Егерь: заповедник - Алекс Рудин
Она растерянно смотрит на меня.
— Пьяные охотники стреляли по бутылкам, — объясняю я. — Помнишь, я тебе рассказывал? Мы с Павлом их задержали и составили протокол.
— Но ведь это правильно! — недоумевает Катя.
— Ага, — киваю я. — Но потом я их отпустил. Пожалел. К тому же, они добровольно вызвались убирать картошку.
— А теперь они на тебя жалуются?
Катя негодующе вскидывает подбородок.
— Но это несправедливо, Андрей! Хорошо, что Павел едет с нами. Он подтвердит, что ты все сделал по закону.
— Конечно, подтвердит, — соглашаюсь я. — Но трудность не в этом. Понимаешь, жалобу написал только один из них. Я отпустил его за компанию, чтобы не портить жизнь двум другим.
— Значит, теперь он думает, что ты ничего никому не расскажешь? И можно безнаказанно обливать тебя грязью? Вот сволочь!
Я не могу сдержать улыбку
— Катюша, ты же комсомолка!
— Ну, и что? Все равно этот Болотников — сволочь!
— Согласен, — киваю я. — Еще какая.
— И что ты теперь будешь делать?
— Есть у меня один план, — улыбаюсь я.
Достаю из ящика стола заполненные протоколы и убираю их в карман.
— Андрей, скажи мне, что все будет хорошо, — жалобно просит Катя.
— Все будет хорошо, — с улыбкой говорю я.
Ночью я несколько раз просыпаюсь. Лежу и слушаю шум дождя, который снова поливает бедную Черемуховку. Капли щелкают по веткам и карнизам, тихонько барабанят в оконное стекло.
Под монотонный стук капель я еще раз перебираю в голове свой план.
Сработает.
Должно сработать, если я хоть немного разбираюсь в людях.
Я улыбаюсь своим мыслям и спокойно засыпаю.
* * *
— Присядем на дорожку!
Катя опускается на табурет. Сидит почти целую минуту с серьезным лицом, потом не выдерживает и с улыбкой вскакивает.
— Я готова.
Машина уже негромко тарахтит во дворе, прогреваясь. Я гружу Катины вещи — чемодан и большую спортивную сумку.
— Едем!
Федор Игнатьевич ждет нас возле сельсовета. В утренних сумерках коренастая фигура председателя кажется частью деревенского пейзажа. Как будто он все время стоит здесь, охраняя покой деревни.
Да и суровым выражением лица Федор Игнатьевич напоминает былинного богатыря. Даже портфель с документами, который председатель держит в руке, не портит впечатления.
У каждого — свое оружие.
Я останавливаю машину.
— Доброе утро, Федор Игнатьевич! А Павла еще нет?
— Пока не было, — отвечает председатель.
Он хмурит седые брови, заранее настраиваясь на битву в райкоме, куда его вызвали по непонятной причине.
Мы ждем минут десять.
— Да что же это такое? — сердито ворчит председатель. — Договорились же встретиться вовремя. А если вы на электричку опоздаете, а я — в райком?
Федору Игнатьевичу трудно ждать. Он весь на нервах.
— Никто не опоздает, — улыбаюсь я. — Время в запасе есть.
— Все равно, — не унимается председатель. — Договорились же.
Наконец, подбегает запыхавшийся Павел.
— Ничего себе! — удивленно присвистываю я, оценив внешний вид участкового.
На Павле модный клетчатый пиджак с широкими плечами и темно-синие брюки со стрелками. Влажные волосы тщательно зачесаны.
— Паша, ты меня в могилу хочешь свести? — набрасывается на него председатель. — Меня в райкоме ждут, это тебе шутки, что ли?
— Прости, Федор Игнатьевич, —смущенно улыбается Павел. — С шести утра брюки парил — стрелки никак не получались.
— А чего это ты так вырядился? — ворчит председатель. — Как будто на свидание едешь.
Павел моментально краснеет — он и в самом деле едет на свидание.
— Тебя так в милицию заберут, — не унимается Федор Игнатьевич.
— Не заберут, — защищается Павел. — У меня удостоверение есть.
— Поехали, — улыбаюсь я. — В дороге наговоритесь.
Дорога размыта ночным дождем. Там и тут из нее торчат крупные камни, а в одном месте по песку бежит настоящий ручей.
— Опять в районе щебенку и песок просить, — пыхтит Федор Игнатьевич.
Ремонт дороги — не его обязанность, но когда это останавливало нашего председателя?
Я еду не быстро, объезжая камни, чтобы не зацепить их подвеской. Машина переваливается на ухабах.
— Андрей, как думаешь, я нормально одет? — спрашивает меня Павел.
Ему не дают покоя слова председателя.
— Нормально, — успокаиваю я участкового. — Сойдешь за иностранного туриста.
И весело ухмыляюсь, глядя в зеркало на обеспокоенное лицо Павла.
— Что будешь делать с жалобой? — спрашивает Павел, чтобы отвлечься. — Прижмешь этого Болотникова?
— Обязательно, — киваю я.
За поворотом дороги я вижу покосившийся аншлаг. Железную табличку усыпали серые вмятины.
Кто-то использовал аншлаг вместо мишени.
— Это еще что такое?
Я останавливаю машину и выхожу.
Из леса пахнет сыростью и мокрой хвоей.
Такие аншлаги я в прошлом году установил по всем границам своего участка. Они предупреждали охотников и туристов о том, что здесь начинаются охотничьи угодья ЛООиР — Ленинградского общества охотников и рыболовов.
И вот какое-то хулиганье с ружьями решило использовать аншлаг в качестве мишени.
Я подхожу ближе и недовольно качаю головой.
Это не случайный выстрел мимоходом. Металлическая табличка вся погнута и пробита, краска на ней облупилась до такой степени, что надпись стало невозможно разобрать.
Судя по отметинам, стреляли дробью и картечью. С близкого расстояния — шагов восемь или десять. Это понятно по тому, как кучно ложилась дробь — табличку словно плющили свинцовым кулаком.
Дробь только погнула железный лист, а вот картечь пробила его насквозь. А вот и пулевое отверстие!
— Руки бы им оборвать! — в сердцах говорит Федор Игнатьевич.
Он тоже вылез из машины и вслед за мной подошел к аншлагу.
— Нечем заняться людям!
Я быстро нахожу место откуда стреляли. Наклоняюсь и ищу искать пыжи. Они не могли улететь далеко.
В мокрой от росы траве, и в самом деле, валяются пыжи, вырубленные из старого валенка. Черный плотный войлок, чуть скошенные края — так бывает, когда вырубка идет немного вкось.
Значит, патроны были не магазинные, стрелки заряжали их сами.
Я подбираю несколько пыжей и сунул их в карман. Двенадцатый калибр и шестнадцатый. Стреляли, как минимум, двое.
Павел тоже подходит к нам.
— Думаешь, этих стрелков можно найти? — спрашивает он.
Я качаю головой.
— Вряд ли. Это мог быть кто угодно.
Председатель смущенно откашливается и серьезно смотрит на меня.
—
