Александр Прозоров - Крестовый поход
– Божья воля? – вскинул голову Егор.
– Господь решил так, что царевне придется отбиваться одной. Нам остается только молиться, чтобы Всевышний дал ей твердости.
– Ты уверена?
– В том, что ты не успеешь?
– Нет. В Божьей воле.
Княгиня не нашла что ответить, а Вожников уже распрямился, прикидывая что-то пальцем по карте, кивнул, потом еще раз, щелкнул пальцами:
– Это шанс! Милану позови.
– Она-то тебе зачем?
– Иголка нужна… – Егор распахнул дверь, высунулся: – Федька, ты здесь? Гонца ордынского позови. Хватит ему бока отлеживать, отдохнул.
Татарин не заставил себя ждать. Похоже, ему и самому не терпелось доставить госпоже ответ единственного союзника. Увы – очень далекого.
– Слушай меня внимательно, витязь, – обратился к нему Вожников. – Бери любые нужные припасы, заводных скакунов и, не жалея лошадей, мчись к князю галицкому и звенигородскому Юрию Дмитриевичу. – Егор сложил вдвое небольшой лоскут бархата, воткнул в него толстую швейную иглу и протянул гонцу: – Вот, передай ему мое письмо. С ответом возвращайся к своей повелительнице. Это все, торопись!
– А-а-а… – неуверенно протянул татарин, однако дисциплина взяла верх, и он поклонился: – Слушаю, княже!
После того как за ним закрылась дверь, Вожников приказал:
– Федька, рысью мчись в кремль, в архиепископские палаты. Скажи Симеону, что князь с супругой навестить его желает. Добавь, что дело важное, дабы он с пониманием отнесся и прочие дела отложил. Все, беги. Милая моя, без твоего острого ума мне не обойтись, переодевайся. Надеюсь, хоть на этот раз ты не устроишь мне очередного сюрприза.
Что задумал ее муж, княгиня не понимала, а потому решила одеться нейтрально: в скромное темно-синее платье без вышивок и украшений, ограничившись лишь тонкой цепочкой с рубиновым кулоном и такими же крохотными, но изящными серьгами. Весь ее вид означал: она в тяжелых мыслях, ей нужна помощь, но она полна достоинства и не станет унижаться до мольбы.
К удивлению княгини, арихиепископ Симеон был одет практически так же: в иссиня-черную рясу до пят. Крестик на тонкой цепочке, серая тафья на макушке.
Увидев гостей, священник поднялся с кресла, пошел навстречу, вытянув руки:
– Дети мои, двери моего дома всегда открыты для вас. Приход вашего слуги в неурочный час зело встревожил меня. Надеюсь, вы здоровы, дитя ваше не хворает? Ваша вера не потерпела сокрушения? Что побудило вас искать встречи столь поздним вечером?
– У меня выдался долгий день, отче, – сказал Егор, поцеловав протянутую руку. – Очень опасаюсь, что он не закончится еще многие, многие месяцы. Я могу увидеть грамоту, что прислал тебе митрополит Фотий?
– Да, конечно, сын мой, – после короткого колебания кивнул священник, отошел к неуклюжему, но прочному шкафу.
Полученный свиток Егор тут же передал жене:
– Посмотри его. Там есть слова о том, что князь Витовт предал православную веру или Церковь?
– «Отринув веру отцов в гордыне своей и алчности, людей православных на поругание латинянам богомерзким предав, раскол внеся в умы и ряды служителей Божьих…» – быстро наткнулась на подходящий отрывок Елена.
– Отлично. Нужно сделать с него списки. Не с грамоты, а только с этого отрывка и подписи митрополита. Нужно распространить копии как можно шире средь людей новгородских, а также в других городах и селениях. В наших, а можно и у соседей. В этом деле границ не существует. Пусть все знают, что митрополит Фотий обвиняет князя Витовта в измене православию, в том, что тот угнетает христиан, рушит храмы, склоняет священников к грехопадению, что люд православный стонет под гнетом латинян и нуждается в освобождении. Ты говорила, что Смоленск, Могилев, Вильно уже бунтовали? Вот и про это добавить. Что восстают, но латиняне восставших давят и православные нуждаются в нашей помощи.
– Что ты задумал, муж мой? – неуверенно спросила княгиня.
– Нам не одолеть Литвы военным походом, Лена. Витовт в сравнении с нами – это как гоблин рядом с хоббитом. Нам нужен всеобщий порыв, подъем всего народа против католической мерзости. Витовт ведь именно это собирается сделать: онемечить всех людей, оказавшихся в его власти. И поверь мне, он это сделает. Я знаю. Мы должны остановить эту заразу здесь и сейчас! Мы воюем не против Витовта и не за Орду. Мы воюем за православие против латинянства! И это все должны знать, все понимать и все помнить! И у нас, и в Литве, и в Польше! Если среди ляхов христиане, конечно же, остались.
– Однако ты суров, сын мой… – пробормотал не ожидавший такого резкого поворота дел архиепископ. – Ты больший Фотий, нежели сам митрополит.
– Мне некогда ловить митрополита, отче, и посему я обращаюсь к тебе. Дашь ли благословение моей рати на крестовый поход супротив княжества Литовского и Польского? Призовешь ли людей поддержать нас в этой битве? Новгородцев – помогать, литовцев – встречать хлебом-солью? И что самое главное: примешь ли под свою руку приходы, что нам удастся вырвать из лап отступника? Полагаю, в тамошние епархии понадобится назначать новых епископов и священников, дабы ересь не зародилась снова.
– Господь всемогущий, всевидящий, дай мне силу перед искусом сим… – перекрестился новгородский архиепископ.
– Думаешь, это не он послал меня к тебе, отче? – подступил к нему Егор. – Думаешь, не он надоумил тебя показать мне это письмо? Ведь все в руках Господа!
– Остановись, сын мой, не богохульствуй! – взмолился священник, отошел к своему «трону» и тяжело упал на него. – Крест взваливаешь на меня, княже, не по силам сим…
– А кто нас когда спрашивал, отче, что нам по силам, а что нет? – остановился перед архиепископом Вожников. – Какой крест дали, с тем жить и придется. Кряхти, но неси. Что скажешь, отче? Новой митрополии нужен иерарх. И не потом, а еще вчера.
– Митрополита Фотия Господь избрал для сей службы.
– Где же я его сейчас искать буду, отче? Фотию не судьба.
– Князя литовского гордыней попрекнуть, а самому ей же поддаться? – повысил голос Симеон.
– Ну так… если Фотий мешает… – Княгиня Елена возле шкафа громко щелкнула пальцами.
– Нет! – вздрогнул архиепископ. – Ни в коем разе!
– Мне нужен ответ, – поторопил священника Егор. – События меняются слишком быстро.
– Я должен помолиться, сын мой, – наконец сказал Симеон. – Господь вразумит меня и наставит на путь истинный.
– Надеюсь, хотя бы утром он даст тебе достаточно ясный ответ?
– Зачем ты торопишь меня, княже? – повысил голос арихепископ. – Как бы ты ни спешил, нужны многие дни, дабы набрать достаточно чернецов, чтобы заменить сотни священников, и достаточно игуменов и настоятелей, дабы заменить епископов!
Священник вдруг понял, что говорит, и спешно перекрестился. Потом перекрестил трудных гостей:
– Ступайте с Богом, дети мои. Утро вечера мудренее.
Симеон прикрыл глаза, смиряясь с тем, что внутренне он уже почти согласился с посулами лихого заозерского атамана, принесшего ему прямо в руки тайную давнишнюю мечту.
Архиепископ служил не себе. Он служил Богу и своей епархии, он заботился только о Вере и процветании доверенных ему монастырей и приходов. Он хорошо знал, что добрался до пределов своих возможностей, что боярский сын из северной Руси никогда в жизни не станет ни митрополитом, ни, конечно же, патриархом. Но душа его не желала останавливаться, и в грезах своих не раз он все же всходил по ступеням на кафедру никогда не зримого им царьградского собора Святой Софии. В мечтах же более скромных, на смертном одре, в почете и всеобщем уважении, он передавал новгородскую епархию в руки преемника, зело приросшую новыми приходами и обителями, разбогатевшую и усилившуюся. Чем и вызывал всеобщее восхищение и поклонение.
Мечты, мечты… К которым он тянулся и которые осаживал, напоминая себе о пастырском долге. Но которые оставались, временами прокрадываясь в душу и навевая сладкие сны.
Когда заматеревший атаман внезапно распахнул перед ним дверь к мечтам, Симеон ужаснулся, увидев перед собой не свет, а бездонную пропасть. И даже попятился.
Увы, человек слаб. Пропасть манила, пропасть обещала. Закипевший разум пастыря думал не о том, как остановить заозерского безумца, а о том, кто из игуменов согласится подняться до поставления в новые обширные епархии, кто станет окормлять города, где взять священников в бесчисленные мелкие храмы и как добиться того, чтобы за судом и наставлениями новые подчиненные обращались к нему, и только к нему, а не к прежним привычным иерархам.
Оказывается, он уже падал, падал в свою пропасть мечты, испытывая щекочущий восторг от новых ощущений, от легкости во всем теле и в мыслях, от новых надежд и новых возможностей. Ведь он сможет, теперь он действительно сможет отдать в руки наследнику епархию, что размерами и мощью многократно превзойдет ту, которую Симеон принял от многострадального архиепископа Иоанна!
