Побег из волчьей пасти - Greko
— Оставим его так до утра, как ты советовал. А утром зашьём, если не будет нагноения.
Я перевел дух и отошел.
Кругом суетились черкесы. Группами по четыре человека они забирали мертвых и удалялись, уложив их на импровизированные носилки. Двое тащили, двое шли позади как подменная команда.
— Куда они? — спросил я Натана.
— Относят в аул родственникам. Так велит обычай.
— Но бой еще не окончен…
— Так велит обычай, — повторил Натан, пожав плечами.
«Интересно, — подумал я. — Если завтра сражение продолжится, кто будет воевать?»
Лекарей прибавилось. «Духовное» лечение дополнилось вполне традиционной медициной. Было видно, что эти ребята знали толк в полевой хирургии. Смело складывали раздробленные кости. Прочищали раны от осколков гибким прутиком, который обматывали сырцовым шелком. Вместо зонда использовали фитиль, вырезанный из бараньего курдюка. Орудуя грубыми инструментами, они проводили ампутации. В нынешних обстоятельствах даже такая помощь была кстати. Но крик стоял ужасный: они не отрезали целые суставы, но пилили кости. В основном, ноги.
— Ты заметил, Коста, сколько ран нижних конечностей, — Спенсер снова не удержался от комментариев. — Причем, не только от пуль, но и от скальных осколков. Русские артиллеристы берут нижнее упреждение и добиваются рикошетов. Страшная практика! Но русские всегда славились своей артиллерией. Уж французы-то знают!
Эта его привычка все и вся объяснять откровенно бесила. И я подозревал, что его слова предназначались не мне. Потом он занесет их в свой блокнот, чтобы использовать в своей будущей книге.
Я отошел к обрыву и снова посмотрел на поле боя.
Русские уже удалились, гоня впереди скот, которым, как тараном, смели черкесскую кавалерию. Долина и ручей были завалены телами животных. Не битва, а скотобойня! Стоило стольким погибнуть, защищая баранов⁈
Нет, я понимаю мотивы и чувства черкесов. Для них дело не в овцах. Они защищают свою землю, свой уклад, свою честь, наконец. Но Засс! Что здесь забыл этот головоруб? К чему этот набег? Наверное, у него есть какие-то стратегические замыслы… Тактические соображения… Или это «ответка» за какую-то вылазку абреков? Или попытка сорвать съезд вождей? Возможно, когда-нибудь узнаю и даже смогу рассказать, как было прервано выступление Джамбулата Болотоко, который, по сути, призывал к миру…
И ежу понятно, черкесы этого так не оставят. В ответ на набег русских они исполнят свою «ответку»[1] И так без конца…
Быстро темнело. Страшный день подходил к концу. Загорались костры на вершинах окружающих гор. Черкесы готовились к поминальному обряду.
Среди деревьев зазвучала исполняемая хором поминальная песня. Низкие голоса тянули заунывный мотив. В него вплетался одинокий визгливый пронзительный голос. «Певец» речитативом старался перекричать общий хор, пытаясь одновременно подстроиться под общую мелодию.
— Перечисляет заслуги погибшего, — пояснил Натан.
Десятки таких хоров терзали наш слух всю ночь. Заснуть под этот «концерт» а капелла было невозможно. И этот погребальный мотив… По ком он звучал? Быть может, и по живым? Они не ведали, а я знал точно, чем все закончится. Куда исчезнут эти красивые мужественные люди… Их дети, внуки… Сгинут на чужих берегах от голода и заразных болезней, рассеются по всему свету, вплоть до Иордании[2]. Предпочтут смерь и безвестность, лишь бы не уступить диктату победившего врага. Какая трагическая судьба…
Проворочался в своей красной накидке из Стамбула до утра. Со страхом думал, что мне предстоит еще один день работы санинструктором.
С утра пошел проведать юного князя. Бейзруко выглядел молодцом. Явно посвежел и стоически перетерпел перевязку. Спенсер осмотрел старую. Что-то ему не понравилось.
— Зашивать не буду, — решил он и пошел осматривать других пациентов.
Ближе к полудню на гору поднялась большая группа всадников под предводительством дяди молодого князя. Джамбулат осмотрел племянника и поблагодарил нас за оперативное вмешательство.
— Если бы он погиб от сабли или штыка, это был бы позор для рода, — огорошил нас вождь. — Эти пушки русских — шайтан-трубы! Ничего им не можем противопоставить! Хорошая рана!
— Какой позор в смерти от штыка? — искренне изумился я.
Натан перевел мой вопрос и ответ.
— Это значило бы, что Бейзруко — плохой воин! Плохо его учил! Приглашаю вас в мою резиденцию.
Большой кавалькадой мы отправились в аул темиргоевского князя. Он считался не только славным воином, но и богатейшим человеком. Его земли, которые мы проезжали, казались цветущим садом. Виноградные лозы, мельницы у маленьких речушек, множество отар, которые перегоняются из долины в долину из опасения нападения казаков. Отдавшиеся под защиту князя армянские села, где концентрировалась торговля во всей Черкесии…
Аул был также хорош. А еще более — дом Болотоко. В него свозились подарки от других князей, султана и даже от русских. А также добыча из походов. Шкафы были заставлены дорогой серебряной посудой и золочеными чашами для вина или кумыса. На стенах висели доспехи, украшенные драгоценными камнями, и редкое оружие. Домочадцы щеголяли в роскошных одеяниях. На полах лежали красивые ковры, парчовые подушки и сложенные в стопки бархатные одеяла.
Так и хотелось сказать: богат и славен Джамбулат! Рачительный хозяин и великий воин!
На пиру, устроенному в нашу честь, князь, не бахвалясь, рассказывал о своих походах против русских. О том, как его боялись за Кубанью и какое счастье, видимо, испытывают теперь царские генералы, когда он вложил в ножны свой меч.
— В чем секрет вашего военного гения? — польстил Спенсер князю вопросом. — Как вы смогли силами феодальной иррегулярной кавалерии успешно противостоять современной армии с пушками.
— Секрет прост. Дисциплина!
Не в бровь, а в глаз. То, что я видел, никак не назовешь армией. Скорее, разрозненные партизанские отряды, напавшие и тут же разбежавшиеся. Весьма эффективная тактика в горах, но окончательной победы так не добиться. Можно годами изнурять противника, пока не исчерпается людской ресурс. Лишь через сплочение всех племен лежал путь к успеху — невыполнимая, насколько я понимаю, задача. Или выполнимая только таким человеком, как Джамбулат. Единственным в своем роде.
— Не дают мне покоя соседи, — жаловался он, качая своей бритой наголо головой, которую украшал оселедец. — Требуют, чтобы изменил своему слову и снова их возглавил. Угрожать вздумали! Еу! Я им ответил: напрасно думаете вы, что нашли во мне человека робкого и готового повиноваться всякому. Если надеетесь принудить меня к сему, то попробуйте на меня напасть.
Князь общался со своими сподвижниками с особой фамильярностью, которая обычно существует между боевыми товарищами. Между ними не было никакого различия, кроме его украшенного дорогими камнями кинжала
