Русская война 1854. Книга четвертая - Антон Дмитриевич Емельянов
Я запретил себе жалеть. Да, Димка погиб, но теперь будут жить сотни — нет, тысячи! — новых танкистов. Мы доделаем машины, учтем все ошибки, сделаем их более безопасными. Да Димка уже спас жизни! Сколько рядовых солдат, что сейчас смотрят на нас чуть издалека, погибли бы при штурме, если бы не принявшие главный удар броневики!
— Поможете выкопать могилы? — крикнул я.
— Поможем, — среди солдат неожиданно оказался и батюшка. Без оружия, но это не помешало ему ходить в атаку, помогая раненым и отпуская грехи тем, кому уже нельзя было помочь.
И мы копали могилы. Для Димки, для других танкистов, для всех, кто сегодня погиб при штурме последней турецкой крепости в проливах. Их было не так много, но тем обиднее было прощаться с каждым из них.
— Прощай, друг. Я передам твоим все, что ты просил, — Лешка перекрестился над могилой товарища.
Я сначала попрощался молча, а потом подумал… Генералы и адмиралы еще скажут самые верные и правильные слова. Для всех, как и положено. А здесь и сейчас я могу сказать то, что сейчас лежит на душе у меня самого.
— Друзья! Товарищи! — я обвел взглядом собравшихся вокруг солдат. Их как будто с каждой минутой становилось все больше. — Эта война началась с того, что мы грудью прикрыли тех, кому нужна была помощь. Без единого выстрела! И тем обиднее и неприятнее это стало для наших врагов! Турция, которая могла бы стать нашим другом и партнером на юге, предпочла продаться Англии и Франции, превратившись в удавку на наших плечах. Они повышали пошлины на нашу торговлю, они могли полностью перекрыть проливы, лишая нас связи с миром. На то, что это приводило к голоду, на то, что из-за этого могли погибнуть и гибли тысячи крестьян, им всем было плевать. И тогда мы сделали то, что должны были! Нанесли удар — потому что врагов принято бить! Про это иногда забывают в Новом завете, но в Старом бог-отец никогда не подставлял вторую щеку!
Кажется, я сказал что-то лишнее — бросил взгляд на священника, но тот лишь улыбнулся. То ли не обратил внимание, то ли на его взгляд это была не такая уж и неправда.
— Сегодня! — я вернулся к речи. — Сегодня мы сражались за будущее России! За жизнь тех, кто ждет, кто верит в нам! За то, чтобы любой враг теперь тысячу раз подумал, прежде чем бросить нам вызов. Возможно, вы еще этого не понимаете, но сегодня мы изменили мир. Враг еще обязательно попытается вернуть все на круги своя, на ту колею, что вела нас в бездну, но кто же им позволит! Я буду сражаться с ними ради будущего, ради России, ради ребят, что уже отдали жизни за все это. Я буду… А вы?
Мне ответил дружный рев. Никто не понимал, что именно положено отвечать в такой ситуации — не принято в армии такое спрашивать. Я даже подумал, что все испортил… Но тут опять сработали инстинкты — не всегда нужны слова. И словно тысячи лет назад сразу над границей двух континентов поплыл какой-то древний утробный клич.
* * *
После той речи у Кум-Кале я еще грустил о погибших, но больше в этом не было жалости или разочарования. Только грусть, легкая и светлая, которая не тяготит, а, наоборот, помогает. Наверно, сработало то, что выговорился…
И это хорошо, потому что времени предаваться печали точно не оставалось. Нужно было разобраться с делами, которые касались только меня. В смысле, с авиацией. Проверить машины, пилотов, припасы. Выбрать место для постоянного аэродрома на Дарданеллах и начать его постройку. При этом мне нужна была не просто ровная площадка.
Нет, куча требований. Первое: нужно учесть прикрытие от ветра для «Китов». Второе: будущий аэродром должен находиться не так далеко от моря, чтобы быстро доставлять туда грузы. Третье: находиться все же достаточно далеко, чтобы до меня было сложно добраться вражескому десанту или авиации. Про огонь артиллерии, которая скоро начнет бить за десять километров, и не говорю. И это только обязательные условия. Из необязательных — чтобы рядом был теплак для взлета «Ласточек», которые мы пока используем, и возвышенности для организации обороны, если нас все же совсем зажмут.
— За Узостями есть пара подходящих равнин, — доложил Лешка Уваров, когда мы собрались вечером. Он еще не пережил потерю друга и иногда замыкался в себе. Вот и сейчас больше думал о безопасности аэродрома, чем о том, как мы будем возить туда уголь и все остальное.
— Места для разгрузки транспорта там есть? — спросил я, разглядывая отметки на карте.
— Нет, но порт будут строить на внешнем рейде. Вот с азиатского берега и станем возить. Железку проложим.
Да, железные дороги мы наловчились строить быстро. Благо железа достаточно, паровые машины помогают — в общем, варианты есть.
— Что насчет европейского берега? — спросил Нахимов, заглянувший на собрание. Он как раз закончил с флотскими и хотел о чем-то со мной переговорить. Ну и заодно включился.
— Там узкий Галлипольский полуостров, — пояснил я. — Сотни мест для высадки, откуда опять же почти до любой точки, какую бы мы ни выбрали для аэродрома, добраться будет несложно.
— Думаешь, и наши крепости окажутся под ударом?
— Не настолько все плохо. Опять же из-за особенностей местности большой десант, чтобы ударить по базе флота, там высадить сложно. Уж точно не быстро. Ну, а для нашего аэродрома может хватить и небольшой группы.
— Понятно, — Нахимов кивнул. — Тогда чего думать? Мы в Кум-Кале будем расширять крепость. И для вас место найдем — никто не подберется незамеченным.
— А если флот придет?
— Так вы и поможете с ним разобраться…
Я понял, что и Нахимов тоже до конца не представляет все сложности и потребности авиации. А ведь он в отличие от многих регулярно просит у меня летный устав, чтобы изучить последние записи и учитывать их в своих планах.
— Мне кажется, капитан говорит о том, что если крепость возьмут в полноценную осаду, то при ее малых размерах у них просто не будет возможности взлететь. Лично я бы поставил на флангах ракетные отряды и те новые французские
