Алексей Ивакин - Меня нашли в воронке
— Это я от голода. — Нисколько не смутившись, ответил Ёж. — Вот мы и встретились, значит, и Кирьян Василич меня первым делом спрашивает…
— Первым делом я тебя на землю уронил.
— Детали пропустим. Так вот, спрашивает — Маргариту, знаешь, фамилия у нее Малых? Если бы я не лежал. Я бы опять упал. А потом оказалось, что и Захар с Виталиком у него бывали.
— Ну а потом я и Валерке Владимировичу рассказал вашу историю… — облизнул ложку дед и сунул ее за голенище.
— Я бы все равно понял — что-то не так здесь. Лекарства незнакомые, потом даты на упаковках посмотрел. Странные какие-то. — Ответил Валера. — Забавно, что у них срок годности аж через шестьдесят шесть лет выйдет.
— А Косте говорили? — спросила Рита.
— Еж! Хватит жрать! Молодому оставь… Нет, ему не говорили. Незачем. Да и не в себе он, друзей-то убили, вишь как получилось. Себя винит, сейчас. Кабы фрица того не убили, глядишь и не приехали бы каратели. И обошлось бы все по-другому. Сглупили по молодости. Так что, умом повредится точно, ежели мы ему вашу историю расскажем. Маргарита когда мне рассказала, так я тоже было подумал про помутнение рассудка. Не то у нее, не то у меня. А потом молитву прочитал — ан нет. Все в порядке. Не грезится…
— Ну а потом за тобой пошли! Дед специально про меня не говорил, чтобы ты не дергалась раньше времени.
Дед остановился. Подумал чего-то, потом достал ложку и треснул Ежа по лбу:
— Не перебивай старшего! — А потом продолжил. — И вот надо было случиться, что фрицы приехали за полчаса до того, как мы за тобой пришли. Сидим значит в перелеске, смотрю, доктор наш задами бежит. Через забор полез, а забор возьми да подломись. Только очки в разные стороны. Подползает — а под глазом фонарь светит на всю округу!
— Бывает! — развел руками Валера и улыбнулся. Правда, одной половиной лица.
— Пошли мы посмотреть, что да как. У меня в мешке простынь нарвата была. Вместо бинтов. Ну, я руку-то обмотал. Поди за своего примут. Обождали, пока там немцы людей распустят и ходу.
— Дедуль, а чего повязка-то красным запачкана была?
— А покойница моя, старуха, чернила красные на нее пролила. Ох, я ей задал тогда… — В глазах деда мелькала лукавинка.
— Старуха… Сорок четыре ей всего было, когда умерла она у тебя. Помню. — Улыбнулся Валера.
— Кирьян Васильевич, а вам сколько? — спросил Еж, помалкивавший до этого после удара ложкой.
— Пятьдесят четыре. — Почесал дед голый подбородок. — Совсем старик…
— А музыке блатной, где научились? Очень натуральное исполнение. — Подал голос доктор.
— Говорю же старый совсем. Пожил много. Пришлось и отдохнуть на киче с музыкантами. Там и наблатыкался. Урка сразу поймет, конечно, а вот фраерам, типа вас, за керю проканаю, — ухмыльнулся дед. — Да мы услышали, как кто-то чужой в боксе твоем разговаривает. Так и сыграли на ходу пьеску. Хотели сразу забрать. Но эта падаль там оказалась.
Дед поморщился:
— Ты как там с ней справилась-то, родненькая?
Теперь поморщилась и Рита:
— Валере спасибо, за пистолет. Маленький, а бьет хорошо.
— Собаке, как говорится…
— Кстати, а вы чего меня сразу не забрали?
— Ну, конечно. Кругом полицаи бегали, немцы. А тут доктор в лес бежит и девицу с собой тащит. А у девицы, от смущения видимо, лицо ярче помидора.
— Хорошо, Рит, я тебя ночью увидел. Иначе заикаться бы начал.
— Лучше бы ты Ёж, заикался. Молчал бы чаще, — огрызнулась Рита.
— Да ладно, зато стреляла метко. Наверное.
Рита показала Ёжу язык.
— Кстати, с чего ты взяла, что я немец-то?
— Мы тогда с хутора Кирьяна Васильевича ноги уносили. В яму какую-то залезли…
— Тайница у меня там вырыта. Еще до войны сделал. Как приехали сюда, так сделал. Большевики они больно жадные, думал, мало ли кулачить опять начнут. Или еще чего. А вот сгодилось от немцев схорониться, — добавил дед.
— Сидим, поглядываем в щелочку под крышкой…
— Какой крышкой? — не понял Ёж.
— Потом покажу, — ответил дед. — Ты Риту-то слушай…
— Немец идет — ну вылитый ты. Лицо один в один, фигура, даже повадки. И все ближе, к яме-то ближе. Думаю, сейчас наступит. Но тут из леса ему закричали. Фамилия такая смешная — Иггельман. Ёж — может это твой дедушка? Ну, типа в плен попал, и того… Дедушкой стал?
Еж возмутился было, но тут Кирьян Василич закряхтел и сказал:
— Смешно как получается… Ман по ихнему — человек, а Иггель — еж… Ежов, значится… Смешно… А я тогда и внимания не обратил!
Валера засмеялся:
— И впрямь, родственник. Наверно и зовут также — Андреас. Отныне будем называть тебя Андреас фон Иггельман!
— Сам ты… Вольфганг Вольдемарович Моцартов.
— Кстати, Вы с немчиком тем, контуженным чего сделали? — перебила их перепалку Маргарита.
— Да к кровати привязали в доме, где у них лежбище было. Не с собой же тащить. Фрицы придут — заберут.
Дед умолчал, что он пристроил между ног немца эфку, а через ее кольцо протянул веревочку, закрепленную на дверной ручке. Двери-то у нас — наружу открываются. Сей хитрый ход подсказал ему, как ни забавно, Андрей.
— Ладно, Ёж, сбегай за Костей. Пусть поест — задание ему дадим потом. Боевое. Сходит до села, посмотрит — чего там и как, — сказал Кирьян Василич.
— Может мне лучше? — сказал Валера.
— Куда ты со своей ногой-то? Ежели бежать придется?
— Ранили? — сочувственно спросила Рита.
— Нее… Я еще в институте учился. В футбол играли. А я голкипером был. Помню удар в рамку по низу. Я бросился и почему-то ногами вперед. Надо бы руками, а я — нет. И лечу. Время медленным таким стало, я только мяч и вижу. И еще вижу как слева их центрфорвард ногой вперед, а справа наш хавбек. И тоже ногой. Я первым успел — мяч выбил, и тут они мне бутсами оба в берцовую — каааак врезали! Попали в ногу, а искры из глаз. Странно. Сначала не понял — достоял в воротах. А после свистка упал и встать не могу.
— Выиграли? — спросил собирающийся Еж.
— Ничья. Два-два. Мы курс на курс играли. Чемпионат факультета. Вот с тех пор и хромаю. В армию даже не взяли. Одно не понимаю — как играл пятнадцать минут? Потом оказалось, что сложный перелом со смещением, — погладил ногу доктор Валера.
— Сила духа. — Вздохнул дед Кирьян. — Помню на гражданской мы Ростов брали. Нас тысяча, а их полный город…
— Интервенты? — остановился Ёж уже уходивший в лес.
— Боец Ежов! — Рявкнул Богатырев. — Кррррыыгом! Бегооооом… Марш!
Ёж повернулся и убежал. Но его тихий матюк дед все равно услышал и погрозил ему вслед кулаком. А потом вздохнул и продолжил:
— Интервенты… Да… Жиды кругом были. Русские жиды, еврейские, латышские и даже китайские… Одни интервенты кругом. И все нехристи… Тяжелое время было. Смутное.
— Так вы, Кирьян Василич, за белых воевали?
— Так я и сейчас за них воюю. Не за красных же.
— Странная логика у вас…
— А чего странная? Немцы вона тоже под красным флагом нынче ходят. Русский человек все равно к белому тянется. К чистому да светлому. Ежели он русский, конечно.
— А что, еврей — не человек, что ли?
— Почему не человек? Еврей — человек. И немец человек. Только он человеком является, пока дома не сжигает и детей не убивает. Иначе он жидом становится.
— Как это?
— Ну, жид ведь откуда пошло? От Иуды! А Иуда чего сделал? Христа убить хотел. Вот, который Бога убить не хочет — тот человек и мне его нация не важна.
— А как же можно Бога-то убить?
— Никак не можно. Не можно, а хочется. А ведь Бог-то в каждом из нас светится. Вот и убивают людей, чтобы до Бога добраться. А кто против Христа — тот и есть Антихрист.
— Так ведь и Вы, дедушка убиваете.
— И я, Маргарита, и я. И ты вчера. Значит, между тобой и Танькой той, разницы нет? Она каждое утро по тридцать — что ли? — человек убивала. И ты ее. Она для удовольствия. А ты для чего?
Рита промолчала. В памяти ее снова всплыла черная лужа, густо растекавшаяся по полу, заливавшая каждую трещинку в досках.
Она и винтовку-то у Ежа выпросила тогда, чтобы не вспоминать этот глухой звук удара затылком об пол. Заглушить пыталась. Только виду не показывала. Боялась показать страх…
С другой стороны, как бы она — Маргарита Малых — обычный педагог из Дома детского творчества, ведущая фотокружок для школьников двадцать первого века — как бы она повела себя в это ситуации? Когда ты голодная и уставшая, брошенная и никому не нужная попадаешь в руки немцам — и они предлагают тебе на выбор. Или убить или быть убитой. Страшно? Незнакомо… И даже знать не хочется…
— Какое число сегодня? — неожиданно спросила она.
— Так вроде девятое. А что? — подал голос Валера.
— День Победы сегодня. Будущей. Скажите мне, Кирьян Васильевич, вот еще пару месяцев и генерал советский немцам сдастся. Власов Андрей Андреевич. В окружение он попал. Любанская, так называемая, операция. Пытались блокаду Ленинграда прорвать. И сами в мешок попали. Дело не в этом. А в том, что он стал с немцами сотрудничать. Армию организовали. Русскую Освободительную. С трехцветным флагом.
