Санька-умник 2 - Сергей Анатольевич Куковякин
— Пошли. Нечего здесь нам делать. — я кивнул старшине на выход из ДОТа.
— Смотри ты… Приковывают… — уже выходя продолжал бормотать себе под нос разведчик. — На цепь сажают…
Глава 28
Глава 28 Ещё одна победа
В конце августа сорок пятого наш танковый батальон активных боевых действий уже не вел. Японцы сдавались в плен, кто — поодиночке, а случалось — и целыми подразделениями во главе с офицерами.
— Ну, когда же уже японцы капитуляцию-то подпишут? — спрашивали один у другого танкисты.
Очень уж интересовал их всех этот вопрос.
Ещё бы! После капитуляции они наконец-то домой отправятся — к семьям, женам, детям, матерям… Многие ведь с одной войны сразу на другую отправились, ни на минутку к родным не заглянули.
Я тоже о своей послевоенной жизни всё чаще задумывался. Демобилизуют меня, а что дальше? Фельдшером на заводской здравпункт, или — сельское здравоохранение поднимать? В какую-то городскую больницу устроиться? На скорую?
В институт поступить, а затем своими любимыми бабочками заняться уже имея высшее образование?
Последнее было предпочтительнее. Только вот как быть со вступительными экзаменами? Смогу их без предварительной подготовки сдать? Школьная программа как-то уже подзабылась. Может быть, офицерам, войну прошедшим, к тому же — орденоносцам, послабление какое-то имеется?
В конце концов я решил со всем этим пока голову не ломать, сначала демобилизуюсь, а потом и решу. Нечего пока загадывать, пусть всё идет своим чередом.
2 сентября Япония капитулировала. Вторая мировая война официально завершилась. Однако, у японцев, не всё как у людей. Вроде, общая капитуляция и подписана, а их Южная группа армий капитулировала только 12 сентября, а отдельные части и подразделения сдавались ещё до конца ноября. Одиночки… те ещё годами воевали. Сейчас я об этом не знал, гораздо позже мне про такое стало известно.
Ну, а мы опять праздновали победу. Уже второй раз в этом году. Первый раз — весной, а второй — вот сейчас, осенью. Снова в воздух стреляли, радовались и грустили, наш спирт и местную гадость пили… Да, грустили, погибших товарищей вспоминали. Немало их и в местную землю легло.
Такая доля нам досталась — народы освобождать, мировое зло наказывать.
Отмечали победу и вечером второго, и всю ночь на третье. Утром третьего сентября комбат наше веселье прекратил.
— Всё, ребятушки, хватит. Гульнули и достаточно. Кто их, чертей, знает. Опять выползут откуда ни возьмись…
Батальон отнесся к его словам с пониманием.
— Когда, домой-то поедем? — такой вопрос не один десяток раз третьего сентября пришлось мне услышать.
А я откуда знаю? Мне с самого верха не докладывают.
Пару недель не было никакой определенности. Батальон оставался на месте, личный состав занимался текущими делами, а головы у всех уже дома были. Ножками мы стояли на китайской земле, а мысли всё находились уже далеко отсюда.
Затем в батальон пришел приказ передать наши танки китайским товарищам. Если здраво рассудить, они, и правда, не самые современные. В армии СССР более лучших сейчас хватает, а здесь они ещё послужат делу мирового пролетариата.
Так, а каким товарищам? Кто теперь здесь нам друг, товарищ и брат?
Раньше наша страна всё больше Гоминьдану помогала. Советский Союз делился с близким соседом специалистами по обучению китайских вооруженных сил, поставлял оружие и военную технику. Тысячи советских добровольцев сражались в небе и на земле Китая против японской императорской армии, помогая китайскому народу отстаивать свою свободу и независимость. Так, по крайней мере, в газетах писали. Они мол, в гражданскую нам помогли, а сейчас мы им долги отдаем.
Гоминьдану мы помогали по государственной линии, а вот по партийной — уже Коммунистической партии Китая.
Гоминьдан и КПК, мягко скажем, не дружили, имели свои армии, готовы были друг-другу с удовольствием по зубам надавать.
— Кому танки передаем? — поинтересовался я у комбата.
— Китайским коммунистам, — внимательно посмотрев на меня, коротко ответил тот. — Возражения имеются?
Чёрт… К чему этот вопрос? Вроде, всё время ровные отношения у нас были…
— Никак нет! — строго по уставу отчеканил я.
Что-то плохое настроение у комбата… Из-за чего? Явно, не из-за хорошего.
Через пару дней и выяснилось, что личный состав нашего батальона на какое-то время здесь остается. Должны мы не просто передать танки китайским товарищам, а ещё и научить их ими пользоваться. Вот комбат на меня и рыкнул. Ему эта задержка здесь ни в какое место не упиралась.
А я? Мне-то ничего не надо передавать! Я почему должен со всеми оставаться?
— Для оказания необходимой медицинской помощи, — так сформулировал причину моей задержки в Маньчжурии командир батальона. — Ишь, разбаловались! Всё им не так!
Надо сказать, комбат в последнее время ходил злющий. Освоение нашей техники у китайцев не совсем быстро получалось. Нет, они не глупые, но, вот как-то так…
Может, языковой барьер мешал? Или, наши танкисты не совсем хорошими учителями были? Одно дело — самому что-то уметь, а другое — кого-то этому научить. Это — две большие разницы.
Глава 29
Глава 29 По мою душу приехали
Делать мне сейчас было совершенно нечего и я наблюдал за обучением будущих китайских танкистов.
— Убирайте на хрен из танков все эти штурвалы! — орал комбат. — Вообще их куда-то выкиньте!
Да, именно штурвалы. БТ-7 не только на гусеничном ходу может передвигаться, но ещё и на колесах.
Гусеницы снимаются, крепятся на броню и танк становится колесным. Конечно, по полям и лесам на колесах ему не очень хорошо мчаться, но по шоссе — вполне нормально. Ещё и на довольно приличной скорости — более семидесяти километров в час.
Штурвал — съемный. При движении на гусеничном ходу его нужно убрать и уложить на предназначенное место в отделении управления.
— Хороших дорог здесь нет, будут только на гусеницах ездить, — такое решение принял за китайцев наш комбат и озвучил его личному составу.
Штурвалы убрали. Для поворотов при движении на гусеницах остались только два рычага, управлявшие бортовыми фрикционами и тормозами. Проще уже не придумать.
Однако, два рычага, это ещё не всё, с чем имел дело механик-водитель. Подготовка его для БТ-7 требовала времени и терпения.
— Я ему и говорю, ты его — туда, тогда, он — сюда! Понятно? Башкой машет, что понятно, а потом
