Дальше будущего нет - Ольга Корвис
Ударной волной накрыло через несколько секунд. Здание тяжело содрогнулось. Сама земля застонала. И ей тяжело было. На мгновение показалось, что все рушится. Еще немного и все — конец. Но Макс не умирал, пока вокруг гремело и грохотало. На него что-то сыпалось и падало, но он не мог заставить себя открыть глаза. Скорчился в углу и ждал, что произойдет первым — волна пройдет, или здание не выдержит и обрушится вместе с ним. В шум вклинился тонкий звон — лопнули стеклянные перегородки. Стены еще раз тяжело дрогнули, и все стихло. Алединский приоткрыл глаза. Несколько мгновений он сидел в оглушающей тишине, а потом все вокруг взорвалось голосами. Истошно кричали люди. Где-то сигналил автомобиль. Макс машинально поднял взгляд на экран телевизора — вместо сообщения правительства он увидел белый шум. Звуки сирены доносились откуда-то издалека, где чудом уцелели громкоговорители. Он не мог заставить себя подняться. Подсознательно ждал еще одного удара, еще одной волны или, может, что его все-таки кто-то разбудит. А он выдохнет и нервно улыбнется — приснится же такое. Но это же нормально, все давно на взводе, столько времени живут в этом всем. Вот и снится ядерная война. Главное, что на самом деле все еще хорошо.
Сквозь утопические грезы пробилась страшная мысль. Стучала как набат, вгрызалась в сознание как сирена — надо уходить. Надо. Прямо сейчас. Макс усилием воли заставил себя пошевелиться. Посмотрел на телефон, который он все еще сжимал в руках — сигнала нет. Как же он теперь родителям позвонит? И тут же потряс головой от злой беспомощности. Некому больше звонить. Ударили по нижней части — наверняка по военному заводу, где они работали. Теперь там только выжженная земля.
Весь город — общая могила.
По нему еще могли ходить живые люди, напуганные, растерянные, раздавленные страшной реальностью. А наверху уже собирался радиоактивный саван, готовый укрыть всех, кто сумел пережить первые минуты ядерного удара. Макс остановил взгляд на скатившихся со стола пластиковых бутылках с водой. Их вчера офис-менеджер расставила перед очередной очной встречей. Все как всегда пошло не так, переругались. В понедельник Макс должен был в Москву ехать, продолжать разговор в оффлайне. А теперь Москвы, наверное, уже и нет.
Придерживаясь за стену, он поднялся на ноги. Схватил бутылки с водой и, пошатываясь, пошел к своему столу. Под кроссовками хрустело стекло. Электричество еще не вырубилось — освещение в коридорах работало, а связи, видимо, больше нет. Макс торопливо сгрузил воду в рюкзак и еще раз глянул на телефон — нет сигнала. Он бросил его на бутылки. Зачем — сам не понимал. Действовал как в бессознанке. Отметил, что нет ни Вадима, ни Кати. Мысленно окейнул. Может, убежали уже. Скорее всего, убежали.
Его все еще трясло — пока он судорожно метался по офисной кухне, набивал рюкзак фитнес-батончиками и искал местную аптечку. Снова не знал, зачем. Ответ вроде бы был очевидный — чтобы выжить. Но для чего? Все привычное ему уничтожено. Нет ни родных, ни его команды, ни чертовых проектов, которые ему еще вчера виделись такими важными. Больше нет ничего. Стоило ли держаться за жизнь, зная, что дальше будет только хуже? Макс точно знал, что не стоило, но шел по коридору, зная, что ему нужно разыскать убежище покрепче. Перед тем, как уйти, заглянул в раздевалку — схватил чью-то оставленную одинокую ветровку и надел.
Лифты отключились. Все здание светилось эвакуационными огнями. На лестнице почти никаких следов ударной волны. Так, штукатурка кое-где трещинами пошла, как будто так и было задумано. Полет мысли дизайнера, а не безжалостный след… войны? Настоящей, а не той, что была по телевизору — вроде бы и рядом, и одновременно далеко.
На улице он увидел ее без прикрас. Вокруг все горело. Пламя обгладывало здания и машины, безжалостно грызло мертвые тела. Гарь пропитала воздух горьким ядом, болью и смертью. Макс в первый раз в жизни так близко увидел трупы.
На горизонте, поверх остальных зданий на много километров поднималось огромное облако пыли и газа в форме гриба — как приговор или последний вздох. Его черная тень накрыла выжженную землю, где больше не было ничего. Макс все это уже видел — в фильмах, на ютубе. Даже на сайте можно написать адрес, и алгоритмы рассчитают зону поражения. Где угодно, но только не в реальной жизни.
Но вот она — война.
Воздух расстреляли криками, невидимые пули наверху собирались черным радиоактивным дождем.
Из брошенной машины доносилось предупреждение все тем же механическим голосом — все граждане должны проследовать к ближайшему бомбоубежищу или найти укрытие и ждать указания правительства и служб экстренного реагирования. Алединский рассмеялся. Зло и от души. В бомбоубежище, значит? А где оно, им как-то и не сообщили. Он теперь что, должен у первого попавшегося спросить, как пройти в бомбоубежище? Он все смеялся и смеялся, задыхался от удушливой гари, но все равно не мог остановиться, даже понимая, что тратит драгоценное время, которого и так нет.
Макс вытер с лица выступившие слезы и пошел в сторону станции метро. Здесь недалеко, минут десять-пятнадцать. Сначала шел, потом перешел на бег. А вокруг был город мертвых. Он горел и кричал тысячью голосов. Макс шел мимо оставленных машин с выбитыми стеклами. Мимо понтового торгового центра, где не осталось ни одного целого стекла. У его дверей лежал парнишка-доставщик в дымящейся розовой куртке. Голова залита кровью. Лицо — сплошной ожог. Мертвец смотрел в небо. Алединский тоже поднял голову — наверху все темнело и темнело. И это не было обещанной летней грозой.
Пять минут — и смерть уже тут.
Эту часть города спасло только то, что ударная волна сюда пришла уже на излете. У тех, кто был в зданиях, остался шанс выжить. Кого настигло на улице — ослепли и сгорели.
Он заставил себя идти дальше. Мимо “Спара”, где выжившие уже тащили все подряд, перешагивая
