Позвони мне - Борис Михайлович Дмитриев
– Не знаю, как кому, но лично мне наслаждаться взаимными утешениями совсем не с руки, многоуважаемый предводитель чёрного, белого или какого у вас там ещё духовенства. Давненько разошлись наши стёжки-дорожки. Закон Божий, должно быть, один на всех, только брюхо у нас по-разному скроено. Вы давненько на Земле, как в раю, обитаете, словно птицы небесные, ни сеять, ни жать не приходится. Вам-то чего в коммунистическое будущее торопиться, вы его для себя давненько под молитвы беззубых старушек состряпали. А нам ещё долго до своего счастья придётся корячиться. Церковь ведь за тысячу лет ни одного бедняка из нужды и холопства не вытащила.
В дверном проёме, за широкой Наумовой спиной, в перепоясанной портупеями кожаной тужурке, показался по-большевистски озабоченный комиссар. Он не стал вмешиваться в каверзные богословские споры, только акцентированно заметил увлечённым бесполезной болтовнёй однополчанам:
– У меня совсем нет свободного времени. Ты, Петька, если ко мне, поторапливайся, служение революции не знает свободных минут. А вы, Люсьена, уж будьте любезны, срочно подготовьте отчётные материалы о последнем выездном собрании партактива. И, как я уже намедни наказывал, соберите для ознакомления личные дела молодых кандидатов. Здесь надо быть всегда начеку, чтобы замаскированный враг из кулачной прослойки тайком не проник, не затесался в ряды нашей партии.
– Одну минуточку, – заторопился отец Наум, – я всё же хочу объясниться с командирским ординарцем, сделавшимся по собственной воле моим оппонентом. Сейчас многие наловчились бравировать неуважением к духовенству, пренебрежением к православному исповеданию, даже общества безбожников для молодых людей открываются. Не требуется много ума, чтобы растоптать в человеке стремление к Богу, только это всё одно что заставить горемыку без совести полный век коротать. Мы только делаем вид, что не находим следов бессмертия наших истерзанных душ, но эти следы обнаруживаются на каждом шагу. Вот накроет человека какая беда, не к безбожникам в клуб постучится – в церкви защиту станет искать. А если свадьбу с любимой захочет сыграть, без венчании в церкви не согласится. Пусть тайком, пусть без широкой огласки, но захочет духовного благословения, стало быть, поступит по зову души. Всё это не единожды мною проверено, и вы, товарищ Чаплыгин, не считайте себя таким уж героем. Жизнь обязательно когда-то закончится, а с ней прикроются все ваши подвиги; поразмышляйте с собой на досуге, что будет потом и будет ли это потом лично у вас.
Петька враз смекнул, на какую свадьбу намекает хранитель опиума для народа. Рисковую тему потревожил потерявший после сытого возлияния бдительность, осмелевший благочинный. С такими вещами, как Петькина свадьба, шутить никому не дозволено. Ответ последовал незамедлительно, крайне жёсткий:
– Венчаться приехать не обещаю, но вокруг церкви три раза с ветерком прокачу, это дело святое, ещё и из пулемёта пальну. Мы на прошлой неделе рождение сына у моего дружка обмывали, так из гаубицы по церковному куполу в деревне шарахнули. Должен признать, на этот раз устояла церквушка, деды наши кирпичную кладку мостили на совесть. Но ведь ещё пара красных соколиков родится – и как пить дать завалим всю вашу контору. Теперь, если вы уже завершили молитвы, разрешите пройти.
Дождавшись, когда отец Наум, молча посапывая, опустит с дверного порога своё тучное тело, нахрапистый ординарец проследовал в недра революционного святилища. При этом, не оглядываясь, затворил за собой тяжёлую дверь.
Посреди большой, ещё хранящей запах вареной курицы, комнаты насмерть стоял из резного красного дерева стол, густо заставленный по алой скатерти разнокалиберными бюстами вождей мирового пролетариата. Были здесь и миниатюрный Карл Маркс величиной с божью коровку, и незабвенный Жан-Жак Руссо, вылепленный самим комиссаром из красно-коричневой глины, но больше всех впечатлял рекордный, окрашенный в розовую гуашь Фридрих Энгельс, практически тройного от натуральной величины масштаба. В красном, без традиционной иконы, углу, рядом с разобранным пулемётом, красовался старинный несгораемый шкаф, габаритами под стать гигантскому Энгельсу, в котором хранилась промнавозовская гербовая печать вместе с трудовой общественной кассой. Всё остальное пространство внушительного кабинета было предоставлено революционной символике. Сплошные «Вся власть Советам!» и «Вперёд к победе коммунизма!» на голосящих агитационных плакатах вдохновляли посетителей нескончаемым оптимизмом и верой в светлый завтрашний день. Эффект солнцезащитных, только с ещё более красными стёклами, очков действовал в комиссарском кабинете с нарастающей мощью.
– Ты чего это с попами воюешь? – нарочито весело поприветствовал командирского фаворита с добродушной гримасой товарищ Фурманов. – Давно в боях не бывал, скучаешь по лихой кавалерийской атаке? Понимаю, хорошо понимаю молодой твой задор, застоялись наши резвые кони.
Петька загодя знал, что разговор предстоит не из лёгких. Чем мягче примется стелить Дмитрий Андреевич, тем ухабистей окажется дорожка к своим законным деньгам. Но не прост, не наивен был ординарец, не с пустыми руками явился к распорядителю промнавозовской кассы. Поэтому ответил комиссару, не роняя ни капли боевого задора:
– Ни с кем не воюю, просто терпеть не могу, когда на сытое брюхо Христом забавляются. Я готов согласиться, что иному человеку нужен и Бог. Но зачем нужен Богу отец Наум, например, никогда не пойму. Хотя это самый главный вопрос для верующего человека. Мало ли кому чего в жизни нужно и хочется, важно понять: для чего нужен Богу ты сам. Вообще моя бабушка всегда говорила, что крест не на пузе, а в душе носить полагается. И ещё говорила, что человек, познавший, для чего он востребован Богом, уже пребывает, ему навсегда уготовано место в раю.
Комиссар удивлённо вскинул по-поросячьему белобрысые брови. Был он весь какой-то неправильно чистый и бесцветный, как вылинявшая гимнастёрка. Может, от долгого сидения в кабинете, а может, от великих переживаний за пролетарское дело, кожа на лице комиссара и особенно глаза приобрели водянисто-бледный окрас. Даже выпитая с отцом Наумом четвертинка матёрого самогона и вареная домашняя курица не подтолкнули горячую кровь под его прозрачную кожу.
– Вот ты какой, не перестаёшь меня радовать, Пётр Елисеевич. Но позволь поинтересоваться: если так серьезно относишься к Богу, то зачем же по колокольням из пушек палить? Я хотя в этих вопросах и стою на твердых революционных позициях, но, как честный человек, должен признать, что подобная пьяная выходка уличным хулиганством по закону считается.
Разговор неожиданно приобрел вожделенную для Фурманова идеологическую подкладку. А здесь он в любимой стихии как рыба в воде, и потому не без любопытства ожидал Петькиного ответа: «Иди знай, вдруг ляпнет, скотина, какую-то дурь непотребную, сразу же рапорт куда следует настрочу».
– Это чтобы черти в церквах не прижились, – с абсолютной убеждённостью заявил ординарец. –
