Владимир Сорокин - Теллурия
Магистр сделал паузу, обводя взглядом рыцарей. Они замерли, готовые к словам, давно лелеемым их сердцами. Некоторые стали приподниматься со своих мест.
– Нет, негоже нам обороняться! – почти выкрикнул магистр, и зал взорвался ревом голосов.
Рыцари встали со своих мест. Магистр поднял руку, прося тишины. Она тут же наступила.
– Лучшая оборона – это нападение!
И снова взорвался зал.
– Вспомним Гуго де Пейна, Раймунда Тулузского, Конрада III, Готфрида Бульонского, Фридриха Барбароссу! Они не ждали нападения мусульман, а шли на восток, дабы защитить христианские святыни, дабы сокрушить варваров и осквернителей, дабы утвердить границы христианской цивилизации. Так последуем же их примеру!
Возгласы одобрения переполняли зал, гудели под сводами.
– Сегодня мы нанесем удар по главному гнезду салафитов – Стамбулу! Обрушим на врага всю нашу мощь! Сокрушим варваров мечом Истины! Покажем неверным всю доблесть воинства Христова!
Каменные стены и потолок зала гудели. И снова магистр поднял руку. Когда наступила тишина, произнес:
– Я, Жоффруа де Пейн, великий магистр ордена тамплиеров, объявляю тринадцатый крестовый полет! С нами вместе полетят воины Бельгии, Нидерландов, Шарлоттенбурга, Баварии, Силезии, Трансильвании, Валахии, Галичины и Беломорья. С нами полетит Луис Храброе Сердце со своим крылатым легионом “Риоханские соколы”! С нами будет пятая колонна оккупированного Стамбула! Вместе мы ударим по врагу! Так хочет Бог!
– Так хочет Бог! – загремело по залу.
– Так хочет Бог… – прошептал Магнус, цепенея от восторга.
И сразу загудел набатом главный колокол замкового храма.
Магистр резко повернулся, двинулся к выходу. Магнус увидел профиль этого человека – острый большой нос, глубоко сидящий глаз, впалая щека, тонкие губы, маленький волевой подбородок. Магистр вошел в арку, за ним последовал капеллан и приближенные рыцари. Блистая доспехами и шляпками от гвоздей, воинство покидало трапезную. Магнус стоял, завороженный этими движущимися мимо него людьми, назвать которых толпой не повернулся бы язык.
Рыцари вышли.
В зале повисла тишина, прерываемая набатом. Солнечный свет, проникая в узкие окна, падал на пустые столы, сверкая в редких каплях крови.
Стряхнув оцепенение, Магнус подошел к товарищам. Они обменялись долгими понимающими взглядами. Слова были неуместны.
Выйдя из трапезной, рыцари спустились в подвальную часть замкового храма, где в пустом каменном пространстве парила, распластанная между двумя пуленепробиваемыми стеклами в тяжелой раме из левитирующих полупроводников, плащаница Спасителя, священный мандилион, великая реликвия, отвоеванная орденом у неверных в жестокой туринской битве. Выстроившись в очередь, преклоняя колени, рыцари прикладывались к святыне, выходили в низкую арку, поднимались вверх и оказывались во дворе замка. Там уже высилась развернутая во весь свой сорокаметровый размах знаменитая катапульта ордена тамплиеров – сложное металлическое сооружение, напоминающее установку залпового огня. Рядом с ней суровыми стальными рядами теснились трехметровые роботы, вооруженные автоматическими пушками, ракетами и огнеметами. На груди каждого робота светился красный восьмиконечный крест тамплиеров. Первым влез в своего робота великий магистр. Усевшись на сиденье, он пристегнулся, взялся за рычаги управления. Герметичный шлем робота закрылся, волевое лицо магистра высветилось в круглой голове робота за толстым, неуязвимым для пуль и снарядов стеклом. За магистром последовал боевой капеллан и шесть приближенных рыцарей. Рыцари стали проворно залезать в своих роботов, защелкали замки и шлемы. Тяжко ступая стальными ногами по древней брусчатке, роботы двинулись к широким лифтам. Лифты загудели, стали поднимать роботов на катапульту. Поднявшись, роботы ложились рядами на направляющие. Когда улеглись первые пятьдесят, к ногам их подсоединились твердотопливные ракетоносители.
Громадина катапульты стала поворачиваться на юго-восток. Колокол звенел. Раздался сигнал, вспыхнули запалы, и стремительно, один за другим, пятьдесят шлейфов огня с грозным ревом унесли стальных воинов Христа в синее небо Лангедока. Словно кометы понеслись рыцари к далекой цели на Черноморском побережье. В эти же секунды сотни таких же комет сорвались с пусковых установок под Льежем, Бредой, из севежских лесов, с южнокарпатских вершин, с берегов Штарнбергского озера, с Соловецких островов.
Тринадцатый крестовый полет набирал силу для разящего удара.
А за стенами замка раздался радостный возглас толпы. Тысячи лангедокцев пришли сюда в это утро, чтобы проводить на священную войну своих героев. В заплечных стальных рюкзаках рыцарских роботов нашлось место не только для боеприпасов. Там покоилась и еда, заботливо приготовленная местными жителями и принесенная сюда из окрестных мест: сыры, теплый домашний хлеб, овечье масло, печеные помидоры, артишоки в масле, ветчина, соленая треска, инжир, абрикосы и, конечно же, неизменный крестьянский aligot – картофельное пюре с сыром и жареной свиной колбаской. Эти милые, трогательные знаки человеческого тепла и домашнего уюта, уносимые беспощадными стальными гигантами, на первом же бивуаке должны были подкрепить силы и напомнить уставшим после боя рыцарям о тех простых христианах Европы, ради которых они идут на свой великий подвиг…
Новый залп раздался в Ла-Кувертуараде. Земля затряслась. Еще пятьдесят комет взвились в небо, полетели на юго-восток. Стоя перед узким окном трапезной, Магнус проводил крестоносцев взглядом, полным веры и надежды.
– Ла-Кувертуарад… – произнес он и счастливо улыбнулся.
XXII
Поздняя осень. Пасмурное, промозглое утро. Березовый перелесок на границе между Тартарией и Башкирским царством. Два путника с песьими головами, Роман и Фома, сидят возле костра, греющего воду в котелке, висящем на походном треножнике. Роман широкоплеч, коренаст, покрыт гладкой серой шерстью, на морде заметны старые шрамы. На нем видавшая виды куртка из непромокаемой ткани, ватные штаны и высокие сапоги на шнуровке. Фома долговяз, сутул, узкоплеч, покрыт гладким черным волосом, одет в долгополое драповое пальто, подбитое ватой. На ногах у него широкие боты из живородящей резины.
Фома. Что-то паршиво горит. Надо бы еще дровишек подбросить.
Роман (подкладывая в костер березовые сучья). Мокрое все.
Фома (смотрит в небо). М-да… прорвались хляби да на нашу голову.
Роман. Слава богу, хоть с ночи дождик перестал.
Фома. Скоро снег пойдет.
Роман (язвительно). Умеете вы, Фома Северьяныч, поднять настроение.
Фома. Всегда к вашим услугам, Роман Степаныч.
Налетевший порыв ветра гонит дым от костра на Фому.
Фома (отворачивается с недовольством, трет глаза). Свинство… Мать-природа, ты против меня?
Роман (подгребает плохо горящие сучья к котелку). Не пора ли положить?
Фома. Не нарушайте кулинарной последовательности. Вода должна сперва закипеть.
Роман (нервно зевает). Смертельно хочется жрать.
Фома. Друг мой, не опрощайтесь. Скажите лучше: я голоден.
Роман (недовольно). Я голоден.
Фома. Признаться, я тоже.
Пауза. Путники сидят молча.
Фома. Не надо смотреть на меня с такой ненавистью.
Роман (раздраженно). По вашей милости мы занимаемся бредовым ритуалом.
Фома. Это не ритуал, а процесс.
Роман. Это безумие. Ваше.
Фома. Досточтимый Роман Степанович, химические реакции еще никто не отменял.
Роман. Демагогия! Вы самоутверждаетесь по пустякам.
Фома. Мир держится на порядке вещей.
Роман. Ваша риторика не заставит эту чертову воду закипеть.
Фома. Зато она хотя бы напомнит вам о терпеливости.
Роман (решительно тянется к рюкзаку). С меня довольно, черт возьми! В конце концов, хватит заниматься символической чепухой…
Фома (предупредительно поднимает четырехпалую руку, покрытую гладкой черной шерстью, с серебряным перстнем на третьем пальце). Pacta sunt servanda[28], господин пиит. Настоятельно прошу вас не совершать непоправимого. Отказавшись от моего рецепта приготовления супа, вы не только лишитесь питательного блюда, но и глубоко раните меня.
Роман (с раздражением хватает рюкзак, кидает в ноги Фоме). Да делайте вы что хотите… (презрительно) Философ!
Фома (подтягивает рюкзак поближе). Сделаю непременно. А вы сможете меня отблагодарить, как обычно, вашим декадентским хореем.
