.
«В принципе, — размышлял я, — если на востоке страны все закончится так, как задумано и достаточно быстро, можно попробовать уже сейчас демонтировать и вывезти оборудование Краматорского металлургического завода, вместе с рабочими и их семьями. Там около двух тысяч рабочих. Все равно толку сейчас от Украины никакого, пока установится порядок — пройдет минимум год, если не два, а сталь и чугун нужны сейчас, как и полностью работающий инструментальный завод Златоуста и оружейная фабрика.
Заодно и рабочих-металлургов сохраним… Решено! Уточняем обстановку на Украине и, если возможность есть, эвакуируем из Краматорска оборудование и рабочих. Дзержинский как раз занимается железнодорожным транспортом. Ему и карты в руки».
Златоуст для колчаковцев стал не только своеобразным городом-арсеналом и базой для текущего ремонта техники и вооружений, но и местом, где потрепанные в боях под Уфой части отдыхали и комплектовались пополнением. Кроме того, в городские лазареты отправляли раненых с уфимского направления. Захват города произошел так быстро, что отступившие белогвардейцы не только не успели эвакуировать склады с вооружением, боеприпасами и амуницией, но и оставили всех больных и раненых вместе с персоналом госпиталей.
«Черт же дернул в этот госпиталь заехать». — Меня аж передернуло от воспоминания увиденного в лазарете. Возвращаясь с выступления, я усмотрел невдалеке от дороги обшарпанное длинное строение с обвисшим полотнищем флага Красного Креста над входом. Темнело. Над крыльцом двухэтажного деревянного дома, в котором располагался госпиталь, горел керосиновый фонарь. У перил курили несколько перевязанных солдат.
— Что здесь?
— Солдатский лазарет колчаковцев, товарищ Предреввоенсовета.
В Златоусте в этот момент находилось несколько подобных заведений. Достаточно большое количество раненых или обмороженных в боях под Уфой солдат противника лечилось в городе.
Стало любопытно, и я приказал остановиться. Некоторое время зачарованно смотрел на мигающий над входом фонарь и в сопровождении «свиты» отправился внутрь. Поскользнулся на старом кривом крыльце, но не упал, и, открыв скрипучую дверь, обитую разорвавшимся гранитолем, вошел внутрь.
Лечебница встретила нас деловитой суетой и оживлением. В тускло освещенной приемной меня встретил осунувшийся от недосыпания фельдшер, который и провел «экскурсию». В его сопровождении мы обошли несколько палат, заставленных деревянными плохо сколоченными кроватями. На постелях с рваным бельем и изношенными в конец одеялами сидели, лежали, стонали, мучались и умирали раненые или обмороженные солдаты. Над всем этим довлел густой смрадный больничный дух. Из-за большого количества раненых в боях за Златоуст хирургические операции не прекращались ни на минуту. Тыловой лазарет в один день превратился в филиал полевого госпиталя. Военврачи, фельдшеры и персонал практически падали с ног. В одной из палат, соседней с операционной, стояли в два ряда сдвинутые столы. На них вплотную друг к другу лежали на отдельных клеенках раненые, раздетые до исподнего. Подумалось, что передо мной очередь смерти, стоящая за жизнью. Периодически появлялись санитары и уносили очередного человека в хирургическую. Через какое-то время оттуда выносили на носилках самого раненого и отдельно в тазу части его тела. Со стороны казалось, что здесь работает некий конвейер по разборке людей на части. Но это было понятно. В отличие от общей хирургии, в военно-полевой акцент делается на сохранение жизни после ранения. Главный критерий — минимальное время, в течение которого необходимо спасти как можно больше людей. Вопросы эвакуации, лечения и реабилитации военного хирурга интересуют в следующую очередь.
