Корела - Герман Иванович Романов
К тому же это были не все силы, имевшиеся у него в распоряжении — по лесной дороге шли маршем полторы сотни всадников, рейтар и хаккепелитов, сопровождавших обозные повозки, при которых в охране находилась рота германских наемников. А еще по южному рукаву Вуоксы было отправлено четыре десятка шнек и лодок — три сотни воинов, наполовину шведы и наемники из тех же германских земель, из которых всеми правителями набирались знаменитые ландскнехты. С ними нужно было расплатиться после взятия Корелы, где ожидалось взять богатую добычу. По шпионским донесениям можно было сделать вывод, что собираемая царская казна в Москву не отправлялась, и там скопилась чудовищная сумма в чуть ли не десять тысяч рублей, или двадцать тысяч полновесных имперских талеров или гульденгрошенов. А ведь кроме столь нужного серебра там была собрана пушная казна и немало красных поделочных камней, которые добывались в ладожских скалах. И еще много чего ценного, что уйдет в королевскую казну как стоимость тех податей, что русские должны были заплатить за два года. А это очень много, и его доля будет там составлять…
Додумать мысль, от которой ему почудилось, что в его руках скоро будет много золота, Андерссон не успел. Далеко впереди рявкнули пушки, причем несколько, паливших одна за другой. И послышались слитные залпы — Ларс сильно удивился, он никак не ожидал, что русские решаться на нападение. К тому же до дороги был всего один лесной переход, и там должна идти конница. Неужели опытные рейтары и хаккепелиты просмотрели неприятеля — с их стороны это непростительная ошибка.
— Стрельцы, да еще с пушками. Дерзкое нападение, и за такую наглость они будут скоро наказаны!
На губах появилась зловещая улыбка, когда он приложил к глазу подзорную трубу, купленную задорого у венецианцев. Впереди, благо участок реки был ровный на протяжении нескольких тысяч шагов, началось самое настоящее сражение — несколько сотен русских напали с берега, стреляя по лодкам. И добились некоторого успеха — две большие шнеки тонули, были потоплены и лодки, одна шнека загорелась — видимо в ней было сено. Но как только лодки стали приставать к берегу, и с них стали высаживаться мушкетеры, как русские тут же исчезли. Пропали так же неожиданно, как появились. И стрельба потихоньку утихла…
— Они нас не остановят — бесполезны и напрасны эти попытки. А потеря трех десятков солдат будет возмещена, к тому же нам досталось четыре пушки, которые бросили эти трусы, вместо того чтобы сражаться. Впрочем, русским не привыкать к такому позору!
В этот момент шведский военачальник был, как никогда уверен в успехе экспедиции, ведь противник бежал только при виде его бравых солдат…
Карельский перешеек, река Вуокса — здесь тихая и спокойная. Недаром эти места считаются самыми чудесными. Но видели они на своем веку немало…
Глава 26
— Иван Михайлович, ну что ты такой горячий — года прожитые должны были кровь остудить. Все бы тебе подраться — а для нас потери не то, чтобы большие, даже малые неприемлемы. Новых людей взять неоткуда, а потому их беречь нужно и действовать наверняка.
Владимир с усмешкой посмотрел на боярина, который поначалу ратовал, как и другие, чтобы постараться остановить шведов еще на подходе, и сделать все, чтобы они отступили. Больших уговоров и объяснений стоило Стефановичу эту точку зрения переломить, и то благодаря тому, что на «семибоярщину» рассчитывать было нельзя больше, чем на постриженного в монахи бывшего царя Василия Ивановича. Только надеяться на собственные силы, а они были ничтожными в сравнении с западным соседом.
— Мы не можем победить свеев, если будем действовать по старинке, боярин. Неужели ты не видишь — нас бьют уже много лет, и лишь численное превосходство позволяло до последнего времени не испытывать горшего потрясения. Но сейчас его нет — русские земли обезлюдели. И то наказание не по грехам нашим, по тупости, по неспособности учится всему хорошему, что нам всем на пользу пойдет.
Стефанович сделал паузу, поглядывая на боярина, предка знаменитого в будущем поэта, до рождения которого без малого почти два века. Трудно с ним было поначалу — упертый донельзя, обычаям дедов-прадедов как многие москвичи привержен был, и при этом порой видя, что они к жутким последствиям приводят. Тоже местничество взять — когда во главу ставили не личные качества человека, а заслуги его рода. И поставить даже талантливого человека на командование было нельзя в «обход» пусть глупых, но более родовитых. А в царских войсках местнические споры буквально раздирали бояр, что конфликтовали друг с другом. И требовалось много времени, чтобы их уладить, найти каждому «место» — но все тщетно, обговоришь с одними, переместишь по должностям и опять интересы других тем «ущемляешь». И склока вспыхивает по новому, еще более ожесточенная. В нее вливаются другие участники, ранее терпеливо молчавшие, пока не была затронута их «честь». Вернее то, что они под ней понимали — и совсем не то, на чем это понятие держалось среди европейского дворянства.
— Перемены нужны к лучшему, реформы провести на манер тех, что идут в «закатных» странах. Но взять у них токмо доброе, а худое оставить. И так же и у нас — хорошее забрать, плохое отринуть. Мы вот от местничества отказались, и что, разве скверна нагрянула?! Стране бояре должны служить, а не меж собой лаяться постоянно. Заслугами рода только бездарности кичатся, когда в силу тупости собственные дарования нигде проявить не могут, в любом деле дурость свою показывают. У меня местничества более не будет — пользу приносишь, быть тебе у власти, нет — уступи место другому, не обделенному трудолюбием и талантом. Не хочешь это принимать — убирайся в Первопрестольную, и там себе ищи место.
Владимир посмотрел на насупившегося боярина — тот был из жильцов московских, и такое слышать ему было крайне неприятно, ведь рушились устои, на которых он воспитывался с детства, «родовая честь» ведь не шутка. И при этом вот эти самые люди, храбро сражавшиеся с неприятелем, будут падать в ноги младому годами царю, уничижительно именуя себя его
