Спасти кавказского пленника - Greko
— Вы не знаете? У него в дальней крепости большая отара. Мой полковник неизменно с генералом делится. Пишет в рапортичке: захваченный скот потонул в Кубани. Ему плевать, что там воды лошади по колено. Главное, чтоб его Высокопревосходительство были довольны.
— Сколько ж ему потребно? Вот ненасытная генеральская утроба! Я шашки дорогие привез. И панцирь старинной работы. Говорю, деньги давайте. У меня казаки артельно живут. Прибыль от походов делим между всех в равных долях.
— А он?
— «Завтра!» — отвечает!
— Завтра — значит, никогда! — усмехнулся офицер.
Его собеседник тяжко вздохнул:
— Что ж мне казачкам своим теперь сказать?
— Господа! — тихонько перебил я разошедшихся офицеров. — Подскажите, как незаметно к генералу попасть?
Офицеры испуганно обернулись. Сообразили, что я невольно подслушал не предназначенный для чужих ушей разговор.
— Прапорщик Эриванского полка Варваци! — поспешил я представиться.
— Далеко вас занесло! — усмехнулся тот, кто ругал Засса из-за отнятых шашек. — Судя по вашему виду, вы по тайной надобности. Это вам лучше к полковнику Ольшевскому. Он на Правом крыле за секретную часть отвечает. Вот только Марцелин Матвеевич ныне уже на том берегу. Экспедиция летняя началась.
— Мне именно к Зассу!
— Тогда вам стоит поспешать. Ежели начнет генерал узденям да старейшинам свои фокусы показывать, это надолго. Следите за крыльцом. Как выйдет вертлявый черкес в красном бешмете, сразу окликайте. Это Карим-Хадиль, любимчик генерала. На кабаньей охоте его спас. Кабан Засса сбил с ног, клыками давай пороть, а черкес с одного выстрела уложил.
— А что за фокусы?
— Еще не слышали? Любит наш генерал горцам голову морочить. Колдуна из себя изображает. То электрическую машинку заведет, то выставит дело так, будто пуля его не берет, — офицеры засмеялись. — Велит принести пистолеты, что оставляют гости в прихожей. «Стреляйте в меня», — говорит. Те рады стараться. Пиф-паф — и ничего! Генерал тайком кинет пулю к их ногам. Черкесы — в ужасе! Заговоренный! И невдомёк остолопам, что Хадилька ту пулю из пистолета вынул и генералу передал. Всему верит туземный народец. Дети гор!
— Это что! Последний раз Засс вон что удумал! Театр с панорамой! Приехали к нему старейшины-абадзехи просить о мире. Генерал им: «Врете! Я все про вас знаю! Хотите, я вам покажу абадзехский аул, хоть, например, старшины Мисербия? Вы говорите, что он дома, а его там нет». Подвел их к двери, в которую было врезано окошко. На него повесили на стекло подсвеченную из другой залы картинку, нарисованную одним из офицеров. С тем самым аулом. Засс предложил любому спросить: дома ли Мисербий? Один старейшина подошел к стеклу, взглянул еще раз и спросил: «Мисербий, ты дома?» Глухой голос отвечал (все тот же Хадилька): «Мисербия дома нет — он уехал к такому-то». Абадзехи окончательно растерялись и ни за что не согласились смотреть более в панораму, говоря, что Зассу черти помогают. И окрестили его шайтаном.
— А что такое экспедиция?
Офицеры переглянулись и дружно расхохотались.
— Ну вы даете! Неужто в Грузии не слыхали про наши летние походы вглубь Черкесии⁈ Тут, на Линии, экспедиция — самое желанное, что можно придумать. Все хотят, чтобы их взяли. Из столиц даже приезжают поучаствовать. Как итоги кампании подведут, посыпятся награды да повышения в чинах. Или перевод в гвардию, — объяснил мне один из новых знакомцев.
— Они, наверное, в своем Тифлисе думают, что настоящая война только в Дагестане, — хмыкнул второй. — Вон нужный вам Карим-Хадиль!
Я распрощался и бросился к крыльцу. Коротко отрекомендовался порученцу генерала. Он досадливо крякнул и знаком предложил мне войти.
— Сотовку дэлать прищель? — с жутким акцентом спросил меня Хадилька. Заметив, что я не понял, добавил. — Обмен голова на два коров?
— Нет у меня голов! Я с секретным предписанием из Тифлиса.
— Генерал сердис будет! — буркнул черкес. — Клади шашка и другой ружо на стол.
В зале ожидания стоял стол. На нем лежало оружие тех, кто прошел к генералу вперед меня. Я не стал спорить и выложил весь свой арсенал — шашку, кинжал, револьвер. Два ружья — английское, подаренное в Абхазии, и черкесское от собратьев по вольному обществу — прислонил к стене. Дождался, пока выйдут посетители. Когда меня позвали, размотал башлык и шагнул в гостиную.
Она, к моему удивлению, была увешана клетками с канарейками. Засс как раз менял в одной из них воду.
Совсем не богатырь, как его многие рисовали. Напротив, среднего роста, с бледным лицом и наряженный в черкеску. Взгляд сразу концентрировался на его длинных пшеничных усах до плеч, высоком лбе и заметной хромоте. Он производил впечатление вспыльчивого сильного человека с проницательным взором воспалённых болезненных красных глаз и живым веселым характером. И совсем не такого страшного, как я себе представлял.
— Ну, здравствуй, гость желанный! — приветствовал меня генерал-майор, как только я представился и передал все письма из Тифлиса. — Наслышан-наслышан про твои успехи. Считаю, обошли тебя с наградой. Прочитал в газете про Станислава, а следовало к Владимиру 4-й степени тебя представить! И Вельяминов тебя хвалил. Сказал, что ему твои записки про долину Пшады очень пригодятся в этом году.
— Благодарю вас, Ваше Высокопревосходительство!
— Значит, теперь Торнау? Таковы твои планы? — пытливо вглядываясь в меня, спросил генерал.
— Не вижу иного пути! Из-за меня поручик пострадал!
— Ты ври да не завирайся. Уверен, весь Корпус меня назначил ответчиком! Можешь не отвечать, — он сердито махнул рукой. — Кругом — одни завистники! Головы на шестах им не по нраву… Кабы всякому по нраву, так бы и царства небесного не надо. Здесь не рай земной. Пусть лучше матери черкесские моим именем пугают своих детей. Так нам Алексей Петрович заповедовал: «Дрожи, Кавказ! Идет Ермолов!» А как по-другому? Вот рапортички! — генерал указал на стол, заваленный бумагами. — Дня не проходит, чтобы мне не донесли: мельника зарубили, детей увезли за реку; женщин в поле схватили; отогнали скот у ногайцев; разорили хутор. Черкесы своим молодечеством у меня в печенках сидят! Далеко я их в горы от Кубани подвинул — все равно воровать едут и едут!
Генерал вскочил из-за стола, за которым мы сидели, и подскочил к клетке с канарейкой. Покачал ее слегка, успокаиваясь. Подсыпал корму.
— Придумали гадость, что я и в смерти Джамбулата повинен. Он, если хочешь знать, моим кунаком был!
— Я
