Наследник из прошлого - Дмитрий Чайка
В общем, попрощался я со своим батальоном и поскакал на запад, непонятно к кому и непонятно зачем. Лейтенант егерей на мои вопросы не отвечал, оправдываясь незнанием, и похоже, он не врал. Обычный ведь служака. Ему приказали человека доставить, и он доставит.
А вот банька была хороша, да еще и с веничком березовым, как им Я равноапостольный заповедал. И квасок с изюмом после парной… Какой квасок! Пиво! Почти что настоящее пиво! Мутноватое, густое, но это точно оно. Наверное, с дрожжами у них пока не очень получается, поэтому варят что-то незнакомое, но вполне себе хмельное, и случаю соответствующее. Староста лично бочонок прикатил и вскрыл при нас. Отличная штука! А то, что вкус непривычный, неважно. Какие наши годы!
— Как живется-то почтенный? — спросил я, когда остался в предбаннике один.
Староста испуганно оглянулся, выискивая поблизости егерей, и заученно пробарабанил.
— Все хорошо, ваша милость, дай господь бесконечных лет жизни нашим государям. Процветаем.
— Ты чего, отец? — я даже поперхнулся. — Я не егерь. Армейский я, из сирот выслужился.
— А чего тогда спрашиваешь? — зло посмотрел на меня староста. — Сам не знаешь, что ли? С артельщиков третью шкуру дерут. При императоре Святославе, говорят, десятину платили, а теперь четверть забирают! Да еще и подьячий из Брячиславля мзду требует… И на жатки цену опять подняли с косами… И на железо… А мимо мануфактуры государевой купить не моги! И вроде больше зерна растим, а дорожает все на глазах просто! И постоями воинскими разорили уже. А уж соль… Тьфу!
И он вышел из бани, от души хлопнув дверью. А ведь старосты зажиточными людьми всегда были. Странно…
Деревенька на пятнадцать дворов выглядела довольно уныло. Покосившиеся избы из почерневшего бревна, крытые соломой, риги и овины, куда легло после урожая зерно, да общий коровник, откуда доносилось одинокое мычание. Во дворах клевали травку немногочисленные куры и гуси, а вдалеке паслось стадо баранов голов на тридцать. Если и бедствовали здесь, то я видел и похуже. На десяток дворов пара коров и тридцать баранов… Немного, конечно. Здешних селян обстригают тщательно и со знанием дела, не давая ни подохнуть с голоду, ни сильно разжиреть. Впрочем, как я знал точно, налог в четверть от урожая — это лишь вершина айсберга. Кроме этого было множество неоплачиваемых повинностей, вроде того же постоя. Крестьяне давали лошадей, возили дрова начальству, содержали церковь и священника, чистили берега судоходных рек, чинили дороги… А еще они закупали по монопольным ценам соль, лошадей и инвентарь, прямо как я и завещал. И все это выливалось в суммы, куда большие, чем подать. М-да… Ну хоть не продают крестьян поштучно, разлучая семьи. У франков, говорят, уже к тому идет все. Там крепостное право достигнет пика веку к десятому, а лет через триста, когда потребуются рабочие руки в растущих городах, оно начнет понемногу отмирать. Здесь же в город отсылают установленное число парней и девок, и называется эта людская подать — лимит. А новые горожане — лимита. Вот черт! Это тоже я придумал. И ведь столько лет работает.
Плохо, скажете? Негуманно? Ну, провалитесь в прошлое и попробуйте сами. Не представительскую же демократию строить в Раннем Средневековье, среди людей, позавчера вылезших из леса. Тут ведь за государство почитается только Римская империя, и отказ от старых традиций порицается обществом на всех его этажах. А добавьте к этому полное отсутствие современной логики, магическое сознание населения и нулевую ценность человеческой жизни, как тут же сложится полная картина. На руинах родового строя вырос какой-то гибрид государственного феодализма по типу Древнего Египта и полугосударственного капитализма. Он никому не нравится, но продолжает жить, поскрипывая, пока прогресс или внешняя опасность не заставят изменить его на что-то иное. В Европе это сделал зарождающийся капитализм и пороховая революция в придачу. Порох уравнял на поле боя вчерашнего крестьянина и рыцаря, которого с трех лет учили убивать людей холодным оружием. Дворяне стали не нужны и превратились в офицеров и чиновников, как в Германии. Или в беспринципных торгашей, как в Англии… Или в бесполезных паразитов, как в Российской империи…
— Боярин! Боярин! — от грустных мыслей меня отвлекла крестьянская молодуха лет шестнадцати, которая теребила меня за рукав. — Потешиться после баньки? А? Гривенник возьму всего!
Приятная такая девчонка, крепенькая, пышная в нужных местах. Улыбается белозубо. Сама чернявая, с нежной, чистой кожей, видно, кровь римлян из Дакии сказывается. Их много в эти земли переселили. Хорошенькая до того, аж в груди защемило что-то. Или показалось мне по молодому делу… Она же замужем, скорее всего…
— Да не надо мне, — отчего-то я смутился, как мальчишка. Может быть, потому, что я и был мальчишкой? Вон как кровь в лицо бросилась.
— А ты красивый, — сказала вдруг она, погладила меня по щеке и погрустнела. — Шрам только. Мне вот без мужика совсем тоскливо. Мой-то по весне от лихоманки сгорел. Не надо денег, пойдем так. Тут сеновал недалеко. Свекор прибьет, конечно, если узнает, да и пусть… И так как рабыня на него горбачусь.
Красивый? Я? Да я даже не знаю толком, как выгляжу. Отражение в ведре с водой не в счет. Зеркала по-прежнему невероятно дороги, они делаются на казенной мануфактуре в Братиславе. А небольшой городок на острове Мурано, где попробовали изготовить что-то подобное, десант морской пехоты чуть не стер с лица земли. Я это на базаре слышал. А может, я в маму удался? Не зря ведь на нее великий князь запал, и меня законным сыном объявить решил. В общем, пошел я с девчонкой на сеновал, и ни капли не пожалел. И четвертак потом не пожалел, не то что гривенник. Все-таки у молодости есть свои преимущества, искупающие недостаток денег.
* * *
В Братиславе мы оказались через пару недель. Егеря шли ходко, без особенных задержек, как будто скоропортящийся товар везли. Посады, Новый город и Белый город мы проскочили рысью, так, что даже почтенная публика, в последнем проживающая, испуганно прижималась к стенам и провожала нашу кавалькаду задумчивым взглядом.
А тут многое изменилось. Старых домов на главной улице
