Иван Кузмичев - Поступь Империи. Бремя Власти

Да, сражение вышло трудным, да много крови пролито, но еще больше ее прольется, главное — это завершить наконец эту вакханалию, сломить царя. А после можно и потери подсчитать, хотя чего греха таить, Евгений не зря кидал на самые опасные направления кого угодно, но только не своих имперцев, именно поэтому черно-белые мундиры удалось сохранить едва ли не в сто процентной целостности.

Опытнейшие полководец с довольной улыбкой следил за тем как кавалерия сжимает фланги и вот-вот готова прорваться в тыл к руссам, держащимся из последних сил. Вон несколько сот летучих гусар умудрились даже прорваться сквозь строй зеленых мундиров, но фельдмаршал конечно знал — им долго не выстоять, русские воины перебьют наглецов. Вот только это первая ласточка, и с каждой минутой их все больше. Как та, что принесла весть о сдаче сразу двух люнетов и теперь руссам точно придется отступать, потом что их тактика строилась исключительно на обороне и потери связующих точек фатальна.

— Господин, они отступают! — не сдержал эмоций молодой полковник, адъютант Евгения, барон Франц фон Граунтберг.

Фельдмаршал покровительственно кивнул, но говорить ничего не стал, посчитал лишним. А между тем ситуация начала развиваться лавинообразно. Вот зубчатая шеренга, с несколькими выступами отбивается от саксонцев, недобитых поляков и имперцев, а через минуту, тот строй, казавшийся непоколебимым, неожиданно ломается, спрямляется и … отступает прямо к холму, с которого уже не стреляют батареи. Да и вообще, на котором казалось вовсе никого нет!

Принц Савойский, потер свои красные от недосыпа стариковские глаза, чувствуя, что происходит нечто странное. В его прогнозе подобного не было, руссы не должны были сдавать стратегическую точку, они были обязаны биться до последнего, и получить удар с тыла от кавалерии. Разум командующего тут же начал анализировать ситуацию ища решение для этой ситуации. Ловушка? Нет, в нее Евгений не верил — нет у противника сил чтоб сдержать атаку и одновременно готовить пакость, физически нет солдат, а это значит тут нечто иное.

Ну а между тем не прошло и пяти минут как все русские полки застыли плотным строем, облепив подножие холма, стоя несокрушимой стеной. Вот только настолько ли она несокрушима как кажется? Ведь солдат то осталось всего ничего, уж это фельдмаршал видел хорошо.

И вот решающий момент близок, вестовые доложили о выходе двух корпусов гусарии на позиции. Атака началась незамедлительно. Паны в кой то веки показали себя неплохими воинами, сумев атаковать обоз врага и раненых, уж с этой задачей они обязаны справиться, после чего руссам ничего другого не останется кроме как сдаться. Окружены, избиты и морально сломлены, что может быть чудеснее для завершающего штриха разгрома?

Улыбка Евгения превратилась в хищный оскал. Наружу все таки вылез искусно спрятанный лютый зверь, возжелавший крови не меньше оголодавшего волка. И сдерживать себя принц Савойский не стал. Вновь взлетел клинок и личный полк кирасир, призванный защищать штаб и высший генералитет пошел на рысях в сторону жаркой сечи, вот-вот грозящей перерасти в кровавую бойню…

Глава 9

Боярин Федор Третьяк был потомственным военным, его род воевал во славу России с тех самых пор, как Иоанн Грозный даровал его предку надел под Саратовом, за проявленную доблесть в битве против крымчаков, осман и ногайцев при Молодях, что в пятидесяти верстах от Москвы. С тех самых пор каждый мужчина в роду обязательно вставал под знамена с двуглавым орлом. И не важно против кого: татары, свеи или вовсе чумазые сибирские племена, покоренные сначала казаками, а после отрядами государевых стрельцов.

Так что рос Федор, старший сын Петра Алексеевича, под внимательным приглядом дядьки-пестуна, вколотившего, порой даже по голове, науку сабельного боя, некоторые казацкие хватки и конный бой настолько, что уже к двадцати годам боярин стал первым бойцов своего полка, а после не раз доказывал что является если не лучшим, то уж в десятку оных входит однозначно. И пусть минуло немало годков с тех пор, теперь он генерал, под рукой которого двадцать тысяч человек — сила изрядная, но былую хватку он не растерял. Он старался выделять время для тренировок, но не всегда удавалось.

Однако вчера под самый вечер удалось размяться. И не зря, ведь кроме телесной пользы он получил и духовную — прибыл дальний разъезд разведчиков с архиважными сведениями. Они в суточном переходе от войска государя!

Федор как узнал об этом, тут же приказал командиру разведчиков — Илье Самошину, дать полный доклад, с собственными измышлениями. Доклад проходил в шатре генерала, в котором кроме него самого были все полковники. Еще только увидев выражение лица опытного разведчика он понял, что радоваться нечему.

Как только все собрались, а к чести командного состава, произошло сие всего лишь за несколько минут, Илья получил команду начинать. Докладывал он по-военному четко, рубленными фразами, но только до тех пор пока не перешел к собственным мыслям. Тут он позволил себе быть чуток более многословным.

— Битва жаркая, мертвых — тыщи, кровища рекой льется. На наших наседают, но те не прогибаются, воины видать справные, но вражин все равно много больше. Опытному глазу сразу видно — еще день-два и наши отступят. Сил чтоб отбиваться дольше у них не хватит, тем более что степняки с драгунами постоянно в стычках с гусарией, некому подсобить, натиск ослабить.

— День-два — это с тем временем, что вы обратно добирались? — тут же ухватился за главное муромский полковник Андрей Деменьтев.

Самошин на секунду задумался, видно прикидывал как точнее ответить. Собравшиеся нетерпеливо закхекали. Сержант отмер, цыкнул и продолжил, чуток запинаясь:

— Обратно мы скакали часа три, но вы то навстречу двигались, значит если пехом считать, то можно сказать, что полтора дня — это крайний срок.

Полковники удрученно нахмурились. Времени чтоб дойти у них и правда не оставалось, а вступать в бой после длительного марша — смертоубийство, людей погубят, а результата нет, даже наоборот, врагу в плюс, ведь воинов то он побьет особо и не напрягаясь…

Задачка та еще: и людей сохранить бодрыми, и государю помощь привести.

Как только сержант ушел в штабе начались бурные обсуждения и плевать на то, что солнце зашло — у настоящих офицеров время суток роли не играет. Каждый военный обязан адекватно чувствовать себя и утром, и поздней ночью, если это нужно Родине.

Полтора десятка опытных воинов спорили до хрипоты, а генерал слушал. В конце концов через пару часов из всех идей выбрали две самых подходящих. Первая состояла в том, чтобы корпус шел не на подмогу государю, а наоборот ударил во фланг врагу, тем более что так быстрее и оперативнее, однако атаку можно совершить не ранее четырех часов после полудня. Вторая идея заключалась в том, чтобы ночью совершить бросок к своим и до полудня усилить армию государя, при этом обоз, больных и прочих увечных оставить в арьергарде, а трехтысячный корпус кавалерии вовсе послать в авангарде, чтоб значит какая-никакая, а помощь к императору подошла.

Оба варианта были хороши по-своему, но выбрать следовало один, потому как дробить силы на выполнение обоих задач Федор Третьяк не решился. Мало ли как на поле боя ситуация за утро изменится?

Наконец когда все доводы были выслушаны, генерал принял решение:

— Выступаем, братцы в полночь, идем с оглядкой, людей беречь, коней тем более. Всю лишнюю амуницию оставить в обозе, отрядить пару рот для охраны. Воинам с собой оставить только дневной сухпаек. Вопросы?

— Оружие брать, али людишкам голыми руками воевать? — с ехидцей поинтересовался один из полковников — Егор Иимбуков, человек дрянной, но с воинскими делами справляющийся на ять. Сейчас он видимо пытался с острить, но шуточка вышла нелепой и ужас какой плоской. На него даже его приятели странно глянули, а Третьяк вовсе проигнорировал, лишь еще раз окинул взглядом собравшихся.

— Нет вопросов? Ну и отлично. За работу, господа, нас ожидает трудная ночка.

— Стефан, лево прими, там москалей обойдем! — яростно кричал седовласый мужчина в красной потертой шапке, указывая молодому собрату тяжелым палашом на небольшой прогал между шеренгой и маленьким холмиком.

Но командир трех панцирных гусар не слышал слов своего дядьки. С лихой яростью повел он потомственных шляхтичей на потрепанный, но все еще держащийся строй врага. Ему было плевать и на блестящие на ярком солнце окровавленные штыки, и на деревянные перекладины, защищающими фронт перед строем. Но что ему палка, ломающаяся от одного молодецкого удара?

Не смогут клятые москали остановить их! Да будет так, Дема Мария, защити сынов своих!