Барышня ищет разгадки (СИ) - Салма Кальк
Что же, староста, надо полагать, имеет право знать, что произошло. Да ничего особенного, если честно. К моему удовольствию, говорить взялся Зимин — его так просто не подвинешь, он тут тоже человек важный и нужный, и весьма уважаемый. Он и рассказал — что сначала к нему явилась тёща, и рассказала о необходимости найти некроманта, а после появилась я по договорённости с Соколовским и для выполнения обычной работы некроманта в больнице. С делом справилась, он сам был свидетелем. И тут уже явилась Матрёна Савельевна, и привела с собой Варфоломея, и мы договорились о совместной вылазке нынче в ночь, которую и произвели. И даже почти успешно, потому что Петруха явился и стал говорить, и рассказал многое.
— И расскажите уже, бога ради, чего ради вы все сюда явились, — завершил он.
Тут рассказал отец Павел — о том, как к нему в дом постучалась Матрёна Савельевна, сама не своя, сказала, что Зимин потерялся, и как от него побежала к Носову и на станцию, к тамошнему начальнику. И говорила о том, что ушли и всё равно что провалились, ни звука не слышно, и не дай бог, Петруха придёт и заберёт с собой всех троих, посёлок останется без врача и без плотника.
А что ещё и без некроманта — не подумала? Или меня можно съесть?
— Какая… любопытная история, — услышали все мы из-за спин ещё один голос.
И тут уже мне захотелось куда-нибудь провалиться, потому что голос этот принадлежал его высокоблагородию господину Соколовскому.
13. Его крест, его господне чудо
13. Его крест, его господне чудо
Вызов из жандармского управления станции Иннокентьевская настиг Соколовского, когда тот только вышел из теней в гостиную своего дома и рухнул в кресло перед застывшим в позе «чего изволите» камердинером Алёшкой. У поручика Рыкова не было в обычае беспокоить среди ночи по пустякам, поэтому на вызов Соколовский ответил. И услышал дивное — что местные маги наладились нынче ночью ловить некоего возвращенца Петруху, местного же, и что-то у них там пошло не по плану.
В таком деле, как охота на возвращенца, всегда что-то может пойти не по плану. И вообще маги в Иннокентьевском не дураки, там и магов-то раз-два, и обчёлся, и кому в какое место стрельнуло, интересно?
А потом он принял у Алёшки спешно заваренную чашку арро и припомнил, что в том самом Иннокентьевском сегодня была Лёля. И даже доложилась по возвращении — о допросе, и о найденном вместе с Зиминым заключении. И не сказала ни слова ни о какой возможной нежити. Специально, да?
Ох, Лёля. Его крест, его наказание за грехи, его чудо господне.
Она так рьяно взялась за работу… не всякий мужчина так с ходу впряжётся. Да ещё и работа-то такая, раньше он сказал бы — не женская. Но у Лёли твёрдая рука и необыкновенная сила духа, и он видел — нет, не боится. Привыкла, наверное. Или, может быть, боится, но… загнала глубоко внутрь себя, и не показывает.
Её очень хорошо выучили — за тот небольшой срок, что у неё был, но Пуговкин иначе не умеет. Однако, выучиться — одно, а практическая работа — совсем другое.
Уж конечно, у неё была практика с разными видами нежити. Другое дело, что пока не встанешь один на один, то и не узнаешь, кто тебе выпал на этот раз, и кто сильнее — он или ты. Соколовскому очень не хотелось, чтобы какой-то неведомый ему Петруха оказался сильнее Лёли. Если возвращенец, да не приведи господь уже увёл кого-нибудь — то может быть силён весьма и весьма.
Ну что ей стоило сказать — такое дело, пойду нежить ловить. Заглянул бы да проверил, поддержал, за руки бы не хватал и вообще не лез, только если бы вдруг она сама не справилась. А что там теперь? Ну что ж, держитесь, православные.
Сунуть чашку Алёшке, сказать, что снова дела службы, и прямо тенями до поручика Рыкова.
— Доброй ночи тебе, Алексей Павлович, что за шум?
Тот сидел в караульном помещении на станции и только усмехнулся.
— Да вот, шум-то велик, а драки-то и нету.
И рассказал, что весь посёлок переполошила не кто иная, как тёща Зимина Матрёна Савельевна, дама и в обычной жизни громкая, и местами весьма своеобразная.
— И кого там у неё сожрали?
— Да Василь Васильич с Варфоломеем вроде как пошли, и не вышли, что ли. Сам бы глянул, да вот на дежурстве, и пост покинуть не могу. А ты, Михал Севостьяныч, иди да глянь, там вон и фонари, и толпа, — Рыков кивнул на окошко, выходящее не на железнодорожные пути, а в противоположную сторону, на посёлок.
И впрямь, в глубине улицы толпились и кричали. Ладно, поблагодарить Рыкова за сведения и шагнуть туда.
— Позвольте-ка пройти, — раздвинул он руками спины местных.
Его признали, посторонились, и вошёл он как раз, когда внутри Зимин рассказывал, что и как вышло. И выходило-то, что всё хорошо — ну, почти, было бы, если бы не стремление Матрёны Савельевны сунуть везде свой нос.
— Какая… любопытная история, — сказал он негромко, но — услышали, посторонились.
Толчея, свет из керосиновых ламп и магических шаров, и посреди всего этого — Лёля. Господи, Лёля. Соколовский зажмурился, снова открыл глаза — нет, не померещилось. Высока, стройна, а брюки и высокие сапоги делают её ещё стройнее. Эх, до неё три шага, пройти их — и подхватить её, и рухнуть в тени, и — к нему. И дальше — как пойдёт…
Чёрта с два, да. Потому что. Значит — начинаем зачистку.
— Господа, мне кажется, что все уже не по разу услышали, что произошло. Все ли целы? Не было ли кому урона от нежити?
— Нет, Михаил Севостьянович, доброго вам вечера, — Зимин подал руку. — Да и всё было бы хорошо, если бы, извольте видеть, не некие несчастливые обстоятельства, — и глянул на тёщу.
Несчастливые обстоятельства живо сдали назад, в сени, протиснулись наружу и были таковы. Вот и хорошо, не придётся с ней беседовать, это уже пускай Зимин, он привычный. Дальше выпроводили любопытных соседей, и остались только участники операции, отец Павел
