И аз воздам - Андрей Готлибович Шопперт
Бряк. По крыше кареты, в которой они сидели, Ивашка младший черенком кнута стукнул. Это был сигнал, что появилась красная карета младшего Чарторыйского и, значит, начинается операция «Зелёная карета».
– Выходим, орлы. – Пётр Христианович толкнул дверцу и первым выскочил на мостовую, холодный ветер сразу забрался под рубаху. Зябко. Весна не спешила в Северную Пальмиру, ещё и дождик нудный покапывает. Нашёл Пётр место для столицы, если море нужно, то чего бы в Одессу не перенести стольный град.
Карета приближалась быстро, и Брехт поспешил юркнуть в подворотню, нельзя допустить, чтобы она въехала во внутренний двор, там из окон увидят слуги, и обитатели других этажей. Тревогу могут поднять. На подельников граф не оглядывался. Главное – затормозить экипаж в этой мёртвой для свидетелей зоне. Успел, не так просто на четвёрке развернуться на не сильно широкой улице и въехать в небольшой зев этого тоннеля. Он перегородил дорогу передней паре роскошных белых в яблоках лошадей. Себе бы забрать, но нет. Эта операция никакой экспроприации не предусматривала, просто нужно очистить мир от двух братиков. Зажились.
Лошади, напуганные его махами руками, присели на задние ноги, стараясь затормозить своих товарок во второй паре и карету за ними. И граф бросился к козлам. Там сидело двое. В плане второго не было. Брехту просто нужно было заколоть кучера. На голове у графа была маска, сшитая его дворовыми вышивальщицами в Студенцах. Оскаленная морда Чёрта. Возница отпрянул и даже открыл рот, чтобы закричать, но Пётр Христианович уже сунул ему клинок кортика синявинского в горло и перерубил гортань, не как у Тарантины фонтанами, а толстой пузырящейся чёрной струёй из горла разрубленного хлынула кровь. Не на Брехта, потекла по горлу и дальше на одежду. Сидящий справа от кучера мужик был прямо … как будет по-польски – борзый. Он выхватил из-за пояса пистолет и нацелил его в Пётра Христиановича. Секунды ляху не хватило, адмиральский кортик и этому в горло впился, крови отведать вражеской. Как там, в романах про попаданцев в магические миры, обязательно главные герои там приобретают волшебные живые клинки, которые нужно кровью вражеской потчевать. Ну, за последнюю неделю Брехт свой клинок насытил, должно быть. Вон, без промаха бьёт. Подзарядился.
Всё, счёт пошёл на секунды, граф спрыгнул с облучка и в два широких шага преодолел расстояние до дверцы кареты, с той стороны уже слышалась возня. Что-то у Сёмы не заладилось. Брехт дёрнул, что есть силы, дверцу кареты на себя. Неудачно, именно в это же мгновение дверь и с той стороны попытались распахнуть и возможно даже ногой. В результате дверь утащила Пётра Христиановича за собой, и он поскользнулся на дурацких деревянных каблуках, бамс и уже под каретой лежит. Да ещё лошади дёрнулись, видимо запах свежей крови до них добрался. Чуть не наехало колесо на Брехта, еле успел выкатиться из-под колёса. Ивашка, который Иннокентий, стоял в проёме дверном кареты и тыкал туда тесаком. Эх, не то оружие выбрали. Нужно было шпаги брать. Висели же у Валериана Зубова на стене в одном из залов. Они длиннее. Тесак, с его пятьюдесятьюсантиметровым лезвием, явно не доставал до обороняющихся внутри кареты. А у него кортик такой же длины.
В карете заорали, достал кого-о Ивашка, или это Сёма с той стороны. Брехт поспешил к заднему окну, замахнулся и гардой выстеклил его. Бабах. В ответ из кареты грянул выстрел. Пистолет граф с собой на всякий случай взял. Наверное, его время настало. Пётр Христианович оттолкнул Ивашку и выстрелил в ближайшую тень. Бабах, ну теперь все полицейские сюда бегут с центра города. Бросив пистоль в карету, Брехт ткнул кортиком в, сидящего напротив убитого, поляка. В орден, что ли, попал, в металл ударилось лезвие. Граф повторил, на этот раз клинок вошёл хоть и в тугую, но податливую человеческую плоть. Пётр Христианович выдернул кортик и ткнул в тело ещё раз, метя чуть повыше. Опять удачно. На всякий пожарный, пару раз ткнул кортиком и в того что под выстрел подвернулся, товарищ был жив – хрипел.
– Сёма, что там?! – выкрикнул Брехт, пытаясь разглядеть противоположную сторону кареты.
– Готово.
– Уходим.
Событие двадцать пятое
Я рекомендую Вам заботиться о минутах: часы сами позаботятся о себе.
Филип Стэнхоуп
– Ванька, уезжай, покрутись по городу, – крикнул Брехт маленькому кучеру.
Поздно, не уехать. Минутки не хватило, даже десятка секунд, не упади он под карету, и всё задуманное бы получилось. А так! Со всех сторон слышались свистки. Ну, прорабатывали и этот вариант. Ваньша младший должен тогда быстрее сматываться с каретой. Даже если его и остановят, то внутри никого, довёз господина графа до прошпекту и возвращается. Наше дело телячье, обделался и стой.
Только это на самый крайний случай, именно если они начнут стрелять или по ним. Тогда переполох в центре города знатный поднимется. Рядом ведь посла убили и полиция приведена в состояния повышенной бдительности. Сами должны были уходить в разные стороны поодиночке, но с этим тоже опоздали, словно облаву полицейские устроили, со обеих сторон десятки свистков. Прямо оркестр целый.
– Назад! Все, назад! – рыкнул дезертирам заметавшимся Брехт, – В подворотню назад.
Пробежали мимо кареты с кучей мертвецов и оказалось в небольшом закрытом колодце двора. С трёх сторон стены домов, выхода на другую улицу нет. Эх, неудачно Чарторыйский младший поселился. Нужно было что-то делать. Как в кино забраться по пожарной лестнице на крышу и перепрыгнуть на другой дом не получится, во-первых не кино и десять метров не перелететь, а во-вторых, тупо пожарных лестниц нет. Слишком дорого железо, чтобы такую хрень к домам приделывать. И по водостоку не вскарабкаться, их тоже нет.
– Сёма, в каком доме поляки живут и на каком этаже? – принял решения Пётр Христианович под приближающуюся трель свистков.
– Здесь, на втором. – Указал Тугоухий на ближайшую огромную дубовую резную дверь.
Из двери именно в это время выскочил слуга в таком же, как у Гюстава, шитом золотом одеянии председателя кабинета министров. А следом явно пан в уланском наряде, только сине-красных цветов, вроде, нет таких полков в России.
– Туда, этих с собой. – Брехт подбежал к улану и всадил ему кортик в солнечное сплетение. Потом выну и добил в горло.
Семён в это время подскочил к ливрейному и со всего замаху рубанул ему тесаком по лбу. Кость явно