Виорель Ломов - Архив
– Одинаково… – прохрипел Георгий Николаевич.
– О Господи…
* * *– …Просим, – пригласила она. В руках она держала тапочки, будто специально приготовленные для Суворова. Рядом с ней стояло ведро с водой. Она только что кончила мыть полы. Пол был деревянный и пах так, как может только пахнуть свежевымытый деревянный пол летним вечером.
– Нравится запах? – спросила девушка, улыбнулась и строго посмотрела на Суворова. На коленях, локтях и щеках у нее были ямочки, а между верхними передними зубками была щелочка, над которой нелепо морщился тонкий с хищными ноздрями нос.
– Очень.
– Тогда проходите, – сказала она.
Некоторые дома имеют особенность сниться потом, в слегка искаженном виде и преломленном сознанием освещении. В такой дом заходишь с бьющимся сердцем с тихой улочки, а выходишь из него на широкий залитый солнцем луг, и сердце подступает к горлу. Этот дом был из таких. Суворов смотрел на обстановку и вспоминал ее как сон. Ему часто снился этот сон. Он с Инессой. Или с Софьей? Или с Ириной? Он постоянно с кем-то, но постоянно один.
– Давайте никуда не пойдем, хорошо? – предложила пани.
Девушка стала прибирать разбросанные вещи, а пани быстренько собрала на стол. Вечерний стол не предполагал шпикачек и кнедликов. Они сели на жесткие венские стулья, сверху свисал старинный абажур. В конусе золотого света поднимались три струйки ароматного чая и неторопливо лилась беседа на берегу пруда, имя которому Воспоминания.
– Скажите, пани… вы Инесса?
– Так ты счастлив был со своим «надо», Георгий?
* * *– Вам же сказали – дальше нельзя!
– Это опять вы. Я же только начал читать вашу первую главу «Прибытие».
* * *Вечерело, но свет не зажигали. В широком окне розовело закатное небо. Улица убегала прямо в солнце. Было тихо и тепло.
Георгий и Инесса сидели перед окном на двух венских стульях. Он, размахивая руками, рассказывал ей что-то, она, глядя на несвойственную ему манеру жестикулировать, улыбалась. Произносимые слова тут же забывались, словно и не нужны были им совсем. Глядели друг на друга они почти холодно, разве что с легкой, ироничной заинтересованностью.
Совершенно случайно, жестикулируя, он коснулся своей рукой ее руки и не убрал ее, и она вроде и не заметила. Только как-то напряглась. Георгий потерял нить разговора и смолк.
Он вдруг провалился на мгновение в чудовищную даль прошлого, в тот свой первый проклятый приезд в Тифлис, и там сидел рядом с Софьей и касался локтем ее локтя!
Наклонившись к Инессе, чтобы придать своим мыслям, а значит и словам, некий разбег, он невольно прикоснулся своей ногой к ее ноге. Тут мысли его и вовсе смешались, а в глазах Инессы появился страх, как бы он не отстранился от нее. Ее страх пронзил Суворова, и он задрожал. То же самое он ощущал и в Инессе.
Георгий не чувствовал ее тела, он знал, что они касаются друг друга. Этот факт удивительным образом перечеркнул всё, что было вокруг, и оставил только одну мысль – об их близости. О тех волшебных мгновениях, когда они еще не растаяли в воздухе, не ушли в землю, а бегут, бегут сказочными, угасающими искорками по тонюсеньким нитям плоти, изливаясь в голос ночи.
L
Суворов проснулся. Он радостно открыл глаза и тут же зажмурился от тяжести света. Снова приснился этот сон, в одном и том же неизменном виде. Будто именно он являл собой то важное, что сохранилось в Суворове. От всего прочего остались одни лишь осколки, фрагменты, пятна. «Куда дену их я? Как соберу их, чтобы предстать цельным пред Богом? И что тревожно так? Будто не сделал чего-то самого главного? Не понять. Как хорошо полям под белым снегом, уютно и тепло… Что это – черные волосы, припорошенные снежком?.. И маленькой рукой, едва скрывавшей дрожь, водя по розовой щеке, чей бархат схож…»
Он лежал с закрытыми глазами и уже точно знал, что не откроет их больше никогда.
Да и стоит ли открывать глаза в мир, если обрел мир внутри самого себя? Вот только бы еще перекусить у тетушки Адалии. Да перечитать… «Старосветских помещиков».
«Но нельзя же так, нельзя! – встрепенулся Георгий Николаевич. – Кому оставить архив? Наде? Не женское это дело – охранять архив. И вообще, кому он нужен? Всем подавай лишь хлеба и зрелищ. Даже Глотову и капитану был нужен не архив, а жертва. Каждый из них поймал свою антилопу. Прости, Алексей Демьяныч, уж так получилось».
* * *– Прости…
– Господи, прости ему!
* * *Глотов, будто вынырнув из тумана, как и тогда, шагал впереди, то по шпалам, то, неуклюже балансируя, по рельсу. Оглядывался, о чем-то с резким смехом говорил Суворову. Он, видите ли, решил составить Суворову компанию: «вместе веселей идти». «Весельчак, – ожесточенно подумал Георгий. – Премии ему мало. “Поистратился”.Откуда узнал про архив? Откуда сволочи всё узнают? Нет, с вымогателем мне не по пути».
– Однако идешь, – ехидненько произнес чей-то голос.
Перед мостом Глотов почти театрально прислонил ухо к рельсу.
– Тихо.
– Не скачет Мамай?
– Мамай? – недоуменно выпятил нижнюю губу Глотов. – Какой Мамай? А, это аллегория?
Взошли на мост.
– Мамай и аллегория? – усмехнулся Суворов. – Знаете судьбу его?
– А чего ж не знать? Так и вы, ваше сиятельство, знаете. Но вы-то не Дмитрий Донской? Куда вам. Небось, хотите от меня малой данью откупиться? Вот вам! – и он, торжествующе улыбаясь, ткнул Георгию кукиш.
– Я Суворов, – сказал Георгий и, схватив Глотова за протянутую руку, изо всех сил рванул на себя. Глотов пролетел к ограждению, нелепо взмахнул руками и перевалился за перила. Крик длился две или три секунды. Не оглядываясь и не взглянув под мост, Суворов пошел дальше. «Еще один твой», – послал он мысль архиву.
«А вот и мой черед, – подумал Георгий Николаевич. Он чувствовал на себе взгляд и дыхание архива. – Загнал ты меня, дружок, загнал в угол. Со мной ладно, а что делать с тобой? Ты часть России, а где она, Россия? Никому ты не нужен здесь. Ты как человек, интересен лишь своей тайной. Нет ее – нет и тебя. И какая нынче тайна?! Ни сжечь, ни порвать тебя нет уже времени, да и сил. Разве что забрать с собой? Теперь, брат, я не твой. Теперь ты – мой».
Суворов поднялся, позвонил в институт, попросил машину и грузчиков.
И туманным-туманным утром, когда всё кажется безмерным, и не разглядеть лиц, погрузил на баржу архив, взошел по шатким мосткам на борт. Баржа тихо-тихо пошла на север. На берегу был кто-то, или показалось… Мост прошли, тот самый…
«Куда в России ни пойди, повсюду север…»
– Уйти решил? – услышал Георгий Николаевич. – Куда?
– Тебя не спросил! – рассмеялся Суворов ему в лицо.
* * *– Где? Где?
– Кто? Кто, Георгий Николаевич? О чем вы?!
– …Россия… где?..
2003 г.
