Русская война 1854. Книга четвертая - Антон Дмитриевич Емельянов
Наоборот, как оказалось, это была одна из задач прибывшей команды. Развозить по крупным городам России новые паровые машины, чтобы люди могли смотреть, на что они способны, и делать заказы, а заодно чтобы собирать тех, кто хотел бы проверить себя на острие науки. Так Николай Иванович Лобачевский и оказался в осажденном Севастополе и здесь же впервые поговорил со своим новым нанимателем, капитаном Щербачевым.
— Вы же знаете основу геометрии: две параллельные прямые никогда не пересекутся. Если же через точку на второй прямой провести еще одну, то рано или поздно она столкнется с первой. Простейшее следствие, которое на самом деле является очень сильным упрощением привычного пространства. И ведь всего лишь надо допустить, что мы живем в мире не прямых углов, а окружностей.
Николай Иванович без особых надежд набросал схему, отражающую его представление о геометрии. Без глаз рисовать не так просто, но даже тут можно было достигнуть успеха упражнением… Через одну точку было проведено сразу три прямых, которые никогда не пересекутся с четвертой линией.
Обычно на этом месте любые другие слушатели начинали теряться, но капитан Щербачев только присвистнул и пробормотал что-то вроде «это что, сейчас была почти теория относительности»? А потом принялся засыпать старого математика вопросами. Сначала общими. Можно ли применить эту модель искривленного пространства для космоса? Может ли быть той самой искривляющей силой гравитация различных тел? Удивительные вопросы, которые, только прозвучав, продвинули Николая Ивановича на годы вперед… А капитан тем временем перешел к практической плоскости. Можно ли будет рассчитать с помощью этих формул движение электронов в лампочке? Или же идеальные формы для движения механических аппаратов в жидкой либо воздушной среде?
И плевать ему было на то, что Николай Иванович ничего не видит. Сам математик прекрасно ориентировался на слух, ну и зрение было совсем не нужно, чтобы писать формулы. Единственная сложность заключалась в том, от чего Лобачевский давно отвык — самому понимать чужие идеи и задачи. Но и тут капитан нашел выход. Для математика делали модели того, о чем они говорили, и тот мог ощутить их с помощью рук.
Николаю Ивановичу иногда становилось стыдно от того, сколько времени на него тратят, и пару раз он сказал об этом капитану. Но тот только рассмеялся, перечислив все то огромное множество вещей, которые он сумел улучшить благодаря точной науке. Так, расчеты Николая Ивановича пошли на поиск формы для новых печей, он же проводил вычисления для весьма вежливого офицера Петрушевского, занимающегося каким-то новым порохом. Ну и работа с собственным учеником Александром Федоровичем Поповым, которого старый математик рекомендовал за его исследования в области электромагнетизма и создаваемых им волн.
— Что скажете? — в кабинет Николая Ивановича зашел молодой матрос, только недавно прошедший курсы техников при ЛИСе, и протянул старому математику пахнущую деревом свежую заготовку.
Еще одно условие, на котором настоял капитан. Если Лобачевский помогал что-то изобрести, ему давали этого коснуться. И вот сейчас в руках у Николая Ивановича лежала новая, похожая на саблю, лопасть винта. Именно он рассчитал ее с учетом прочности доступных им металлов и воздействия воздуха на летательные аппараты. Капитан сказал, что это возможно. Он попробовал, нашел решение, и теперь все боковые заносы, которые так мешали «Пигалицам» — в смысле «Чибисам»! — станут в разы меньшей проблемой.
— Красиво, — выдохнул математик, закончив осматривать лопасть.
— Да, жалко, нашим сейчас приходится летать без них. Это надо же… — моряк хотел сплюнуть, но сдержался. — Приходилось ставить почти морские винты на самолеты. Но ничего, мы тут не зря хлеб едим, соберем «Пустельги» даже раньше срока!
И он погрозил кулаком неизвестному врагу. Николай Иванович этого не видел, но почувствовал движения воздуха и улыбнулся. Приятно было работать с такими людьми, которые горят своим делом. И в такой атмосфере, когда даже недавний нижний чин разбирается в небе и небесных машинах больше, чем лучшие умы в одном из крупнейших университетов страны.
— Обязательно соберем, — Лобачевский кивнул своему собеседнику.
Пора было возвращаться к работе. Ее оставалось еще много, и это было прекрасно.
* * *
Вчера мы взяли Босфор и Дарданеллы, угольной пыли им в глотки!
Вечером была эйфория и растерянность, утром меня отчитали за эпопею с султаном — обидно, но справедливо. А теперь мы все снова работаем. Надо распределить наши небольшие силы так, чтобы сдержать удар, с какой бы стороны он ни пришел. Из осажденного Константинополя, из турецкой глубинки, где, так и не покинув проливы, высадился Мехмед IV, или же со стороны моря. Тут я не мешаю нашим генералам и адмиралам — должны справиться. А мне самому нужно, чтобы наша техника в полном составе вернулась в строй и выполнила свою задачу.
Поэтому сейчас я вернулся к нашей стоянке у Румели-Хисар и вместе с Рудневым проверял каждый из броневиков. Капитан мрачен и не настроен болтать — новости про погибшего Димку и сожженные машины выбили его из колеи — вот только нет у нас времени на душевные терзания!
— Что с подшипниками? — мы сняли цепи и теперь изучали, как сказался день настоящих боевых действий на подвеске.
— Держат, — Руднев медленно, но все же переключился на любимых «Медведей». — Идея поставить два шарика в ряд в подшипнике вроде бы несложная, но насколько крепче она все сделала.
На самом деле два шарика в ряд — это только верхушка айсберга. Зимой стало понятно, что перебор уже готовых подшипников — это не выход. Их просто не хватало под наши нужды. Пришлось вспоминать, как все это могло бы работать в мое время, и восстанавливать технологическую цепочку. Сколько крови она мне попила!
Кажется, каждый видел подшипник — а как его сделать? Выточи шар… А как? Причем не один, а тысячи, да так, чтобы они идеально совпадали друг с другом по размерам. В итоге пошли маленькими шагами: для начала, как разделить металл по объему и придать частичкам хотя бы похожую форму? На такой уже простой вопрос решение нашлось быстро — стали тянуть проволоку нужной толщины, резать ее на цилиндры, а потом обжимать их на прессе. Получались маленькие «Сатурны» с ободком по центру — еще далеко до
