Виорель Ломов - Архив
– Как долго сохраняется в атмосфере земли образ прекрасной женщины, – выделяя слова «прекрасной женщины», сказал Залесский. – К сожалению, ничего не слышал. И ничего не знаю. От брата, тогда еще, знал о ней. Исключительно в восторженных тонах. А я вас видел как-то вместе с Лавром Николаевичем.
– Не помню, – покачал головой Георгий Николаевич. – Так, очень смутно.
– Вы тогда ни на шаг не отходили от него. Скажите, Георгий Николаевич, это правда, что Сергея на дуэли застрелил ваш брат? Когда это было? Как?
Суворов удивленно взглянул на Залесского.
– Как? Вы ничего не знаете?
– Абсолютно. Я пытался найти вас в Питере. Сказали, уехали. Ездил в Тифлис, думал разыскать Софью. Был в доме ее брата. Он свел меня в монастырь, но ее там не оказалось. Он дал ваш московский адрес, но… Видно, было не суждено. А после этого я в России больше не был.
Суворов до ночи вспоминал о перипетиях полузабытых, но незабываемых лет. Залесский удовлетворенно кивал головой и несколько раз заказывал пиво. Подробно расспросил о дуэли и месте, где похоронены дуэлянты. Георгий Николаевич, к стыду своему, должен был признать, что в последний раз на их могиле был в середине двадцатых годов. «Словно и я всю жизнь не в России прожил, а где-то за границей», – подумал он.
– Кто его знает, вдруг сподоблюсь побывать в тех местах? – сказал Залесский. – Шкатулка-то цела еще? Или канула?
– Какая шкатулка? – спросил Суворов.
– Та самая. Она, кажется, одна была.
– Это вам Сергей… Сергей Павлович сказал?
– Нет, отец. Семейные предания. Ведь она когда-то принадлежала Залесским.
– Шкатулка цела. То есть буквально. Две вещицы из нее ушли… нет, три. Лавр что-то продал в Тифлисе. Вы претендуете на нее?
– Бог с вами, Георгий Николаевич! За кого вы меня принимаете? Какое я имею к ней отношение?
Суворов вспомнил, как Залесский отпустил его с письмом к брату и рассказал об этом.
– Теперь, Георгий… Можно, я буду называть вас Георгий?
– Можно, Владислав.
– Теперь, Георгий, я могу умереть спокойно. Я знаю, что в моей семье не оказалось подлецов. Как и в твоей. Это, оказывается, на старости лет главное. Собственно, это единственное, что еще как-то волнует. Еще женский голос. Какой голос у Алены! Даст же Господь такой дар. И удивительно жемчужный смех.
– Как у Софьи, – подтвердил Суворов.
XX
У Софьи родился мальчик. Она хотела назвать его Лавром, но в последний момент передумала и назвала Юрием. Вахтанг не противился. После гибели обоих сумасшедших русских (Софья и Анвар, разумеется, ничего не сказали о дуэли) он стал относиться к сестре терпимее. О Лавре и Сергее поначалу еще вспоминали, сожалели об их преждевременной кончине, но, как водится, через несколько месяцев забыли. Одно все помнили, что при жизни они были чем-то связаны друг с другом, но никто не догадывался, что мертвым узлом.
Георгий несколько месяцев жил в семействе Джания.
Вахтанг полюбил Георгия, и всё подбивал его жениться на сестре. Но Георгий видел, что душевная рана у Софьи с рождением ребенка никак не заживает. Софья почитала Георгия родным братом более, чем Вахтанга, и всё время попрекала того за черствость с домашними. Джания только отмахивался от сестры и очень жалел, что она такая дура и не идет замуж за этого русского, другого такого в горах не сыскать.
– Архар тебе нужен, да? – выпив, орал он. – Иди, одни архары кругом!
– Где ты видел архаров на Кавказе? – вяло улыбалась Софья.
Георгий не мог больше оставаться в их семье. Он пообещал ежегодно наведываться к ним и уехал в Россию.
* * *Из Царицына в Москву Суворов добирался общим вагоном. «Хоть бы поезд сошел с рельсов», – думал он. Жить ему не хотелось. Он забрался на третью полку и от нечего делать наблюдал за картежной игрой. Играли четверо, трое одной компании, четвертый – чужак. Играли на деньги. Играли долго, понемногу проигрывая и выигрывая без всякой системы. Суворов задремал, на повороте проснулся, едва не свалившись с полки. Играли уже с заметным азартом. Чужак всё больше и больше проигрывал. Сверху хорошо было видно, как его облапошивают, обмениваясь под столом картами. «Неужели не замечает? Лопух».
– Ребята, я пуст, – сказал проигравший и вывернул свой карман.
– У тебя же еще есть пальто. Сейчас лето, чего его таскать в руках? Ставь на всё.
– А если проиграю? Я на север еду, там даже в июле холодрыга.
– Не проиграешь. Не дрейфь! Должно же подфартить. В карты через раз везет.
– Ладно. Кто сдает?
«Вот же дурак», – подумал Суворов и соскочил с полки на пол. Он совсем забыл о шкатулке, которая была в холщовом мешочке. Она свалилась с полки и больно стукнула его по плечу. Георгий уселся сбоку от игроков. Те взглянули на него, слегка подвинулись и продолжили игру. Напротив полусонная женщина со спицами, как показалось Суворову, неприязненно взглянула на него. Когда в очередной раз игроки передавали под столом один другому карту, они умудрились ее выронить. Лопух заметил это и даже подскочил на месте.
– Вы что? Мухлюете?
Его за рукав усадили на место.
– Ты что? Карта просто упала. Твоя, Сень? Ну да, король твой.
– Он же у тебя был! – снова вскочил Лопух.
– А, так ты подглядывал? Петро, он подглядывал к тебе.
– Точно у тебя! Ведь у него? – обратился Лопух к Суворову. Тот пожал плечами.
– Я точно знаю, что у тебя! А если у него, то почему он тогда не выложил его на даму? – Лопух бросил свои карты на стол. – Я с вами больше не играю!
– Не играй, – равнодушно обронил Петро и потянул с крючка пальто. Лопух вцепился в него.
– Ты это того, не того, – сказал Сеня. – Проигрыш, он и в Берлине проигрыш.
Ему чрезвычайно понравилось собственная присказка, и он громко захохотал. Лопух не разделил его веселье и потянул пальто обеими руками к себе. Отлетела пуговица.
– Жалость какая, – Сеня ударил Лопуха под дых. Тот выпустил пальто из рук. Сеня поднял пуговицу, забрал пальто у Петро и погладил ткань. – Добрая обивка. В рубчик.
– Во что вы его оцениваете? – спросил Суворов у игроков.
– Это смотря для каких целей… – многозначительно произнес Сеня.
– Если играть. Сколько было на кону?
– Сколько было, столько нету. Это у тебя что? Цепочка от часов? Покажь. Хорошие часики. Германские, да?
– Германские.
– Пойдет. Пойдет, Петро? Твои часики, мое пальто.
– Это мое пальто, – тихо сказал Лопух.
– Твое, твое, – успокоил его Сеня. – Было твое, а теперь мое. У нас скоро всё будет обчее! Петро, сдавай.
– Играем вдвоем, – сказал Суворов.
– Не понял.
– Чего ж тут непонятного? Играем вдвоем. Сдаю я, как новенький. Кто играет? Вы?
– Я, – Сеня протянул пальто Петру, тот накинул его себе на плечи.
– Играем в очко, – Суворов небрежно перетасовал колоду, заметив, что снизу легла десятка треф, протянул карты Сене, чтобы тот сдвинул их. – Один раз. Пан или пропал.
Сеня и остальные игроки впились в его руки взглядами. «Ничего, – усмехнулся Суворов, – уроки Лавра не пропали даром». Тот не мог уследить за движениями его пальцев, когда он передергивал карты. Раздал по две карты. Сеня взял третью. Подумал.
– Еще.
Суворов протянул ему крестовую десятку. Сеня раздраженно кинул карты на стол.
– Сеня, а ведь эта десятка снизу была, – вставил Петро.
Сеня схватил за руку Суворова. Тот высвободил ее.
– Ну и что, – спокойно сказал он. – Они на то и карты, что бывают и сверху, и снизу.
– Перед тем, как снять, она была снизу! – настаивал Петро.
Суворов улыбнулся:
– Так кто тут подглядывает? Была снизу, вот ее и сдвинули наверх.
– Я снял где-то на четверть, – неуверенно произнес Сеня.
– Я не считал, – по-прежнему улыбаясь, спокойно сказал Суворов.
Он взял с плеч Петро пальто и стал его протягивать Лопуху, собираясь восстановить справедливость в вагоне пассажирского поезда. Но тот вдруг вскочил и даже взвизгнул:
– А я видел! Я видел, как он эту десятку взял снизу!
Все трое вскочили. Суворов с улыбкой глядел на них.
– Вы ошибаетесь, – сказал он Лопуху. «Уж кто тут лопух, так это я», – подумал он.
– А я говорю, что видел! Что, мне одному проигрывать?!
«Кому же это я решил помочь? Поделом!»
Петро и еще один сели. Сеня продолжал стоять, глядя то на Лопуха, то на Суворова.
– Вы не могли этого видеть, – настаивал Суворов. – Этого просто не могло быть.
Неожиданно подала голос баба, которая дремала за своими спицами на краю скамьи.
– Я глядела за вами. Этот смухлевал, – она кивнула головой на Суворова.
«Пропал, не отвертеться. Женщинам больше верят в таких делах. И прекрасно!»
– Ну-ка выйдем, – хмуро сказал Сеня и потянул Суворова за рукав. Георгий с улыбкой, несколько озадачившей Сеню, освободил свою руку. Они вышли в тамбур. За ними подались и Петро с третьим.
– Я вот только не понимаю, что этим нужно? Мы вроде как вдвоем играли, тет-а-тет.
– Чего? Какой такой тетет? В очко мы играли. Щас поймешь, что им нужно.
