Андрей Посняков - Око Тимура
– Да недалече… Эвон, заверни за березиной на тропинку.
Иван дошел до березы, повернул…
– Здрав будь, Иване! Что, опять в скоморохи подался?
Весь хмель тут же покинул Раничева – прямо пред ним, на поляне, в окружении ордынских воинов, нехорошо улыбаясь, сидел на вороном коне Аксен Колбятин. На шее его поблескивала…
Глава 5
Май—июнь 1398 г. Степи Дешт-и-Кыпчак. Караван
Мы много дорог повидали на свете,
Мы стали сильнее, мы стали не дети.
Андрей Макаревич«Закрытые двери»…золотая пайцза с прихотливыми арабскими письменами. Точно такую же Иван видел когда-то у одного из эмиров Тимура.
– Чти! – Передернув плечами, Аксен с усмешкой бросил Раничеву свиток, скрепленный синей печатью.
Ничего еще особо не понимая, Иван развернул свиток…
«Иване, любый мой…»
Раничев оторопело покрутил головой. Евдокся! Но… Откуда? Он поднял глаза на боярина. Тот оскалился, словно голодный волк:
– Сначала прочти, потом будешь спрашивать.
«Иване, любый мой. Послание сие передаст тебе наш давний недруг Аксен Колбятин сын Собакин. Не удивляйся, ибо ему поручил это тот, кому, как мне сказали, ты служишь. Меня похитили волею Хромого Тимура, везут в степь, но обращаются милостиво и с почтением, словно бы с ханшей. Кругом степняки да караванщики, идущие в город Ургенч, а дальше недалеко будет до Мараканды, куда мне, видно, и придется ехать. Аксен проводил нас до самых развалин Сарая, град сей так и не отстроился до конца после разгрома Хромцом, и здесь, к вящей моей радости, нас встретил ордынский князь Тайгай с большим отрядом. Помнишь ли ты еще Тайгая? Он так много для нас с тобой сделал когда-то. Я было обрадовалась, но, вспомнив дядюшку и слуг, загрустила, даже пожаловалась Тайгаю, и тот сказал, что убивать моих родичей приказа не было, было лишь велено увезти меня, чтобы ты, мой сокол, был всегда верен Тимуру. Он со многими так поступает и, мыслю, хочет тебя отправить куда-то с важным поручением. То же думает и Тайгай, но наверняка ничего не знает, а лишь может предполагать, как и я. Прощай, любимый, надеюсь на встречу. Тайгай хочет приписать, даю ему грамоту и перо.
Салам, мой давний друг Ибан! Эмир Тимур желает видеть тебя у своих ног, думаю, для тайного и опасного дела, ибо дело с Абу Ахметом ты выполнил великолепно, правда, почему-то не поспешил после пред грозные очи Повелителя. Чтоб ты был вернее, он велел привезти в Самарканд Евдокию-ханум, которую я и буду сейчас сопровождать со всем возможным старанием. Да хранит тебя и ее Аллах, с почтением, Тайгай Кызыл-бей Унчак, когда-то свободный степной князь, а ныне темник».
Тайгай… Евдокся… Так вот, значит, как!
– Повелитель желает видеть тебя, – подтверждающе кивнул Аксен и нехорошо усмехнулся. – Эти воины сопроводят тебя, хотя… – Он вдруг рассмеялся. – Хотя я не советую тебе бежать, очень не советую… Знаешь, что тогда будет с твоей девкой?
– Хам, – сплюнув, пожал плечами Раничев. – За что ж ты сватов угробил, тварь?
Аксен потянулся в седле, красивое надменное лицо его скривилось.
– Ну-ну, не ругайся, я же не могу проследить за всеми действиями моих людишек! Поверь, я не давал приказа их убивать, даже и рядом не был.
– Не сомневаюсь, – буркнул Иван и исподлобья оглядел воинов. – Ну что стоим, кого ждем? Поехали, что ли… Конь-то у вас для меня найдется или так, на аркане бежать заставите?
– Зачем на аркане, бачка? – изумился один из воинов – длинный желтолицый парень с небольшой бородкой и узкими раскосыми глазами. – Лошадок хватает у нас, все хороши, выбирай любую!
Вздохнув, Раничев забрался в седло низкорослой монгольской лошаденки, неказистой с виду, да зато выносливой и неприхотливой. Оглянулся на Собакина, хотел было попросить его передать поклон своим – Авраамке, Лукьяну, Нифонту… да тут же и передумал. Доверять подобному уроду – себе дороже. Вернее – им, тем, кому передашь поклоны. Кто знает, как поступит с ними Аксен? Может, решит извести, чтобы не осталось у Раничева в Рязанской земле ни одного верного человечка. Поразмыслив так, Иван оглянулся на желтолицего парня – в золоченом панцире, в небрежно наброшенной на широкие плечи синей просторной епанче, вышитой золотыми цветами; похоже, именно он был здесь за главного.
– Едем. – Тот подал знак воинам и оглянулся. – Прощай, Аксен-бек, помни свое слово!
Аксен недовольно кивнул и, повернув коня, медленно поехал к лугу, где уже давно дожидались его верные люди. Был соблазн – налететь, растоптать, изничтожить маленький отряд гулямов, забрав себе имевшееся при них золотишко и пленника, которого тут же повесить… или нет, лучше отрубить голову… четвертовать… живым закопать в землю… Нет… Себе дороже. Силен Хромец, не скоро его еще в здешних местах забудут… Да и что говорить, платит изрядно.
Огрев коня плетью, боярский сын вихрем вылетел из лесу.
Два десятка всадников, верных вассалов нового ордынского хана Тимур-Кутлуга, словно волки, скрылись в эрзянских лесах и, проскакав до Алатыри-реки, круто повернули к югу. Непросто было пробираться сквозь еловые заросли, да и дорога – скорее, тропа – то и дело крутила петли, огибая болота и многочисленные лесные озерка, большей частью едва растаявшие. Хорошо, май сухим выдался – пока ехали, ни дождинки не капнуло, а ежели б разверзлись хляби небесные? Утопли бы тут, в болотах, все, и никто б никогда не узнал, что случилось. Впрочем, Алтынсак – так звали желтолицего предводителя – довольно хорошо знал местность и даже изредка попадавшихся людей – мокшан-охотников. Их Алтынсак словно бы издалека чуял. Остановив воинов, сам выезжал вперед, свистел еле слышно, потом разговаривал о чем-то с появлявшимися из лесной чащи людьми в накидках из звериных шкур, улыбался. Видно, свой был – по крайней мере, никто отряд не тревожил.
Обогнув лесом какой-то большой, видневшийся с вершины холма город (Темников, как примерно определил Раничев), дальше пошли берегом Мокши-реки. Едва освободившаяся ото льда, она несла свои темные воды бурным всесокрушающим потоком, так что пытаться подняться по ее верховьям в лодке было бы безумием. Тем не менее – смельчаки находились, Иван сам видел двоих рыбаков, ставивших сети. Утлые, выдолбленные из древесного ствола челны их не вызывали никакого доверия. Видно, подобные же мысли проскочили и у Алтынсака, потому как тот вдруг улыбнулся и ласково погладил коня по гриве. Дурашливо фыркнув, конь потянулся губами к хозяину, заластился, словно кот, и Алтынсак довольно похлопал его ладонью по холке.
По Мокше-реке поднялись вверх до холма, с росшим на самой вершине столетним дубом, окруженным деревянными идолами, принадлежавшими то ли мокше, то ли эрзянам, то ли еще какому-нибудь неведомому лесному народу. Сопровождавшие Ивана всадники, похоже, были не очень хорошими мусульманами – молились не пять раз день, а как придется, большей частью утром и вечером. То ли оставались в душе язычниками, а может, у них было специальное разрешение от муллы – фетва. Тем не менее главный, Алтынсак, все ж таки, по мере возможности, оставлял время для намаза, когда все, омыв лицо и руки, вытаскивали молитвенные коврики, поворачивались лицом к Мекке – направление, наверное, определяли по солнцу – и, подняв руки на уровень груди, произносили такбир – «Аллах велик» – «Аллаху акбар!», затем быстро читали суры, кланялись, и…
– Ла илаха илла Ллаху ва Мухаммадун расулу Ллахи!
Помолившись вдали от идолов, воины разожгли костер, наскоро перекусили и от холма повернули на восток, к великой реке Итиль.
– Мы едем в Булгар? – улучив момент, спросил Раничев Алтынсака.
– Булгар? – удивленно обернулся тот. – Нет, Булгара давно нет. Сначала его уничтожили монголы, потом – совсем недавно – русские-урусуты, воины московского бека Василия.
– А ты был в Москве?
– Нет, – улыбнувшись, Алтынсак показал крепкие зубы.
– Откуда тогда так хорошо знаешь русский?
– Я родился в степи, – пожал плечами ордынец. – Мать моя была русской, а отец кыпчак. Род кыпчаков родствен булгарам… Хотя вы, русские, почему-то называете всех нас одинаково – татары. Что за племя такое?
– Нет такого племени, – засмеялся Иван.
– Вот и я говорю, нет… Завтра будем спешить, смотри! – Алтынсак кивнул на небо, затянутое на западе плотными золотисто-оранжевыми облаками. – Надо пройти все болота, иначе можем и не выбраться.
– К Итилю?
– К Итилю… Там дальше лучше – меньше болот, утесы…
– А дальше что, поплывем на каком-нибудь судне? – не уставая, допытывался Иван, на всю катушку используя расположение молодого ордынца. А тот, видно, и сам был рад поговорить с новым человеком, а приставать с расспросами было стыдно, другое дело, узнать что-то в беседе. Другие воины тоже, кстати, прислушивались во все уши, но, расслышав слова, разочарованно отъезжали; похоже, тут не все знали русский.
