Бастард Ивана Грозного 1 - Михаил Васильевич Шелест
— Ладно-ладно, малец. Поумничай мне! — Мокша шутливо стукнул его ниже спины. — Ступай, мамке помоги спуститься.
* * *
Путь назад всегда короче наверное потому, что знаком. Санька дремал, и Мокша старался не разгоняться, ослабив гика-линь. Но нормально уснуть у Саньки не получалось. Он вспоминал утреннюю стычку и его ночное бдение.
Его камлание затянулось так как он только сегодня по-настоящему почувствовал силу «леса», зовущую его к себе и проистекающую от него. Лесом Санька называл всю природную часть бытия.
Александр Викторович в молодости не чурался компьютерных игр. По службе ему полагался ноутбук, в который он заносил информацию о лесе, и лесничий освоил его неплохо. Санька конечно же любил «стрелялки», но не брезговал и «стратегиями».
Когда подключили спутниковую навигацию и заставили привязывать объекты к координатам, Санька активно включился в перенос данных на компьютерную карту. Сегодня ночью во время погружения в транс, у него возникло ощущение, словно он видит ту свою карту. И не только видит, но и может ею управлять, листая сноски и описания объектов.
Причём, карта распространялась не только на сам Шипов лес, но и на территорию, где был Санька. Словно его душа спозиционировалась в этом мире, привязавшись к местности.
В трансе он видел даже точку местонахождения его в момент камлания. И он не выл, а пел. Его душа требовала вибраций, энергии, от которой видения его становились ярче и плотнее.
Слово «энергия» — обозначает движение. Вот движения его душа и требовала. Он понимал шаманов с их плясками и бубном, понимал буддийских монахов с их горловым пением. Тех техник, что показал ведун, ему не хватало, и Санька включил воображение и начал экспериментировать. Наверное, он увлёкся. Самое интересное, что Санька на «карте» видел не только себя, но и другую живность.
Причём видел не так, как тогда, когда они ушли от казаков, словно с воздушного дрона, а в компьютерном виде, точками. Но что это были за точки, Санька знал. А вот как тогда увидеть пока больше никак не получалось.
Санька дремал и грезил о Таиланде. Ему снова снился песок и морские волны. Он снова плыл на старинной тайской джонке с парусами, сшитыми из циновок, изготовленных из банановых листьев. Вот там он и видел такие «гафельные» паруса. Что они «гафельные» им разъяснил другой их попутчик из Владивостока. Санька даже помнил, как его звали. Владимир, а жену его — Валентина. Их называли ВВП, потому, что фамилия у них была Петровы.
Санька спал и не спал, погружаясь в своё прошлое и настоящее, из которого получился удивительный микс.
Он увидел Адашева, сидевшего в своём полукресле у шатра и смотревшим вдоль реки. Видел подошедших к нему мужиков из городка, которым хорунжий передал по кошелю, те поклонились, а боярин отогнал их рукой. И Санька вдруг отчего-то понял, что утренняя свара была подстроена, и Санька понимал кем. В дрёме он улыбнулся, произнёс: «вот бестия, боярин» и наконец-то уснул по-настоящему.
* * *
— Ну скажи зачем? — Спрашивал Мокша в который раз.
Санька уже устал повторять аргументы за то чтобы ехать и зашёл с припасённых «козырей».
— У меня столько в голове, что можно приспособить для жизни… У-у-у… Царь даст металл. Мы и себе наклепаем игрушек. А вернуться мы можем в любой момент. Но вернёмся уже с другими умениями и другим инструментом.
— Инструмент нужен, да… А этот как мы повезём? Я его не брошу, а в то корыто, он показал на стоявший на льду буер, он не войдёт.
— А мы поставим на коньки казачий струг. Второй парус есть. И поведу его я. А вы с Лёксой пойдёте на этом буере.
— Думаешь покатится?
— А куда он денется? Так северные народы на своих лодьях делали и по люду на них ездили.
— А что ж мы сразу не приладили?
— На буере быстрее. Хотелось погонять, — отбрехался Санька. На самом деле, он просто забыл, а сейчас вспомнил, что можно и так.
Струг на коньки они поставили за три дня. Вернее, ставил его Мокша, а Ракшай один день находился в лесу, а второй день общался с ведуном. Он нашёл медведицу и брательника в разных берлогах. Медведица уже родила ещё одного медвежонка и Санька не стал нарываться на материнскую «нежность». Умке он поставил туесок с брусникой на меду. Для медведицы подвесил такой же на ближайшую ветку.
Ведун по поводу расставания не горевал. Он сказал просто:
— Так хотят боги. Но помни, что ты мой сын. Когда я уйду за «тот порог», ты узнаешь. Моя сила уже переходит тебе. Я это чувствую. С каждым твоим камланием, я становлюсь слабее, а ты сильнее. Но не думай обо мне. Камлай чаще. Нам надо успеть. Мне — передать тебе, а тебе — забрать мою силу. Если я отойду за «тот порог» раньше, это плохо. А предел близок.
И ночь перед отбытием они камлали вместе. Ничего необычного с Санькой в эту ночь не произошло. Но он после почти бессонной ночи чувствовал себя полным сил.
Струг Мокше пришлось всё же толкать, но зато пошёл он очень даже неплохо. Буер, конечно, обошёл его и сразу скрылся за поворотом, но зато Саньке не надо было сбавлять скорость и целится в узостях реки. Струг проходил повороты ровно и вскоре буер остался сзади.
Так же, как и буер, струг был укрыт специально сшитым кожухом. Место рулевого было устроено спереди, а гика-линь был выведен к носу.
На Дон струг выскочил чуть после полудня. Санька увидел выставленный Адашевым сигнал, означавший: «мы ушли», и не задерживаясь повернул направо. Буер его нагнал к вечеру. Тогда же они увидели лагерь московского воеводы.
Адашев встретил их сухо и выглядел сильно уставшим.
— Прихворнул я, други мои. Озноб берёт и тело ломит, — сказал он, чуть дёрнув левой щекой.
Мокша глянул на Ракшая. Тот поднял ладонь в успокаивающем жесте. Де, сейчас всё сделаем.
— Банная палатка есть? — Спросил он хорунжего. Тот, вероятно, находился у воеводы в постоянных помощниках.
— А то как же?! И для господ, и для простых.
— Хорошо. Вели протопить господскую. Всё, ступай. — Санька сказал таким уверенным тоном, что хорунжий крутанулся на месте и исчез из шатра.
— Та-а-ак… Веники, травы у меня в струге… Лёкса, быстро завари отдельно: шиповник, зверобой, шалфей, солодку, мачеху.
Лёкса выбежала.
— Мокша, проследи за этим… хорунжим. Не думаю, что он правильно протопит баню. А я начну полегоньку. Потом
