Георгий Турьянский - Марки. Филателистическая повесть. Книга 1
— Позвольте-позвольте, любезнейший Александр Степанович. Вы подвергаете сомнению саму социалистическую идею. С этим я никак не соглашусь. Я не хочу с вами ссориться, вы для меня авторитет. Но авторитет — исключительно как образованная научная личность. Вот только нельзя вам не заметить, когда вокруг люди дохнут, словно мухи, нищета корёжит человека, и благие намерения в нём угасают, едва зародившись, то чего вы станете ждать от таких людей? Посмотрите глазами бедняка на Лондон. Нужда хуже, чем в России. Нищим ваши проповеди — пустые слова, им детей накормить нечем. А вы им про великого создателя самовара твердите!
Попов вдруг смягчился. Его тон звучал на удивление тепло и примирительно.
— Мы разошлись с вами в одном фундаментальном вопросе. Это вопрос о том, заключен ли смысл жизни в ней самой, или он лежит за гранью понимания. Кстати, Оуэн в Бога не верил, за что в конце концов и поплатился…
На том мы и разошлись. Наш спор завёл нас в тупик, хотя я и полагал, что сумел одержать победу. Даже наука не может не капитулировать перед логикой марксизма. Вот, я откладываю перо и бумагу, нас зовёт любезный инженер, и я спешу закончить свои записи, прежде, чем калитка закроется за нами.
Продолжение дневника. Записи, сделанные А.М. Горьким на следующий день
Александр Степанович не случайно так пристально разглядывал тележки. Оказалось, за их разглядыванием скрывалась бурная мыслительная деятельность, что для людей умственных профессий не редкость: кажется, стоит такой и слюнявит карандаш, а в голове у него в ту секунду совершается целая техническая революция!
Итак, мы взобрались по крутой винтовой лестнице в узенькую комнатку, именуемую командной рубкой или пунктом управления транспортной системой, изобретением мистера Бёрнса. Инженер оказался столь любезен, что позволил мне нажать на некоторые рычаги его механизма. Огромный металлический трос бежит вокруг паровозного колеса, посредством рычагов скорость движения троса регулируется. В комнатке из-за работы машины стоит постоянный шум, напоминающий гул водопада.
Попов был настолько восхищён увиденным, что не удержался и промолвил: «Вот так штукенция». И принялся высчитывать мощность установки, зная вертящий момент и угловую скорость колеса. Маленький Бёрнс легко крутит своими детскими ручками рычаги, и только ухмыляется, видя нашу мышиную возню вокруг его машины.
Когда мы втроем выходили из командной рубки, навстречу нам попался помощник Бёрнса. Он лишь кивнул головой, а потом столкнул ногой стоявший рядом мешок. Мешок скатился вниз по винтовой лесенке.
— Обрезки, ветошь и пакля, — пояснил английский инженер, показывая на мешок. — Для вытирания масла.
— Ах, вот как, — отозвался Александр Степанович.
— До свиданья, джентльмены, — промяукал Бёрнс.
Мы распрощались. На улице, когда калитка за Робертом захлопнулась, профессор толкнул меня в бок и показал великолепный платок из батистовой ткани.
— Странная у них ветошь, — заметил мой друг. — На одной здешней ветоши мы бы с вами в Петербурге могли жить припеваючи.
— Где вы это взяли? — удивился я.
— Из мешка, который столь неосторожно спихнули на землю. Я так незаметненько вытащил платок, пока вы учтиво раскланивались с Робертом, — пояснил Попов и добавил. — Платок конфискован исключительно в интересах следствия в качестве будущей улики.
Признаюсь, я не придал тогда внимания этому эпизоду.
— О чём вы призадумались, Александр Степанович? — спросил я.
— Дорогой мой, — ответил мне мой учёный товарищ. — Ведь мы с вами столкнулись с интересной криминалистической загадкой. Загадкой исчезающей с фабрики продукции и странного отравления инженера. Быть может, нам посчастливится разгадать, куда девается товар, и кто пытался отправить на тот свет Бёрнса. Не сквозь землю же преступники провалились! Вот об этом я сейчас и размышляю. Думаю, нам стоит попытаться проникнуть в эту тайну.
Стоит ли говорить, как я обрадовался? Тайны и их разгадки всегда казались мне невероятно завлекательным делом. Мне кажется, если бы не профессия писателя, призванного служить делу справедливости, то непременно работа полицейского сыщика стала бы моим ремеслом. Я с жаром бросился на шею моему другу.
— Как я сам не начал этого разговора! — воскликнул я. — Нам давно пора было взяться за расследование этого преступления. Только с чего же нам начать?
— Думаю, нам немедленно следует сообщить нашим английским друзьям, что мы начинаем собственное расследование.
Так мы и поступили, встретившись с Леттерби.
— Джентльмены, — тихо произнёс англичанин, когда я и мой друг сообщили ему о нашем намерении заняться этим делом, — джентльмены, полиция оказалась посрамлена. Окажется ли вам под силу распутать клубок без урона для вашей собственной репутации?
— Наша собственная репутация нас не слишком беспокоит, мы люди не гордые, — начал было я, но поперхнулся, ощутив на своей ноге энергичное нажатие ботинка Попова.
— Мой друг хочет сказать, ни вы, ни мы ничего не теряем в случае неудачи, — заметил Александр Степанович.
Хотя во время всего разговора лицо Леттерби оставалось непроницаемо, я догадался, что он придаёт словам моего друга куда большее значение, чем можно было предположить.
— Мы были бы вам очень признательны, наша фабрика — смелый и своего рода уникальный эксперимент такого масштаба. Не хотелось бы, чтобы Нью Ланарк рухнул из-за козней таинственных недоброжелателей, — заключил в конце беседы Леттерби, протягивая руку для рукопожатия.
— Расследование потребует полной конфиденциальности, — ответил на рукопожатие профессор.
— Разумеется. Вы можете рассчитывать на любую помощь, — заверил нас любезный Леттерби.
Попов заключил, что начать стоит с наблюдения за фабрикой, следить за поселением и его обитателями. Мой друг полагал, нам разумнее вести наши поиски по отдельности. Я с мнением моего учёного друга вначале не согласился, ведь пословица гласит: «Одна голова хорошо, а две лучше» и «Два глаза хорошо, а четыре лучше». На это уважаемый профессор отвечал:
— Нам никто не помешает каждый вечер собираться у меня в комнате и обсуждать увиденное.
Продолжение дневника. Записи, сделанные А.М. Горьким в различное время, в течение последующей недели
Я давно уже не подходил к своему дневнику, потому что завален работой. Профессия сыскного агента забирает все мои силы без остатка. Я подумываю бросить писательство и посвятить себя всецело этому благородному занятию. Итак, расскажу в двух словах, чем мы тут занимаемся. Как мы и договорились с Александром Степановичем, каждый из нас ведёт своё расследование. По вечерам мы встречаемся около шести вечера. Здесь, как я уже говорил, построен для рабочих музыкальный клуб, и Попов тащит меня с собой слушать музыку. Я к музыке всегда был равнодушен, но чтобы не обижать своего друга, хожу. С шести до семи слушаем клавикорды. А после концерта сидим и беседуем. Попов занимается фабрикой. Он облазил её всю, поговорил с дирекцией и ему разрешили произвести частный сыск, поскольку официальные поиски полицией не увенчались успехом.
Все свои усилия я направил на поимку отравителей инженера и, надо признаться, добился неплохих результатов.
Первым делом мне пришло в голову сходить на кухню. Там я приступил с расспросами к кухаркам, дабы выведать, как отравленная пища могла попасть в желудок инженера. В день отравления на обед давали утиное мясо. Дело в том, что Бёрнс почувствовал себя плохо во вторник. По четвергам у них рыбный день, а по вторникам они едят мясо.
Инженер ел запечённую утку вместе со всеми, а потом встал и побежал из-за стола, будто у него над ухом выстрелили.
Я узнавал у кухарок, не страдает ли Бёрнс желудочными расстройствами. Но они сослались на незнание предмета. Я попросил кухарок поднатужится и вспомнить. Дело нешуточное, и я не ради удовольствия пришёл к ним, а с целью собрать показания. В конце концов, кухарки дали отрицательный ответ. Бёрнс поносами не страдает. Итак, я продвинулся в своих исследованиях на ещё одну пядь. Произошло отравление уткой прямо во время обеда.
Осталось отыскать того, кто подсыпал яда в тарелку. Разумеется, саму тарелку не сыскать, и остатки еды давно выбросили, но есть другой путь — идти по цепочке отравления. И вот я сказал себе: «Мы пойдём другим путём».
Обходя окрестности Нью Ланарка, я наткнулся на небольшой водоём, именуемый в русском языке словом лужа. Возле лужи сидел странного вида молодой субъект, поначалу не вызвавший во мне подозрений.
— Хау ар ю? — огорошил я его вопросом.
Он был явно смущён и долго моргал глазами.
— Чем ты тут занимаешься? — задал я вопрос на нашем языке, не владея иными.
