Сергей Шхиян - Время Бесов
Наконец, оратор кончил кривляться и сел на место. Коммунары дружно ему похлопали и обратились лицами к товарищу Августу Телегину-Бебелю, который со своего демократического места в середине стола руководил диспутом.
— Вы, товарищи, коммунары прослушали мнение наших дорогих товарищей, — сказал он. — Какая у вас будет на все эти разговоры резолюция?
— Даешь мировую революцию! — заорал парень с бандитской мордой.
— Мировая революция сегодня не по повестке дня, — одернул его Телегин.
— Хотим равноправия! — не сдался тот. — Почему сегодня и вчера каша была без масла?!
— Ты, товарищ Перетыкин, говори, да не заговаривайся! — возмутился председатель Бебель, — Мы в тебе давно замечаем политическую близорукость. Ты зачем вчера снасильничал над товарищем Надькой Зарубиной, как будто она тебе не товарищ по борьбе, а какая-нибудь контра!
— А пускай она своей жопой передо мной не вертит! — обиделся выступающий, товарищ Перетыкин.
— Это кто перед тобой жопой вертит! — вскочила со своего места женщина с фингалом под глазом и типовой кумачовой косынке. — Ты, пакостник, меня чем завлекал? Он говорил, — обратилась она ко всей аудитории, — пойдем, Надька, в сарай, я тебе товарища Карла Маркса покажу. А что показал, охальник? Я такого добра и без тебя сколько хочешь видела.
— Товарищи, прекратите базар! — закричал Телегин-Бебель. — Нечего уклоняться от повестки дня и линии партии. Кто еще выскажется по резолюции?
— Каша и вправду была без масла, это товарищ Перетыкин чистую правду сказал! — вступил в дискуссию еще один коммунар — Кто все масло на самогон променял? Пусть товарищи выскажутся!
Однако, председатель не дал воли народной инициативе снизу и жестко вернул диспут в повестку дня:
— Ежели кто еще будет тут самокритику разводить, то пусть зарубит себе на носу! Да! Мы еще сделаем оргвыводы! А теперь предлагаю проголосовать, кто за товарища Франца Меринга, поднимите руки.
— Товарищи, товарищи, подождите, — вскочила со своего места Ордынцева, — так сразу голосовать нельзя, нужно обсудить, чтобы всем была понятна суть дела!
— Ты, товарищ Ордынцева, у себя в губернии распоряжайся, — оборвал Дашу товарищ Август, — а только в нашей ячейке партейное единомыслие. Итак, товарищи, кто против товарища Ленина и товарища Троцкого! Против нет? Принято единоголосно.
— Но какой же это диспут! — с отчаяньем крикнула Даша. — Вы даже не слушали, что я говорила!
Однако, коммунары уже приготовили ложки и политикой больше не интересовались.
— Теперь, товарищи, я предлагаю спеть революционную песню, — предложил председатель собрания
— Даешь кашу с маслом! — завелась неуправляемая народная масса. — Долой кровопийц и эксплуататоров!
— Тихо, товарищи! — перекрыл общий гам товарищ Август. — Сегодня в кашу товарищ Ольга добавила четыре золотника лампадного масла! Ура, товарищи!
— Ура! Ура! — вяло откликнулись коммунары.
— Да здравствует мировая революция! — закричал теперь уже секретарь партячейки Краснов и, распахнув свой полушубок, запрокинул вдохновенную голову и запел:
Смело товарищи в ногу, духом окрепнем в борьбе,В царство свободы дорогу грудью проложим себе!
Коммунары, то ли вдохновленные строгим величием революционной песни, то ли золотниками масла в каше, все как один поднялись с мест и дружно грянули:
Вышли мы все из народа, дети семьи трудовой,Братский союз и свобода — вот наш девиз боевой!
Глава 6
— Всё, я немедленно уезжаю! — сказала Ордынцева, как только я вошел в нашу каморку.
— А что, собственно, случилось? — спросил я — Это ты из-за диспута?
— Как будто ты сам не понял, они нарочно сорвали обсуждение!
— Ну, ты даешь! — восхитился я. — А как, по твоему, мы, большевики, пришли к власти? На сплошном жульничестве и популизме. Проиграли выборы в учредительное собрание и, чтобы не упустить власть, устроили государственный переворот.
Это Даша знала лучше меня, сморщилась, как от зубной боли, и комментировать не стала, единственное, что спросила:
— Что такое популизм?
— Это когда обещаешь отдать фабрики рабочим, землю крестьянам и тут же все отбираешь. Говоришь «долой войну» и устраиваешь всеобщую мобилизацию.
— Но в этом была тактическая необходимость!
— Вот потому, что для вас всех такая необходимость важнее данного слова, мне и все равно, какая группировка сделается первой и перережет конкурентов.
Должен сказать, что с мозгами у Ордынцевой, кажется, было все в порядке. Во всяком случае, она не бросилась на меня с кулаками отстаивать белые ризы своих эсеров, только грустно констатировала:
— Без тактических хитростей в революции победить невозможно.
— Тебя так сегодня и победили. Краснов устроил клоунаду и выиграл.
— Но, — начала говорить она, потом, видимо, вспомнила, как секретарь партячейки добивался поддержки коммунаров, улыбнулась и только махнула рукой — Все равно мне нужно уезжать, здесь делать больше нечего.
— Знаешь, что, — сказал я, прямо глядя ей в глаза, — у меня очень большие планы на сегодняшнюю ночь.
Ордынцева посмотрела на меня, смутилась, но не возразила.
— К тому же сейчас выезжать уже поздно, в Троицк мы доберемся только поздно вечером. И еще я хочу попробовать провернуть одно дельце.
— Что за дельце? — спросила Даша, не возразив против остального.
— Мне нужно как-то легализоваться. Пока я жил в деревне, все мои партийные документы устарели.
— Ты что, хочешь получить здесь новые документы?
— Именно.
— Я все сама организую, когда вернусь в Губком.
— Думаю, там мне светиться не стоит, — сказал я. — Тем более связываться с проигрывающей партией.
— Знаешь, товарищ Алексей, ты говоришь столько новых для меня слов, что я иногда думаю, что ты не тот, за кого себя выдаешь!
Я не стал выяснять, что она имеет в виду, перевел разговор на частность:
— Что ты не поняла из того, что я сказал?
— Я все поняла, но почему ты сказал, что не хочешь светиться? Я никогда не слышала такого выражения.
— Я не всегда жил в глухой деревне, а в нашем городе все так говорят.
В каком городе я жил, Ордынцева, слава богу, не спросила. Спросила другое:
— Как ты собираешься получить новые документы?
— Коррумпируя партийных лидеров, — ответил я. — Это тоже тебе не понятно?
— Понятно, я кончила гимназию.
— Вот и прекрасно, сейчас я отремонтирую сапоги и произведу товарообмен.
Сапоги погибшего командира продотряда после того, как я их слегка распотрошил, валялись у нас под топчаном. Я не стал выделываться, прибил ручкой нагана старыми гвоздями оторванные каблуки и отправился к местной красавице, кладовщице Ольге.
Кладовая коммуны находилась не в церкви, а в бывшем доме священника. Здесь, как и везде, был полный разор, грязь и запустение. Мебели от старых хозяев не осталось, ее или сожгли в печах или разворовали. Жила Ольга скромно, по-пролетарски. Из подручного материала местные умельцы сколотили стеллажи и лавки, и на этом меблировку завершили. Никаких барских затей и излишеств в комнате, в которой обитала кладовщица, не было, пара лавок, помойное ведро и гвозди в стене вешать одежду. Сама красавица покоилась на широкой лежанке, укрытая какой-то ветошью. Когда я вошел, Ольга лениво повернула голову и слегка подвинулась к стене, освобождая возле себя место. Видимо, решила, что я одумался и пришел за обещанной порцией любви.
Я поздоровался и от порога вступил в деловые переговоры.
— Меняю сапоги на два литра самогона!
Ольга рассеяно посмотрела на меня, на сапоги, и, отбросив прикрывающую формы ветошь, спустила с лежанки толстые ноги в валенках с обрезанными голенищами.
— Хочешь, я тебе за них лучше дам, — предложила она без особого интереса к вопросу.
— Два литра, — твердо сказал я. — Не хочешь, как хочешь, понесу в село.
Женщина помолчала, потом протянула руку за сапогами. Я, тоже молча, их отдал. Она внимательно осмотрела кожу, поколупала ее ногтем, отметила для себя распоротую подкладку и аккуратно поставила опорки рядом с собой на лежанку. После чего сказала:
— Два.
— Согласен. Можно в одной бутылке.
— Чего в бутылке? — не поняла кладовщица.
— Как чего? Самогон, два литра.
— Какой самогон? Дам два раза.
Обижать пренебрежением женщину было недостойно настоящего мужчины, но выбора у меня не было, тем более что отношения у нас складывались не романтичные, а сугубо деловые, и я, теряя к себе уважение, отказался:
— Мне нужен самогон.
— Три, — начала торговаться красавица.
На этот раз сомнений, что она имеет в виду, у меня не было, и я только покачал головой.
