Мари Клармон - Возрожденная любовь
Пальцы ног дотронулись до холодного пола, и Стенхоуп содрогнулся от удовольствия. Последние несколько часов ему казалось, что он очутился в печке.
Он осмотрелся и в очередной раз увидел Мэгги, молча сидевшую в тени со сложенными на коленях руками. Глаза цвета индиго внимательно следили за ним со странным выражением. Сколько времени она так тихо наблюдает? Всю проклятую ночь?
В окна лился дневной свет. Странный лондонский свет, замаранный дымом и облаками. Который теперь час? Он не сомневался, что его жена охраняла его часами, словно ангел мщения.
Виконт встретился с ней взглядом, позволяя тишине расшириться, поглотить их целиком, пока комната пульсирует от странного гипнотического напряжения между ними. Его сильная часть, та, которая понимала, что он находится на пути саморазрушения, отчаянно желала никогда больше не видеть Мэгги. Никогда не сталкиваться с тем, как он выглядит в ее бездонных глазах. Маргарет была зеркалом, в котором отражалась его настоящая, уродливая, сущность. Человек, одержимый разрушением. Было бы благородно отослать ее подальше.
Но Джеймс больше не благороден, и даже сейчас, после того как прошел через ад, ему нужно, чтобы она осталась. Осталась, пока он не сможет доказать, что им не управляют слабость и безумие. Это только вопрос времени, когда его сердце окончательно онемеет. И когда он больше не будет испытывать боль, пронзающую душу и сердце насквозь, он отпустит ее.
Пауэрз вцепился пальцами в постель, мечтая, чтобы Мэгги сказала хоть что-нибудь, чтобы нарушить это ужасное молчание, в котором он ощущал себя полностью уязвимым. Возможно, она полагает, что видела его в наихудшем состоянии. Если так, то она сильно ошибается. Джеймс резко откашлялся, заставляя себя взглянуть в лицо собственным дурным качествам и признать их.
– Прошу прощения за…
При взгляде на расплывшийся по ее скуле синяк у него сдавило горло.
«Вот дерьмо».
– Хотя наблюдать, как вы медленно поджариваетесь, очень приятно, вы ударили меня не нарочно.
Стенхоуп моргнул, пытаясь вспомнить, что же все-таки произошло. Все, что он помнил, это как она упала на пол в облаке черной материи. Но он понял, что это он повалил ее. Он почувствовал себя страшно виноватым. Джеймс совершил немыслимое: за всю свою жизнь он ни разу не ударил женщину, намеренно или нет.
Как до такого дошло? Когда он успел пасть так низко, что смог совершить поступок, на который искренне считал себя неспособным?
– Правда, – мягко сказала она. – Вы меня не били, Пауэрз. Это вышло случайно.
– Не надо мне врать. – Каждое произнесенное слово приносило острую режущую боль. Он заслужил ее упреки, поток гнева.
– Я бы не стала этого делать. Вы сильно приложили юного Чарлза. Пришлось позвать костоправа. Три шва и отличный высокогорный стейк. – Маргарет наклонилось вперед, выражение лица не было сочувственным, но, как всегда, не порицающим. – Вы вели себя как настоящий осел, но еще вы сказали кое-что весьма любопытное.
Сердце заколотилось чаще. Воздух неожиданно застрял в горле.
– Правда?
– Угу. – Она кивнула, огненные волосы блеснули в неярком свете, словно маяк. – Про вашу дочь.
Джейн. У Джеймса сжались челюсти от потока эмоций, угрожавших вырваться наружу. Хорошо знакомое чувство поражения. Он подвел свою малышку, и она заплатила за его беспомощность своей хрупкой жизнью.
– Я не хочу говорить об этом.
Ирландка вздохнула.
– Понятно.
Прибегнув к помощи своего обычного властного выражения, Пауэрз с прищуром посмотрел на нее.
– Я рад.
Какое-то непонятное, но сильное чувство промелькнуло на лице Маргарет, прежде чем она отогнала его. Она встряхнула головой.
– Хорошо. Пора двигаться.
– Прошу прощения?
– Больше никакого валяния в темноте. Вам нужен свежий воздух.
– Я что, простыня, чтобы меня проветривать?
Мэгги медленно оглядела Джеймса с ног до головы.
– Да.
Ему очень хотелось залезть обратно под одеяло и раствориться в гостеприимной бездне, но он не доставит ей удовольствия наблюдать собственное поражение.
– Отлично. Мне нужна одежда.
– Я все подготовила.
– Вы теперь что, мой камердинер?
– У вас нет камердинера, иначе я попросила бы его сделать это.
– Отлично подмечено.
Стенхоуп терпеть не мог, когда рядом крутится много слуг. Следят за его отлучками и возвращениями. Поэтому ему приходилось самому делать эти ужасные вещи – одеваться и следить за своими вещами. Ей это нравится?
Он нахмурился. Ему действительно не должно быть никакого дела, нравится ли ей что-то из его поступков, но… его это волнует. Это было странное чувство. И Джеймс не хотел слишком долго на нем останавливаться.
Моргнув, он выбрался из кровати, ожидая, что Маргарет предложит ему помощь. Когда она этого не сделала, он моментально почувствовал разочарование. Ему вообще-то нравилось, когда она настаивает на том, чтобы помочь ему. Что совершенно глупо, потому что он просто откажется от ее помощи.
Его ноги немного тряслись.
– Как долго я был в постели?
– Ну, мы женаты уже почти семьдесят два часа.
– Три дня?
Она коротко кивнула.
– И самое худшее уже позади, по крайней мере физическая часть.
– Какое облегченье. – Это и в самом деле так. Теперь Пауэрз может начать заново отстраивать свою жизнь и обрести хоть какой-то контроль.
Джеймс осмотрелся и обнаружил свою одежду, аккуратно сложенную на стуле с высокой спинкой. Сделав глубокий вдох, виконт направился к нему.
Он остановился перед стулом и уставился на проклятую ночную сорочку. Джеймс их страстно ненавидел. Они вечно перекручивались во время сна, и сейчас виконт собирался стащить ее.
Эта ирландка видела его голым.
Стенхоуп содрогнулся. Он вряд ли пребывал в наилучшей форме. Сказать по правде, он вел себя как сущий младенец. Его обдало неприятной волной стыда. Никогда в жизни женщина не видела его совершенно беззащитным. Но он не собирается отступать.
Лучше взять быка за рога. Джеймс потянулся и стащил с себя проклятую сорочку. Комната наполнилась шуршанием юбок, и он поборол желание узнать, смотрит ли она на него.
– Я вас шокирую? – осведомился он.
– Едва ли. Кроме того, вид неплохой.
Пауэрз громко и раскатисто рассмеялся. Когда это случалось в последний раз?
– Что? – спросила Мэгги.
– Вы что, сделали мне комплимент?
– Я – н-нет. – Снова шорох юбок, и он услышал как она отошла подальше к окну. – Я имела в виду парк, – сказала ирландка более тонким голосом.
– Жаль, – ответил Джеймс, наслаждаясь ее смущением. По крайней мере, не только его смущают их странные отношения.
Маргарет откашлялась.
– Вам нужна помощь?
– Не стоит искать отговорки, – сказал виконт, неожиданно почувствовав себя легче. Он взял штаны и натянул их как можно быстрее. – Если вашим очаровательным ручкам хочется снова меня обнять, я буду более чем рад.
Она скептически хмыкнула.
– Вы чрезвычайно самонадеянны.
– Оптимистичен, – поправил он.
«Оптимизм» – это не то слово, к которому он привык. Сказать по правде, это было незнакомое чувство, но в данный момент подходящее. Что-то в ее чопорности, стремлении помочь ему справиться и в том, что против ее желаний он явно ее волновал, заинтриговывало его.
– Ну, вы не свалились в очередной раз, так что прекрасно справляетесь без меня.
– Ах. Но я могу упасть в любой момент. Вам наверняка следует подойти поближе. На всякий случай.
Маргарет фыркнула.
Господи боже. Это так Джеймс все время звучит со стороны? Фырканье и презрительные звуки. В каком-то смысле она напоминала ему себя. Разумная, циничная, решительная. Но в ней сохранилась доля невинности, которой он давно лишился.
Виконт торопливо сунул руки в рукава рубашки. Торопливо. К сожалению, в действительности он сделал это с черепашьей скоростью. Пальцы отказывались двигаться ловко, как раньше, и проснулось внезапное желание выпить.
Дурной знак. Выпивка, так же как и опиаты, очевидно, была полностью исключена из его рациона. По крайней мере пока. По его опыту, одно неминуемо приводило к другому – так влияло наслаждение забвением.
Пауэрз потряс головой и сосредоточился на манжетах и простых золотых запонках, которые выбрала Мэгги. Ему понадобилось несколько минут, чтобы вставить их и застегнуть как полагается. Он проглотил ругательство.
Кто знает, сколько времени у него ушло на то, чтобы надеть сюртук и башмаки, но Джеймс справился молча. Потому что, несмотря на всю браваду, ему было плохо: мышцы болели и, честно говоря, ему казалось, будто они пытаются выскочить из-под кожи.
Наконец он выпрямился и потянулся за пальто, которое Маргарет для него достала.
– Полагаю, мы идем на улицу.
– Да.
Она по-прежнему смотрела в окно, ее изящный силуэт вырисовывался сквозь яркий солнечный свет.
Как Джеймс восхищался ее прямой, как стрела, осанкой! Она казалась такой маленькой и хрупкой и, тем не менее, такой сильной. Интересно, опускались ли когда-нибудь ее плечи в поражении? Стенхоуп не мог такого представить.
