Кен Фоллетт - Игольное ушко
И вот годы спустя он шел вниз с вершины хайгейтского холма в огромную чашу Лондона, и снова слезы на его лице смешивались с крупными каплями дождя, а он вспоминал ту женщину в доме, где когда-то жил немецкий шпион. Они оба хорошо знали, откуда берется ненависть.
На войне мальчики становятся мужчинами, мужчины – солдатами, а солдаты получают повышения по службе. Вот почему в полку считали, что восемнадцатилетнему Биллу Паркину, недавнему набожному ученику школы-интерната в Хайгейте, который должен был сейчас помогать отцу в кожевенной мастерской, расположенной в Скарборо, уже исполнился двадцать один год, а значит, его можно произвести в сержанты и доверить командовать отделением, пробиравшимся этим жарким днем через лес, чтобы захватить пропыленную итальянскую деревушку, состоявшую из покрытых белой штукатуркой домиков.
Сами итальянцы уже капитулировали, но немцы сдаваться не хотели и именно они обороняли Италию от совместного вторжения британских и американских войск. Целью союзников являлся Рим, а это значило, что сержанту Паркину и его отделению предстояло проделать еще немалый путь.
Они вышли из леса на вершину холма и залегли, осматривая расположенную у его подножия деревню. Паркин достал бинокль и сказал:
– Чего бы я только, б…ь, не дал, б…ь, за чашку хорошего б…кого чая.
Он уже пристрастился к выпивке, сигаретам и женщинам, а говорил на языке, которым изъясняются все солдаты. На молитвенные собрания его больше не тянуло.
Некоторые из итальянских деревень немцы обороняли, другие – нет. И Паркин понимал: это, с их стороны, очень грамотная тактика. Ты никогда не знаешь, наткнешься ли на сопротивление, и к каждой самой захудалой деревушке должен приближаться с осторожностью, а значит – неизбежно теряя время.
При спуске с холма укрыться будет почти негде – на склоне росли лишь редкие кусты, а внизу сразу начиналась деревня: несколько беленых домов, потом речка с перекинутым через нее деревянным мостом, а дальше – еще дома вокруг небольшой пьяццы со зданием местного совета, украшенного башенкой с часами. Из башенки открывался прекрасный вид на мост, и если враг здесь вообще был, то именно в башне он и засел. В окрестных полях виднелись несколько согбенных фигур за работой. И только одному Богу известно, кто это: обычные крестьяне или представители одной из многочисленных местных фракций – фашисты, мафиози, корсисты, партизаны, коммунисты… Это могли оказаться даже немцы. Словом, на чьей стороне эти люди, выяснится, только когда начнется стрельба.
– Так. Капрал, за дело! – скомандовал Паркин.
Капрал Уоткинс снова скрылся в лесу, а уже через пять минут показался внизу на проселочной дороге, ведущей в деревню. На нем была соломенная шляпа, а поверх мундира он набросил старое грязное одеяло. Он шел, странно подпрыгивая при ходьбе, а на плече нес нечто, издали напоминавшее то ли мешок с луком, то ли тушу убитого животного. Добравшись до крайнего дома, он пропал внутри этой приземистой постройки.
Через какое-то время он появился снова. Стоя вплотную к стене, чтобы его нельзя было увидеть со стороны деревни, он посмотрел на своих товарищей и махнул рукой: один, два, три раза.
Тогда все отделение поспешно скатилось с холма и вошло в деревню.
– Дома по эту сторону реки пусты, сержант, – доложил Уоткинс.
Паркин кивнул, зная, что это ровным счетом ничего не значит.
Миновав еще несколько хижин, они остановились на берегу реки.
– Твоя очередь, Зубоскал, – сказал Паркин. – Переплыви-ка здешнюю Миссисипи.
Рядовой Хадсон по кличке Зубоскал аккуратно сложил свое снаряжение, снял каску, китель, башмаки и нырнул в узкий поток. Вынырнув уже на противоположном берегу, взобрался вверх и растворился среди домов. На этот раз ждать пришлось дольше – Хадсону пришлось разведывать более обширную территорию. В конце концов он вернулся назад через мост.
– Если они здесь, то хорошо спрятались, – доложил Хадсон.
Он подобрал свою амуницию, и отделение по мосту вошло в центральную часть деревни. Все они держались у стен, приближаясь к пьяцце. С крыши вспорхнула птица, основательно напугав Паркина. По пути солдаты ногами распахивали двери некоторых хижин. Внутри действительно никого не оказывалось.
Стоя на краю площади, Паркин кивком указал на здание с башенкой.
– Ты заглядывал туда, Зубоскал?
– Так точно, сэр!
– Тогда, похоже, деревню мы взяли?
– Так точно.
Паркин сделал шаг вперед, чтобы пересечь пьяццу, и тут началось. Треск винтовочных выстрелов, и пули, которые, казалось, летели в них отовсюду. Кто-то вскрикнул. Паркин побежал зигзагом, залег, снова вскочил. Перед собой он увидел Уоткинса, орущего от боли и держащегося за ногу. Паркин взвалил его себе на плечи. Пуля скользнула по его каске. Он добежал со своей ношей до ближайшего дома, пинком открыл дверь и бросился внутрь.
Стрельба прекратилась. Паркин рискнул высунуться наружу. На площади лежало только одно тело – Хадсон. Он еще пытался двигаться, но потом грохнул одинокий выстрел и рядовой затих.
– Ублюдки хреновы! – громко выругался Паркин.
Уоткинс возился со своей ногой, тоже в голос выкрикивая проклятия.
– Пуля осталась в ране? – спросил Паркин.
Уоткинс вдруг издал вопль, затем ухмыльнулся и показал сержанту кусок металла на ладони.
– Теперь уже нет.
Паркин снова выглянул наружу.
– Они засели в часовой башне. Места там почти нет, а значит, их не может быть много.
– Зато позиция для ведения огня отличная.
– Да. Они нас тут накрыли будь здоров, – нахмурился Паркин. – У тебя хлопушки есть?
– А как же!
– Дай-ка посмотреть.
Паркин открыл вещевой мешок Уоткинса и достал пачку динамита.
– Этого хватит. Отрежь мне бикфордова шнура на десять секунд.
Остальные его солдаты укрылись в доме напротив.
– Эй, вы там! – окликнул Паркин.
В двери показалось лицо.
– Приказывайте, сержант.
– Я собираюсь метнуть в них пасхальное яичко. Как только крикну, прикройте меня огнем.
– Слушаюсь.
Паркин прикурил сигарету. Уоткинс протянул ему снаряженную пачку взрывчатки.
– Огонь! – выкрикнул Паркин. От сигареты он поджег шнур, выскочил из двери на улицу, размахнулся и швырнул свою бомбу в башенку с часами. Потом тут же нырнул назад в укрытие, почти оглохнув от пальбы своих товарищей. Пуля вонзилась в деревянный косяк двери, и мелкая щепка занозой застряла у него в щеке. Потом раздался мощный взрыв.
И прежде чем он успел посмотреть сам, кто-то крикнул:
– В самое «яблочко»!
Паркин вышел наружу. Старинная башня полностью обрушилась. Среди ее руин непостижимым образом начали бить часы.
– Вы когда-нибудь играли в крикет? – поинтересовался Уоткинс. – Это был бросок что надо, скажу я вам!
Паркин прогулялся до центра площади. Валявшихся там оторванных конечностей хватило бы, чтобы собрать примерно трех немцев.
– Башня и так на ладан дышала, – сказал он, словно оправдываясь. – Могла рухнуть сама, если бы мы всем отделением дружно чихнули.
Он отвернулся со словами:
– Что ж, сегодня мы свой доллар заработали.
Эту фразу часто употребляли американцы, и Паркину она пришлась по душе.
– Сержант! Вас вызывают, – доложил радист отделения.
Паркин подошел к нему и взял трубку.
– Сержант Паркин слушает!
– Говорит майор Робертс. Вас немедленно отзывают с фронта, сержант.
– Но почему? – Естественно, его первой мыслью оказалась: «Они сумели установить мой настоящий возраст».
– Командование распорядилось отправить вас в Лондон. Не спрашивайте зачем, так как этого я не знаю. Оставьте за себя капрала и возвращайтесь на базу. За вами уже выслали машину.
– Слушаюсь, сэр!
– В переданном мне приказе также говорится, чтобы вы ни в коем случае не подвергали свою жизнь опасности. Поняли?
Паркин криво ухмыльнулся, вспомнив о динамите и часовой башне.
– Так точно, понял!
– Отлично. Тогда немедленно выдвигайтесь, счастливчик вы наш.
«Его все называют мальчиком, хотя были знакомы с ним еще до того, как он попал в армию», – подумал Блоггз. Теперь же сомнений не оставалось: он превратился в настоящего мужчину. Уверенная, чуть небрежная походка, острый взгляд, умение вести себя со старшими по званию уважительно, но без робости и подобострастия. Блоггз понимал: Паркин завысил себе возраст, – но выдавали его не внешний вид или манеры. Просто, как только речь заходила о возрасте, Блоггз – опытный следователь – подмечал мелкую нервозность, незаметную для менее наметанного глаза.
Паркина поначалу даже позабавило, что его вызвали в Лондон просматривать фотографии, но на третий день сидения за столом в пропыленном подвале кенсингтонского архива мистера Миддлтона забава ему уже заметно наскучила и больше всего раздражал строжайший запрет на курение.
Но еще больше скучал Блоггз, которому приходилось всего лишь сидеть и наблюдать за ним.
