Алексей Ивакин - Меня нашли в воронке
Танька вытрясла в рот остатки из фляжки.
— Еще хочу. До завтра пить можно. Завтра работа. Стрелять буду. Где, твой доктор? Шнапсу хочу!
Она нетрезво встала и пошла к дверям палаты.
Потом обернулась, покачиваясь, и добавила:
— И тебя тоже стрелять буду. Норма у меня — двадцать семь. Двадцать семь. Да… У тебя кофточки есть? Я кофточки люблю. Розовые. И чтобы шелковые.
Рита ошеломленно покачала головой. Не было у нее шелковых розовых кофточек. И вообще кофточек не было.
— Ну и ладно. Лишь бы шнапс был… — сказала Танька и, повернувшись к двери, столкнулась с доктором Валерой. На лице врача наливался под глазом фингал.
— О! Мужик новенький! — обрадовалась Танька, но, покачнувшись, схватилась за дверной косяк и начала сползать вниз.
Валера поморщился и, подтолкнутый стволом в спину, шагнул внутрь. А за ним, ехидно улыбаясь, стоял дед Кирьян.
С той же белой, испачканной чем-то красным, повязкой на левом рукаве.
— Топай, лепила! Лощ ты, а не босяк. Рога цветные носишь. Не дотумкал, что я замастырил? Меня ни один следак расколоть не мог. Куда тебе-то…
— Чё орешь, дед! — пьяно возмутилась Танька.
— Цыц, шмара! Вкатаю в лобешник — враз порченой станешь! Кто такая?
— Я? — удивилась Танька и даже чуток протрезвела. — А ты кто такой?
— Клоун местный! — ответил дед. — Смотри за гавриками. Я сейчас.
И, погрозив кулаком, Валере с Ритой метнулся обратно.
На недоуменный взгляд Риты доктор только пожал плечами и уселся на кровать.
Танька растерянно икнула и развела руками:
— Во как… Сторожить — не моя работа. Моя работа утречком будет. Ты, что ли доктор будешь? — посмотрела она мутным взглядом на Валеру.
Тот кивнул.
— Спирт неси. Быстро!
— Нет спирта. Самогон только. И то немного. — Буркнул тот.
— Давай сколько есть. — Танька-пулеметчица вытащила из кармана маленький пистолетик и ткнула им в сторону доктора.
Тот пожал плечами и вышел из бокса.
— А ничего такой… Симпатичный… — сально ухмыльнулась Танька. — Будешь его?
— В смысле? — Не поняла Рита.
— Если по-доброму не захочет — привяжем к кровати и попользуемся. А?
Ритка скривилась.
— Морду-то не корчи. Не хочешь — не надо. А я попользуюся. Давно мужика нормального не было. Дня четыре уже. Все шибздики какие-то попадаются. А этот, вроде бы, крепенький. Сдюжит и двоих.
Валера вернулся со склянкой. Мрачный как портрет Достоевского. Внутри склянки болталась мутная жидкость, при виде которой Риту начало подташнивать.
— О! — обрадовалась Танька. — А подзакусить чем есть?
— Ни чем нету. Так пей, если хочешь.
— Ты чего так долго ходил-то, лепила с Нижнего Тагила?
С этими словами Танька словно сокровище приняла колбу из рук доктора и жадно приложилась к длинному горлышку, сделав два больших глотка.
— Ууууёё… — Только и смогла она выдавить из себя, потом выпучила глаза, хихикнула и рухнула на пол.
После длинной паузы Рита шепнула:
— Чего это она?
Валера же хмыкнул в ответ. А потом добавил:
— Я твои зеленые таблеточки в самогон ей накрошил. Однако, хорошее обезболивающее у вас делают…
— А ей плохо не будет?
— Надеюсь, что будет очень плохо. — Поморщился Валера. — Я об этой твари слышал. Ничего ей не будет. Проспится. А потом мы с ней посчитаем — сколько она людей на тот свет отправила.
Лицо Валеры на мгновение исказилось. Но он пересилил себя и подошел к Таньке.
— Помоги на кровать забросить.
Ритка подошла, и они с доктором еле-еле подняли пьяную карательницу с пола и кое-как закинули на кровать храпящее и воняющее тело.
— А теперь слушай меня. Сейчас я уйду. Держи ее пистолет. Это «Браунинг». Вот тут слева предохранитель. Мало ли что. Держи его под подушкой. Вот еще свеклой лицо натри.
Он протянул ей маленькую свеклинку.
Рита недоумевающе посмотрела на доктора. Тот ухмыльнулся:
— Эту искать будут. Зайдут — скажешь, что у тебя тиф. Поняла? Немцы не сунутся, а сволочи эти приставать не будут. Но пистолетик под подушкой держи.
— А ты куда? Не оставляй! — Рита вцепилась в рукав доктора. — А если дед вернется?
Тот добро улыбнулся ей:
— Мы с дедом и вернемся. Ночью. Жди. И лицо свеклой натри! Ах да… Если эта падаль проснется — дай ей еще настоечки. Хуже не будет. Только сама не пей, Аленушка! Иванушкой станешь!
Потом он подошел к окну, осторожно огляделся и, махнув на прощание рукой, исчез.
Рита же, мало что понимая, забралась на свою койку с ногами. Натерла лицо разрезанной доктором на две половинки свеклой. Потом засунула бурак под кровать. И принялась ждать.
Минуты тянулись медленно. От нечего делать она иногда выглядывала в окно. На площади была тишина. Только несколько полицаев сидели у церкви и, кажется, играли в карты. Даже не хватились своей боевой подруги. Привыкли, что она напивается так перед работой своей кровавой? И немцев видно. Сидят в какой-нибудь избе. «Матка, курка, матка яйки».
От нечего делать поразглядывала пистолет. Потом опять сунула его под подушку. Чего-то мешало ей, какая-то странная мысль.
А потом вдруг вспомнила, что доктор сказал. «Хорошие лекарства у ВАС там делают…» Что значит у ВАС? Что он имел ввиду? И с дедом не все так понятно… И вообще, мало что понятно.
Так и уснула под мерный храп Таньки.
А проснулась, когда уже стемнело. И лунный свет чертил перевернутый крест рамы на полу.
Проснулась оттого, что кто-то жутко мычал.
Несколько секунд девушка пыталась сообразить — что происходит. Лишь когда в светящемся окне медленно поднялся грузный, покачивающийся силуэт — вспомнила.
— Мнэээ… Пить дайте. — Прокаркал хриплый голос.
Сердце Риты застучало так громко, что показалось его слышно во дворе.
Танька кое-как сползла с кровати и зажарила руками в темноте.
— Пить, говорю, сука, дай мне! — квадратная, черная на фоне окна, с распахнутыми руками и косматой головой, она походила на Вия.
Рита от испуга замолчала, забыв про все наставления доктора.
— Нууу?? — Танька заревела каким-то нечеловечьим басом. Рита чуть слышно пискнула и соскочила с койки.
— В-вот… — Нащупала она в темноте колбу на прикроватной тумбочке и протянула ее дрожащими руками силуэту.
Та тяжело, шумно дышала, словно только что делала какую-то тяжелую, хоть и невидимую работу. Жадно вырвал склянку, Танька приложилась к ней и, не отрываясь, допила остатки.
— Самогон что ли? — Даже не поморщилась она. — Воды бы мне. Голова трещит. Или еще спирту. Нету?
— Нету… — чуть слышно ответила Рита. А Танька грузно уселась на свое место:
— Ну так сыщи! Хотя погоди… Где этот, симпатичный?
— Ушел…
— И его приведи… Иди. Стой! Сядь!
Рита послушно уселась на подушку.
— А ты девка видная. В теле. Иди-ка ко мне, я тебя приголублю. — голос Таньки-пулеметчицы вдруг чуть поласковел.
Рита, не живая ни мертвая, продолжала сидеть.
— Иди сюда, не бойся… — продолжала та ворковать и вдруг снова рявкнула. — Иди, кому говорю!
А потом поднялась и, ровно медведица, с рычанием зашагала к Рите.
Та не помня себя от страха, зажмурила глаза. И вдруг ночную тишину разорвал выстрел.
Бах!
И еще…
Бах! Бах!
Танька будто натолкнулась на невидимую стену. Оттолкнулась от нее и упала на спину, ударившись затылком. Из-под нее, заливая перевернутый крест оконной рамы, потекла черная густая жидкость.
И только после этого Рита обнаружила, что держит в руке Танькин пистолет. Она не успела испугаться, как на улице загрохотали — словно в ответ ей — еще выстрелы…
Казалось, они гремели везде, со всех сторон. Рита, как могла быстро, оделась. Лихорадочно путаясь в штанинах и рукавах и стараясь не смотреть на черную лужу на полу.
— О! Ты уже оделась? А я думал тебя подпинывать опять придется! — знакомый голос раздался в дверях. Она обернулась как ужаленная.
— Ежина! Ты? Откуда? — бросилась она к Андрюшке Ежову, волшебным образом оказавшимся в нужное время и в нужном месте.
— Я, Рита, я… Меня дед послал за тобой.
— Еж, ты же немец! — невпопад почти крикнула она.
— Это с какой бани ты упала? — удивился Еж. — Ладно, потом все расскажу, пойдем. А это что за картина маслом на полу?
— Тоже потом… А винтовка откуда?
— Дед дал поносить, — ответил он, когда они уже вышли на улицу. — Пригнись. Еще зацепит…
Из большого, крытого редким железом, дома лихорадочно били в несколько стволов.
Один пулемет и несколько винтовок.
По дому, изредка, кто-то тоже стрелял. Но скупо, не спеша. Рита с Ежом улеглись в кустах прибольничной сирени. Андрей приложился к прикладу, долго выцеливал чего-то в лунном свете, потом пальнул. Трехлинейка бахнула так, что уши с непривычки заложило. Выстрелы «Браунинга» показались Рите детской хлопушкой.
