Халхин-Гол, до и после. Часть вторая - Фарид Ахмеров
- Не только хорошо слышу, но и вижу вас прекрасно, и если вы меня не видите, скажите ребятам, кто там, рядом с вами, они включат трансляцию, и вы меня увидите тоже. – Ахмеров, когда его позвали на узел связи, думал, что это кто-то из домашних соскучился, что бывало довольно часто. А это, оказывается, Булгакову не спится в ранний час. Хотя, какой ранний час? В Ташкенте уже десять. Это в Москве только-только семь утра. И потом – Москва никогда не спит. – Михаил Афанасьевич, всё в порядке? Ничего плохого не случилось?
- Всё хорошо, товарищ Ахмеров. Только жаль, что вас не включат в число соавторов вашего же произведения. Да и фамилию вашу запретили упоминать в тексте повести. Вот у меня и возник вопрос – на какую фамилию исправить вашу в произведении? Сам я не решился изменять. У нас ведь встал вопрос – издать «Мастера и Маргариту», «Собачье сердце» и наш с вами опус в одном сборнике. С товарищем Сталиным всё согласовано, издаваться будет у вас, в Ташкенте. Все хлопоты уже позади, остался только вопрос с фамилией и с названием. Я предлагаю название «Ташкент-Москва, 2016-1939».
- Скажу откровенно, ваш звонок застал меня врасплох, у нас сейчас ещё только 7 часов утра, а вот вопрос, считайте уже решённым. Я ведь, когда собирался издавать своё произведение в интернете, долго думал, как обозвать главного героя. Даже советовался с родственниками. Так вот, моя младшая сестрёнка предложила взять девичью фамилию нашей бабушки. Это была мама нашего отца. Она нас вырастила. Родителям было не до этого. Они работали. Потом я решил записаться под своей фамилией, сам написал – сам и отвечай. А вот теперь, видите как, пригодилась фамилия-то. Бабушкина фамилия была Вяльшина. Фарид Алимжанович Вяльшин – звучит. А название замечательное. Ничего не раскрывает, но о многом говорит.
- Фарид Алимжанович, извините ради бога. Не подумал, что могу вас разбудить. Совсем из головы вылетело.
- Ну, что вы, Михаил Афанасьевич. Очень рад такому пробуждению. Сами-то, вы, как? Как здоровье, самочувствие? Какими делами занимаетесь, кроме хлопот по изданию.
- Всё нормально. Слава богу и узбекским врачам. Сейчас нахожусь в санатории, вместе с Борисом Михайловичем Шапошниковым. У нас с ним, примерно, один курс физиотерапии и поддерживающего лечения. Хотя оба чувствуем себя великолепно. Меня даже несколько раз отпускали на творческие вечера и встречу с читателями. Скажу вам по секрету, - тут голос Булгакова снизился почти до шёпота, - за это даже платят. Вот Елена Сергеевна обрадовалась. Из магазинов не выходит. Они у вас бутики называются. Странное название. А мы с Борисом Михайловичем в основном читаем историческую литературу о той, вашей войне. Страшная трагедия. И великая победа. Борис Михайлович сильно расстраивается, ему всё его ошибки в вашем мире покоя не дают. Всё на себя принимает. Я его, как могу, успокаиваю. Знаете, Фарид Алимжанович, я уж было, грешным делом, эпическое полотно по материалам войны в вашем мире задумал писать. Но потом одумался. Трагедия велика, я ей не свидетель и не участник, у нас она, даст бог, не произойдёт. Вот что будет, то и будем описывать. Если всё будет хорошо – то вместе с вами. Самое главное – мы победим.
- А как же, дорогой Михаил Афанасьевич. Спасибо что позвонили. Очень рад, что у вас всё хорошо. Будьте здоровы, передавайте привет Борису Михайловичу и если увидите – Валерию Павловичу. До свидания, товарищ Булгаков.
- И вам – всего доброго. Берегите себя. Успехов. До свидания.
Экран отключился. Ахмеров направился в столовую на завтрак. Настроение, после звонка из Ташкента, было отличное.
Сразу после завтрака подошёл лейтенант госбезопасности Иванов.
- Здравия желаю, товарищ подполковник. Какой у нас маршрут сегодня?
- Здравствуй Ваня, - у Ахмерова с Ивановым, вне строя, были очень тёплые, дружеские отношения. Лейтенанту нравилось, когда Фарид Алимжанович называл его по домашнему, Ваней, - сегодня у нас намечаются поездки в НАТИ, надо посмотреть, как у них идут дела последние три дня, и на «Красный пролетарий» к Владимиру Ивановичу. Ты обедал?
- Да, Фарид Алимжанович, жена меня накормила перед моим уходом, - Иван Иванович, выросший в детдоме и не знавший своих родителей, очень высоко ценил отеческое отношение Ахмерова к себе. Да и все остальные ташкентские «старики» относились к Иванову по-отечески.
- Как пацан? Растёт? – уже почти месяц лейтенант госбезопасности с гордостью носил ещё одно звание – отец. Он всё рвался пригласить ташкентских к себе в гости, хотел похвалиться сыном и женой, но старики сказали строго, что до сорока дней мальчика лучше никому не показывать. «Ладно, через сорок дней, так через сорок дней» - решил Иванов, хотя в душе считал, что всё это – предрассудки.
- Спасибо, товарищ подполковник, растёт. Жена вам поклон передаёт. Коляска детская, которую от вас мы получили из Ташкента, очень облегчает ей жизнь. Она такая лёгкая и удобная, что жена с большой частью забот справляется сама.
- Вот и хорошо. Берегите друг друга. Время и деньги сэкономленные сейчас на жене и ребёнке, потом выльются в такие проблемы и расходы, что не дай боже никому. Ну что, ты готов? Тогда поехали.
До НАТИ добирались не долго. С Ивановым любая дорога по Москве – это недолго.
В стендовом зале все действующие лица уже были на месте и о чём-то тихонечко спорили. Раздетый, без кузова, Газ-АА стоял подцепленный за кран укосину задней частью рамы. Танкетка свободная от своего верхнего короба (бронекороба), примерно на высоту рамы автомобиля, без двигателя, рабочего места мехвода и командира, без коробки передач и кардана, выглядела как ящик на гусеницах. Видимо специалисты не могли сойтись во мнениях по поводу, как подкатывать этот ящик под автомобиль, с которого, к слову, задний мост тоже был снят.
Увидев Ахмерова, команда замолкла.
- Здравствуйте, товарищи. Продолжайте, пожалуйста. Я не буду вам мешать. Если не трудно, расскажите, о чём дискуссия.
Как старший по команде слово взял Балаянц:
- Товарищ подполковник, тут вот ефрейтор предлагает, прежде чем закатить тележку под автомобиль, снять гусеничные ленты. А я думаю,
