Бастард Ивана Грозного 1 - Михаил Васильевич Шелест
— Ты куда?
— На кудыкину гору, воровать помидоры… — Буркнул Санька.
Он устал за поездку и за остатний день. Глаза его слипались. А солнце уже спряталось за ближайшим поворотом Дона. Санька представлял, как ему придётся залазить в холодный меховой мешок, и его передёрнуло.
— Что воровать? — Переспросил Яшка.
— Что надо, то и воровать, — снова буркнул Санька.
— Ты в сани свои идёшь? Спать небось? Гуляют твои? Шумят… Я слышал.
Санька промолчал.
— А то пошли, у нас переночуешь. Батяня на охоту с братьями ушли. Мы с мамкой да сестрёнками двумя остались. Мамка у меня добрая, не прогонит. Скажем, у твоих места нет.
Санька вспомнил, что в баню они так и не пошли, и представил, какой от него будет духан.
— Не мытый я. В баню не ходили.
— Да нешто! Мы и сами дён пять не мытые. Вот батя завтра вернётся — все и помоемся. Пока они с охоты не вернутся, баниться нельзя. Не к добру…
Санька прикинул, что ничего он не выиграет, если откажется, и согласился.
Хата у Яшки была меньше дядькиной и полати в ней были небольшими. Там уже разместились Яшкины сестрёнки. Они с удивлением из-за занавесок разглядывали прибывших.
— Ты кого привёл? — Недовольно спросила худощавая женщина.
Яшка шмыгнул носом и запричитал:
— Мам, это пришлые, с выселок… Мокшане. У дядьки Кавала полна хата гостей.
— У Кавала снега зимой не выпросишь. Небось пожалел кус для родича? Да и у нас на чужих не рассчитано. Вон твоя каша стоит, делитесь, чем Бог послал, молитесь и спать. Лучину да лампадку пригаси.
Мать Яшки задёрнула занавеску на печи и недовольно засопела. Но потом вдруг учуяв сторонний запах, снова высунулась.
— Что это у тебя за пазухой? Не мясо?
— Ну, мясо, — сказал Санька.
Ему здесь не нравилось и он готов был уйти.
— Ну ка, дайка сюда! — Требовательно приказала Яшкина мать.
Это переполнило чашу терпения Саньки.
— Хрен тебе! — Сказал он и вышел из избы.
Он ещё слышал недовольные возгласы женщины, когда проходил через сени с загородкой для двух коз, и плачь Яшки.
— Вот, млять, денёк сегодня! — Сплюнул Санька и побрёл к буеру.
Взошла полная луна и Санька подумал, что сейчас самое время для камлания. Кое-где брехали собаки, но, в основном, дворы уже спали. Он вытащил из-за пазухи длинный шмат копчёного мяса и впился в него зубами. Пока Санька дошёл до буера, первый кусок мяса он проглотил и принялся за второй. Оленятина хоть и была жёсткой, но легко утоляла голод.
Тут он вспомнил, что совсем не взял воды и чертыхнулся. Санька не стеснялся в выражениях, потому что не замечал, что эти слова мешают ему слышать лес.
Ракшай достал из буера черпак для воды и подошёл к проруби, в которой бабы целый день полоскали бельё. Разбив затянувший прорубь ледок, он глянул в чёрную воду. Здесь не было глубоко. Но Саньке утонуть бы хватило, наверное.
Опустив черпак и набрав воды, Ракшай с удовольствием напился. Потом встал у проруби на колени и заглянул в воду, но кроме луны ничего в ней не увидел.
Тогда Санька запел песню, которой научил его волхв. Песня была простая. Она состояла, в основном из гласных звуков, перемежающимися звуками: «з», «ж», «р».
Когда он открыл глаза, чёрная водная гладь исчезла. Перед ним лежали облака, горы и море. Это Санька решил вспомнить Таиланд с высоты полёта вертолёта компании «Газпром». И он вспомнил. Санька приблизил песчаный берег, волны и даже разглядел людей и среди людей себя и жену.
Санька не выдержал. Он хлопнул по видению черпаком и холодные брызги плеснули ему в лицо. Капли стекали по лицу. Ракшай поднял лицо к луне и завыл.
Глава 6
— Это ещё что за чудо-юдо?! — Услышал Ракшай голос Адашева рано утром. — Есть кто в теремочке живой?
Сквозь закрытый кожаный полог ни свет, ни воздух не проникали. Было тепло и уютно, как в берлоге. Спальный мешок из заячьих шкурок отлично сохранял тепло его тела. Вылезать не хотелось. Санька долго камлал этой ночью и ещё не выспался.
— Чего тебе, воевода? — Недовольно, сиплым спросонья голосом, спросил Санька.
— Да вот, пришёл выручать тебя. А то, как бы не побили…
— Кого не побили?
— Тебя. Ты же выл ночью?
Ракшай выбрался из мешка, натянул сапоги и выглянул в отверстие полога. То, что он увидел, его не обрадовало. Буер окружила толпа горожан, сдерживаемая стрельцами. В передних рядах в основном молчали, в задних покрикивали. Было странно, что Санька не услышал такого шума.
— Ну, я! И что?! — Искренне удивился он.
— Сознался! — Закричала какая-то баба. — На костёр его! Колдун!
Санька вздрогнул.
— Да обожди ты, — крикнул на неё какой-то мужик. — И зачем ты выл?
Родичей Мокшан в толпе не замечалось.
— То моё дело! — Буркнул.
— Его дело! У меня бурёнка издохла! — Крикнул визгливый голос.
— Да погоди ты Фёкла, со своей бурёнкой! Она у тебя неделю уже сдыхает, а они токма вчера приехали.
Санька окинул взглядом пространство и уже прикинул, куда он сиганёт, но вдруг услышал голос Адашева.
— Акромя того, что выл человек, претензии к нему есть? — Спросил он.
— Чаво-чаво? О чём он спрашивает? Что-сказал-то, воевода? — Не понял его вопроса народ.
— Вина его в чём, акромя того, что выл парень на луну?
— Колдун он! Колдун! Перунов сын! — Снова загомонил народ. — Отдай нам его, воевода. Мы его жечь не станем. В пролубь спустим и всё. Пусть плывёт отсель.
— В пролубь нельзя. Про покойников неприкаянных слыхал? Бродить тут станет. Вредить. Раз колдун, сжечь надоть! Вот в лодье и сожжём!
Саньке приспичило по нужде и он представил, что он остался сидеть на буере, а сам слез и протиснулся сквозь толпу, и побежал к стоявшему возле ближайшей бани дощатому сооружению. И только по раздавшемуся вдруг вою, крикам и шуму понял, что народ, хоть и с опрозданием, но узрел его обман. Привстав, Санька глянул в оконце над дверью и увидел, что толпа пытается прорваться к буеру.
— Колдун! Колдун! Куда делся?! — Орал народ.
— Вот бесы! — Покачал головой Ракшай, снова приседая.
Раздался выстрел, потом другой, третий. Послышался топот копыт и казачьи окрики.
Снова выглянув в отверстие, Санька увидел, как налетевшие конные казаки оттесняют недовольных горожан от буера, но те, сопротивляются, не оставляя желания довести начатое до конца.
