Петр Заспа - Волчий камень
Вагнер засмеялся.
— Вот ты, Герберт, смеешься, а когда я служил старшим помощником на U-37, то рассказал эту историю командиру Вернеру Хартману. Вот кто был мой настоящий учитель. Я горжусь, что начинал службу под его командованием. За ним сейчас числится двадцать пять кораблей. Так вот, когда я ему рассказал про Мюллера, он даже не улыбнулся. — Гюнтер задумался, память перенесла его на борт тридцать седьмой. Пауза затянулась. — Он сказал очень интересные слова: «Забавно, немного пафосно, но запомни, Гюнтер — даже на самого матерого волка найдется свой волчий камень, об который он когда-нибудь обязательно споткнется и свернет себе шею». Герберт, если бы знать, какой он, этот наш камень, я бы на рубке нарисовал его. Да побольше, чтобы всегда помнить о нем и вовремя заметить.
2
— Корабль на горизонте!
Командир с помощником соскочили с ограждения. Подхватив висевший на шее бинокль, Кюхельман повел его в направлении вытянутой руки сигнальщика. На едва различимой границе слияния неба и моря чернела жирная точка. Корабль. Сердце подпрыгнуло в охотничьем азарте. Сигнальщик не ошибся, не принял за корабль остров или облако — четкими штрихами прорисовывались мачта и труба. Новость мгновенно облетела лодку. Осторожно поглядывая на командира, прогонит или нет, свободные от вахты матросы заполняли верхнюю палубу. Все вертели головами, пытаясь рассмотреть обнаруженный корабль.
— Дать команду на погружение? — Вернер наконец нашел в бинокль пароход.
— Нет. В перископ мы его потеряем, далеко.
Кюхельман нагнулся к открытому люку рубки и прокричал:
— Акустик! Послушай по пеленгу десять градусов.
— Герр командир, горизонт чист, — эхом прогудело из люка.
— Так и думал, дыма над трубой не вижу, двигатели на стопе. Они в дрейфе.
На мостике становилось тесно. Расталкивая вахтенных, поднялись главный механик и старший помощник. В бинокли они рассматривали будущую жертву. От главного врага подводников, скуки, не осталось и следа. На верхней палубе царило почти детское веселье. Кто-то изобразил боевой клич краснокожих. Все вообразили себя раскрашенными индейцами, атакующими врага на каноэ. Наконец-то за две недели безделья настоящая работа.
— Эрвин, — командир нашел глазами главного механика, — давай полный ход.
Эрвин Фишер кивнул и скрылся в люке.
С ходового мостика посыпались команды:
— Рулевой, десять градусов вправо! Радист, слушай на международной частоте! Торпедные аппараты один и четыре, готовность номер один! Доложить о готовности к бою по отсекам!
Корма присела в воду, забурлила пена, лодка рванулась вперед, набирая скорость. Горячий воздух двинулся навстречу, развевая отросшие шевелюры.
Пароход заметно увеличивался в размерах.
По старой привычке передавать в центральную рубку все, что можно увидеть в перископ, Кюхельман, глядя в бинокль, комментировал:
— Труба одна, две мачты, стоит к нам левым бортом. А гусь хорош, тысяч на семь потянет.
Физиономии моряков на палубе засияли от радости. Семь тысяч — это уже серьезно. Это не за парусником гоняться, на который и торпеды жалко.
— Вооружения не вижу, палуба забита ящиками. Нагрузили по самую ватерлинию.
Лодка уже не плыла, а неслась стрелой, разрезая ровную гладь воды. Грохот дизелей перекрывал команды командира. Вибрация волнами прокатывалась по палубе, передаваясь в ступни ног.
— Дальность на дальномере?
— Шесть с половиной тысяч метров, герр командир!
— Давай через каждые пятьсот метров!
— Есть, герр командир!
— На пяти тысячах пойдем под воду, а то спугнем раньше времени. Похоже, он один, это хорошо! Никак не рассмотрю флаг, только бы не нейтрал. Было бы жаль упустить такого красавца.
— Шесть тысяч метров, герр командир!
— Хорошо.
— Гюнтер, ты видишь у него белую полосу вдоль борта? Что бы это значило? — Вагнер до боли вжал бинокль в глаза.
— Не знаю. Герберт, смотри на флаг. Только бы не нейтрал. Только бы не нейтрал! — подавшись вперед всем телом, взмолился Кюхельман. — Есть! Смотри, на кормовой мачте флаг с белыми полосами. Это американец! Ну все, он наш!
На верхней палубе оставалось все меньше свободного места. Азарт охотников охватил команду. Появились уже и те, кому по графику был положен отдых. «Американец! Американца взяли!» — передавали друг другу матросы.
— Пять тысяч метров, герр командир!
— Герберт, посмотри на его нос! Мне кажется или это действительно якорная цепь? — Гюнтер сжал рукой плечо Вагнера. Он был уверен, что видит тонкую нить, соединяющую нос корабля с поверхностью воды. — Глазам не верю! Они стоят на якоре!
Это уже был верх безрассудства. Связать себя якорем, полностью лишиться маневра! «Хотя чему я удивляюсь, — подумал командир, — это же не берега Англии».
— Вилли! — Кюхельман заорал так, что старший помощник выронил бинокль. Внизу на палубе вздрогнули матросы и в недоумении задрали головы, глядя на командира. — Вилли, а как он смог стать здесь на якорь? Здесь же глубина за тысячу метров!
— Герр командир, здесь банка. Километров пять в диаметре, глубина тридцать метров. Они стоят в самом центре.
Вилли вжал голову в шею. Панама не смогла скрыть покрасневших ушей. Вина его была очевидна — не ознакомил командира с местной лоцией. Штурман повертел головой, ища, за кого бы спрятаться.
Но командир уже не обращал на него внимания. Пароход теперь хорошо был виден и невооруженным глазом.
«Пора», — подумал Кюхельман. Заметить низкую рубку лодки на такой дистанции было практически невозможно, но смущала погода и хорошая видимость.
Неожиданно в его плечо вцепилась рука Вагнера.
— Гюнтер, отдай его моим артиллеристам!
— Да ты что, Герберт! Некогда нам с ним возиться, великоват он для вас. Пара торпед, я думаю, будет в самый раз.
— Ну посуди сам, — в голосе лейтенанта зазвучали умоляющие нотки, — до суши почти две сотни миль, он один на якоре, погода чудо. Мы ему сразу антенны снесем, и кто нам помешает? Пойми, мои ребята рвутся реабилитироваться за «Кармен». И потом, торпеды сэкономим.
Просьба друга Кюхельману была понятна. История с парусником здорово подорвала репутацию артиллеристов Вагнера. Первое судно, которое они встретили, когда пересекли Атлантику, было небольшим парусником с красивым именем «Кармен». Погода была скверная, лодку раскачивало из стороны в сторону, волны заливали палубу. Доставалось и кораблю, ветер рвал паруса, швырял его и кренил мачты к самой воде. Торпедой взять такую цель было нереально. Проделав такой трудный путь, встретив первое, пусть даже небольшое судно противника, — и не открыть счет побед казалось немыслимо. А потому решили рискнуть — расстрелять его из пушки. Наводчиков, привязанных ремнями к орудию, волны окатывали с головой. Заряжающий стоял по пояс в воде. Но желание отправить первую победную радиограмму заставляло не обращать внимания на погодные трудности. Но проблемой с погодой дело не ограничилось. Экипаж судна, обнаружив, что по ним ведут стрельбу, начал маневрировать и пытался оторваться от лодки, осложнив и без того нелегкую задачу артиллерийского расчета. Лейтенанта Вагнера швыряло на мостике рубки, как осенний лист под ногами прохожих. Пытаясь перекричать вой ветра и как-то помочь своим подчиненным, он сорвал голос. После получасовых мучений один снаряд все-таки угодил в корпус корабля. Команда парусника, реально оценив ситуацию, пересела в спасательную шлюпку и, дружно налегая на весла, поплыла в сторону видневшегося на горизонте берега острова Гаити. Для них все закончилось. «Кармен», брошенная экипажем, набрав полные паруса ветра, рванула в открытое море. За ней, стараясь завершить начатое дело и громыхая пушкой, поспешила сто шестьдесят шестая.
В конце концов, изведя уйму снарядов, парусник отправили на дно. Однако артиллерийский расчет вместо заслуженной благодарности попал под огонь критики своей команды, очень быстро забывшей о жутких условиях, при которых велась стрельба. Но хорошо запомнившей, что на это несчастное судно ушла почти половина артиллерийского боекомплекта. Шутки вроде «Вы бы лучше перегрузили все снаряды, которые отстреляли, на борт „Кармен“ без стрельбы, она бы под их весом утонула!» выводили лейтенанта Вагнера из себя.
«Конечно, Герберт правильно делает, что стоит горой за своих пушкарей, — думал Кюхельман, — да и торпеды сэкономить было заманчиво».
— Гюнтер, посмотри, какой он перегруженный, по самые борта сидит. — Вагнер видел колебания командира и продолжал выпрашивать: — Ему много не понадобится. На три тысячи метров подойдем, клянусь, ни одного снаряда мимо не положим!
Лодка двадцатиузловым ходом стремительно приближалась к пароходу. Надо было принимать решение.
— Хорошо, Герберт, — Кюхельман наконец решился, — но с торпедистов готовность не снимаю. Если что, добьем.
