Ювелиръ. 1809 - Виктор Гросов
Подтащив к столу лабораторную спиртовую лампу, я направил жесткий, хирургический пучок света в синюю бездну минерала.
— Наслаждайтесь зрелищем, коллеги.
Под увеличением трещина утратила безобидное сходство с волосом, превратившись в рваный тектонический разлом. Мутная полоса отслоения, разделяющая аристократический корунд и плебейское стекло, жила своей жизнью. Стоило камню слегка нагреться от лампы, как края микротрещины начали едва заметно «гулять» — дефект «дышал», демонстрируя полную потерю структурной целостности. Старый клей, деградировавший в труху, уже ничего не держал, лишь создавая видимость единства.
Кулибин, сунув нос едва ли не в сам объектив лупы, тяжело засопел.
— Ишь ты, — проскрипел он, вытирая лоб. — Держится на одном лишь слове Божьем да на честном слове, прости Господи. Ткни его мизинцем — рассыплется, как гнилой пень. И вот эту срамоту они величают святыней? Тьфу.
— Пациент при смерти, Иван Петрович, — сухо констатировал я. — Традиционная ювелирная медицина здесь бессильна.
Обведя взглядом своих мастеров, я заявил:
— Вводные следующие. Попытка закрепить его классическим способом, в глухую обжимную оправу, равносильна убийству. — Я сжал кулак, имитируя давление металла. — Мы его добьем. Золото при пайке нагревается, а при остывании дает усадку. Этот коэффициент теплового расширения сработает как пресс, раздавив хрупкое стекло в крошку.
Степан согласно кивнул, почесывая бороду.
— Верно мыслишь, Пантелеич. Усадка — дело такое. Металл живой, он свое возьмет, сожмет. А стекляшка эта нежная, как девичья честь. Не выдержит напряжения.
— А если лапками? — робко подал голос Илья. — Крапанами прихватить?
— Тоже приговор, — отрезал я. — Лапку нужно механически загнуть, приложить вектор силы. Чуть пережал — верхний слой сапфира отщелкнется по линии спайности. Недожал — люфт, вибрация, и камень выпадет, стоит Митрополиту неловко чихнуть во время службы.
— Ну, я тут ничем не помогу, — Кулибин пожал плечами и вышел.
Стрик действительно не мог бы помочь. Мы уперлись в технологический тупик. Весь арсенал приемов девятнадцатого века был заточен под прочные, честные минералы. А у нас в руках тикала стеклянная бомба замедленного действия.
— Требуется оправа-парадокс, — произнес я, не отрываясь от созерцания трещины. — Она должна держать намертво, но не давить. Или давить, но… интеллигентно. Распределяя нагрузку.
— Это как же? — спросил Степа щурясь. — Металл — чай не пуховая перина. У него два состояния: держит или болтается. Может, его еще в вату завернуть и бантиком перевязать?
— Может, и в вату, — пробормотал я, чувствуя, как где-то на периферии сознания брезжит идея. — Ладно. Все свободны. Мне нужно погрузиться в расчеты.
Оставив озадаченных мастеров, я заперся у себя. Усевшись за стол и уставившись в стену, я заставил мозг работать на предельных оборотах. Шестеренки в голове скрипели, пытаясь совместить несовместимое.
Мозг лихорадочно сканировал базу знаний двадцать первого века в поисках решения. Технологии будущего предлагали массу вариантов, но все они разбивались о примитивизм местной инструментальной базы.
Натяжная закрепка? Эффектно: камень парит в воздухе, удерживаемый упругостью металла, как в тисках. Но золото — материал слишком пластичный, оно «течет» под статической нагрузкой. Без легированного титана или стали с памятью формы кольцо ослабнет через неделю, и «святыня» рухнет в царский суп, обеспечив мне путевку в Сибирь.
«Невидимая закрепка»? Пропилить пазы в камне и насадить на рельсы? Смешно. Тронь этот слоеный пирог фрезой — и получишь два отдельных куска элитного мусора.
Клеи? Современные эпоксидные смолы или УФ-гели, способные держать тонну, здесь отсутствуют как класс. В моем распоряжении лишь рыбий клей, боящийся сырости, да шеллак, плывущий от жары. Ненадежно.
Я перебирал варианты, отбрасывая их один за другим в корзину для ментального мусора. Слишком сложно для кустарного производства. Слишком рискованно. Отсутствие полимеров, вакуумных камер, лазеров.
Мне нужно было обмануть физику. Совершить технологический подлог, адаптировав инженерные принципы будущего к возможностям кузницы позапрошлого века.
А что, если отказаться от силы сжатия в пользу геометрии? Клетка? Создать вокруг камня ажурную сферу, экзоскелет, внутри которого он будет лежать свободно, как птица в золотой вольере? Безопасно, но эстетически спорно — металл скроет игру света.
Композитный материал? Спрятать внутри мягкого, податливого золота жесткий стальной сердечник? Пружинная сталь будет держать нагрузку, золото — играть роль декоративной оболочки. Гибридная технология.
Или пойти ва-банк? Вакуум? Если откачать воздух из посадочного гнезда, атмосферный столб прижмет камень с силой в несколько килограммов на квадратный сантиметр. Чистая физика, никакой механики. Но герметичность… малейшая микропора, и конструкция развалится.
Я чувствовал себя сапером, которому приказали обезвредить высокотехнологичную мину при помощи ржавого молотка и зубила.
Поток вычислений прервал тихий, едва слышный скрип дверных петель. Я резко поднял голову, ожидая увидеть Прошку с остывшим чаем, но реальность снова подбросила сюрприз.
На пороге, бледная Варвара Павловна. И вид у нее был такой, что уравнение с треснувшим сапфиром мгновенно вылетело у меня из головы, уступив место новой, куда более опасной переменной.
Ее глаза опухли и покраснели. Передо мной стояла не «хозяйка медной горы», чьим ледяным тоном можно было резать стекло, и не гроза поставщиков, державшая в страхе всю мастерскую, а перепуганная гимназистка, провалившая главный экзамен в жизни. Вся ее стальная конструкция, развалилась в одночасье, обнажив растерянную, бесконечно уставшую женщину.
Авторучка со стуком упала на чертеж. Проблема с трещиной в сапфире мгновенно поблекла, отступив на второй план. Если плачет Варвара — значит, рушится не какой-то там минерал, а фундамент моего мира.
— Варвара Павловна? — я резко поднялся, опрокинув стул. — ЧП? Катенька? Или опять какой-то подрядчик решил поиграть с ценами?
Она отрицательно качнула головой, прошла в кабинет и рухнула в кресло — как-то боком, неловко, словно в нем торчали гвозди.
— Нет, Григорий Пантелеич. Дома все штатно, слава Богу. И товары отгрузили…
Фраза повисла в воздухе, оборвавшись на полуслове. Я видел, как мелко вибрируют ее пальцы, сжимающие влажную ткань. Налив воды из графина, я протянул ей стакан.
— Алексей Кириллович… — выдохнула она, сделав судорожный глоток. — Воронцов. Он сделал предложение. Сегодня утром. Официально, по всей форме.
Внутри царапнуло. Не ревность в классическом, мелодраматическом понимании, а скорее острая досада собственника, у которого из-под носа уводят самый эффективный актив, незаменимый инструмент в отлаженном механизме бизнеса. Впрочем, этот эгоистичный корпоративный импульс был мгновенно подавлен усилием воли.
Натянув на лицо дежурную, одобряющую маску, я кивнул:
— Так это же… превосходно. Мои поздравления. Тенденция к этому наметилась давно, слепой бы
