Чжунгоцзе, плетение узлов - Татьяна Никитина
***
Летом Нежата решил проведать Онфима. Тем более, что отец Феодул обещал с ним поговорить и позаботиться о нем. Оказавшись в лесу за Полоцком, он, озираясь по сторонам, принялся звать разбойника:
— Онфим! Онфи-им!
…Кто зовет его по имени? Шумит. Совсем не бережется. Не боится.
— Онфи-им! Ты здесь?
Волком подкрался, смотрит сквозь кусты: человечек небольшой, неопасный. Прыгнуть и перегрызть горло. Разом. Но волк сыт. Поиграть с ним, покалечить, съесть после.
— Онфим? — юноша обернулся, почувствовав на себе взгляд зверя. — Выйдешь? Я вернулся, как обещал.
Он зовет его человеческим именем. Кто он такой? Онфим его не помнит, не хочет помнить. Может, если бы обернулся человеком, узнал бы. Но в последнее время быть волком нравилось все больше. В облике зверя он не испытывал сомнений, его не жгли сожаления, не было едкой боли в груди…
— Ты здесь, — странник вздохнул с облегчением. — Это хорошо. Я боялся, что с тобой случилась беда. Зачем таишься? Выходи уже!
Волка злило, что человек не опасается его и говорит с ним, как с человеком. От этого голоса душа зверя ныла, как старая рана в непогоду. Ему невыносимо захотелось сделать человеку больно. Не убить, но причинять боль, пока его собственное сердце не успокоится. Волк выскочил из кустов и вцепился юноше в ногу. Тот охнул и сел на землю.
— Онфим? Это ты? — прошептал он, глядя на волка с тревогой. Зверь разжал зубы и посмотрел человеку в лицо. Эти глаза… Онфим узнал их. И воспоминания о человеческом, о теплом, прекрасном, светлом обрушились на него, придавили к земле так, что он чуть не задохнулся. Нежата! Огонь костра, буквы и витые инициалы, та тихая ночь, одна из последних спокойных ночей в его жизни. Этому человеку он не хотел вредить. Он виновато прижал уши. Юноша протянул руку и погладил волка по шее.
— Что ты? Не узнал меня? Ты больше не можешь стать человеком? — он смотрел с сочувствием, будто забыв про собственную боль. Волк принялся лизать рану. — Ничего, ерунда. Не беспокойся. Что-нибудь придумаем. Знаешь, я ведь вернулся, потому что нашел человека… помнишь? Мы говорили, что надо найти человека, который сможет принять твое покаяние? Я его нашел! Ты готов? Ты пойдешь со мной?
Онфиму хотелось выть от отчаяния. Он должен был измениться, он обещал исправиться, но тоска и горечь грызли его человеческое сердце так нестерпимо, что он сдался.
— Ты же можешь оборотиться человеком, Онфим? Тут недалеко, это в том лесу, за Лисовым. Три дня пути. Ну, давай, пойдем. Он очень хороший. Он не прогонит тебя. Пожалуйста, пойдем! — Нежата посмотрел на волка с мольбой, поморщился, потом, бледно усмехнувшись, добавил:
— А то получится, что ты зря меня укусил. Съел бы тогда уже совсем, что тут мелочиться.
Онфиму стало стыдно: даже в волчьем обличье это мерзкое горячее чувство настигло его. Перегрызть этому глотку и дело с концом. Но он не мог. То потерянное, тонкое и нежное, трепетало в нем и мешало быть злым. Он нырнул в кусты и с трудом перекинулся в человека.
— Другое дело, — тихо вздохнул Нежата. — У тебя одежда-то есть? Я прихватил тебе кое-что.
— Спасибо, — хрипло отозвался Онфим. Кажется, он почти разучился разговаривать.
— Даже человеческую речь не забыл! На вот, — Нежата вынул из сумки рубаху и порты, стараясь не испачкать их кровью. Онфим не стал надевать рубаху, но, сразу оторвав рукав, присел рядом с Нежатой и перевязал ногу.
— Прости, — буркнул он. — Больно?
— А ты как думаешь? — слабо улыбнулся Нежата. — Спасибо, что насмерть не загрыз.
— Не голодный, — оскалился Онфим. — Переночуем у меня. Завтра пойдем.
Нежата завозился на земле, пытаясь встать. Онфим глянул на него хмуро, резко подхватил и посадил на спину. Нежата принял его поведение как должное. Может, это и неподобающе, но сил сопротивляться у него не было.
Онфим опустил Нежату на траву перед землянкой. Не говоря ни слова, ушел. Вернулся с котелком воды и пучком мокрой травы. Присел перед Нежатой, снял повязку, промыл рану, приложил помятые травы, оторвал от рубахи еще один рукав…
— Хорошую вещь испортил, — спокойно, без сожаления сказал Нежата.
— М-м, — мрачно отозвался Онфим. Молча развел костер, насадил на прут куски мяса недоеденной им косули, пристроил у огня котелок с водой.
— Онфим, — позвал Нежата. Тот кивнул, не отводя взгляд от огня. — Мы всего лишь год не виделись, а ты сильно изменился. Был такой веселый, разговорчивый, а теперь… Где твои друзья? Что-то случилось?
Онфим вздрогнул всем телом, но промолчал. Не хотел вспоминать, не мог говорить.
— Что-то очень плохое? Что-то страшное, — понял Нежата. Он не знал, как лучше поступить: проявить участие и спрашивать, или молчать и не бередить эту боль. Ему хотелось подойти к Онфиму, обнять его по-братски, показать, что он его принимает в любом случае, что бы ни произошло. Только их разделял костер, и сейчас это расстояние Нежате было не преодолеть.
— Онфим, — окликнул Нежата. — Подойди, пожалуйста. Мне сестры из Евфросиньина монастыря пирогов дали. Хочешь? Давно, наверное, хлеба не ел. А еще у меня соль есть.
Онфим обошел костер и протянул Нежате мясо. Нежата вздохнул:
— Пятница, — и улыбнулся. — На вот, подсоли.
Онфим нагнулся, и Нежата осторожно притянул его ближе, шепнул:
— Что случилось, расскажешь?
Онфим стиснул зубы, подавляя стон-вой — и уткнулся Нежате в плечо.
— На вас устроили охоту…
— Все погибли, только у меня ни царапины, — он вспомнил, как не осталось в живых никого: ни друзей, ни врагов… Он убежал в чащу леса. Затаился. Его не могли поймать, что бы ни
