Владимир Контровский - Томагавки кардинала
— А кого вы подразумеваете под «просвещённым населением»? — поинтересовался «духовный отец» Бюжо. — Вы предлагает совместить выборы с экзаменами по латыни?
— Не стоит придираться к словам, почтенный отец, — Мишель Легран улыбнулся, — думаю, не ошибусь, если скажу, что мерилом ценности и просвещённости человека служит его благосостояние: если человек ленив или глуп, он беден, значит… Богатство угодно Богу, не так ли?
— Да, Мишель, — поддержал Леграна сконфузившийся было Жефри, — именно это я и хотел сказать. В конце концов, в Древней Греции так и было: право голоса имели только имущие граждане!
— Я так и думал, мой дорогой Тома, — безмятежно заметил Бюжо, вновь прикрывая глаза. — Неточность и широкий смысл слов — опасная штука… Вот поэтому я и предлагаю не упоминать в тексте Конституции слово «демократия»: оно может быть неправильно понято.
— Французские мыслители считают, что все люди равны, — сказал Самуэль, — что мы будем делать с неграми? Давайте называть вещи своими именами: работорговля — это очень большой источник доходов, и всё хозяйство Луизиан и Пэи-де-Фам держится на рабстве.
— Давайте оставим это грядущим поколениям, — предложил Жефри, — нельзя же всё сразу…
— А как быть с равноправием женщин? — осведомился Жан Адамо. — У столь высоко почитаемых Шампленом ирокезов матриархат — его мы тоже возьмём за основу?
— Ну уж нет! — возмутился Жефри. — Женщине самой природой, самой её пассивной ролью в любовном акте отведено определённое место. Политика и война — дело мужчин.
«Понятно, почему ты так красноречив, — с иронией подумал Огюст, — твоя рабыня-квартеронка Салли исправно рожает тебе детей, которых ты столь же исправно записываешь, но признавать не спешишь. Отсюда и твоё отношение к рабам и женщинам, пылкий Тома».
— Для нас сейчас главное, — сказал он, выждав, пока шум немного утих, — заложить фундамент, основу будущего. Конституция в дальнейшем будет дополняться поправками, которые будут входить в силу после их одобрения всеми штатами, а пока… Да, и ещё насчёт ирокезов. Мне нравится их тотем — орёл. Я предлагаю сделать эту красивую, сильную…
«…и хищную» — подумал отец Бюжо.
— …и гордую птицу гербом Объединённых Штатов.
По этому пункту у отцов-основателей возражений не было.
* * *Город праздновал победу и рождение новой страны. Столы стояли прямо на улицах, и все желающие могли есть и пить вволю в лучших традициях старушки Европы. Поначалу отцы-основатели ещё общались с народом, демонстрируя на деле равенство и братство, но затем переместились под гостеприимную крышу дома одного из филадельфийских магнатов-негоциантов — неровен час, пьяные народные массы и покалечить могут в приступе любви и уважения, да и пить с каждым желающим никакая печёнка не выдержит. Здесь праздничный банкет продолжался уже в более изысканной обстановке, без посторонних лиц, и поэтому первый президент Объединённых Штатов был несколько удивлён, услышав обращённое к нему «Огюст…», сказанное тихим, знакомым и давно не слышанным голосом. Он обернулся и увидел женщину в чёрном.
— Исабель? Дорогая моя сестра, как ты…
— Постарела? — женщина грустно улыбнулась. — Что ж, мне уже сорок девять… Меня не хотели пропускать — хорошо, что офицер охраны меня узнал. Повезло… Поздравляю тебя, мсье президент.
— Спасибо, Исабель. Сколько же мы с тобой не виделись?
— Двенадцать лет, с самого начала войны. Ты метался по всей стране, я сидела дома и ждала, когда же эта война кончится. Вот и дождалась… — Исабель снова улыбнулась жалкой тенью улыбки.
— Но твой наряд… Что это значит? Неужели…
— Этьен. Мой сын-первенец и твой племянник. Он погиб при штурме Ричмонда — на второй день, когда победа была уже близка. Его накрыло картечью…
— Я сожалею, Исабель. Я не знал, что Этьен служил в моей армии. Но почему он не обратился ко мне? Я взял бы его в свой штаб.
— Мальчик не хотел делать карьеру на имени своего знаменитого дяди — он был горд и честен, как все Шамплены, хоть и носил фамилию Рембо. Этьен предпочёл командовать отрядом сильванских стрелков и вместе с ними идти под пули… — голос Исабель дрогнул, и в её глазах блеснули слёзы.
— Значит, ты носишь траур по сыну…
— И по мужу. Полковник Луи Рембо погиб в один день с капитаном Этьеном Рембо — его убило пулей, и тоже на второй день штурма Ричмонда.
— Полковник Рембо? Я не помню такого в моей армии.
— Полковник Луи Рембо служил под знамёнами короля Франции, — негромко пояснил подошедший к ним Самуэль Адамо. — Он командовал артиллерией Ричмонда.
— Луи сражался против нас? — изумился Шамплен. — Кто бы мог подумать…
— Он был воином, верным своему королю, и не любил торговцев, — Исабель обожгла взглядом Самуэля, — меняющих имена и убеждения, как перчатки. «Я защищал Нуво-Руан от англичан, — сказал он мне, уходя, — и я буду защищать его от мятежников: это мой долг. Я вернусь, когда исполню свой долг перед его величеством». А Этьен сказал: «Я вернусь, когда мы завоюем свободу». И вот они не вернулись — оба… Я схожу с ума, когда подумаю, что они могли убить друг друга в тот проклятый день, — голос женщины прервался.
Потрясённый Шамплен ждал, что его сестра вот-вот разрыдается, но Исабель взяла себя в руки.
— Я пришла к тебе не плакать о павших — их души в руках божьих. У меня остались три дочери: они уже большие, старшим пора замуж. Их ненавидят, Огюст. Мари прибежала на днях вся в слезах — на улице её обозвали дочерью врага народа и плюнули ей в лицо. Зачем такая жестокость, Огюст? Девочкам жить — разве они отвечают за своего отца? А если мы уедем во Францию, их там что, будут называть сёстрами проклятого бунтовщика?
— Как много проблем приносит людям следование архаичным принципам чести… — пробормотал Адамо и осёкся под гневным взглядом президента.
— Я обещаю тебе, Исабель, что больше никто и никогда не оскорбит тебя и твоих дочерей, моих племянниц, ни словом, ни действием, — в голосе Шамплена зазвенела сталь. — А если это произойдёт, виновный будет предан суду — по законам нашей свободной страны! Я обещаю это тебе как президент и как твой брат. — Он обнял Исабель и поцеловал её. — Будь спокойна, сестра: мы помним своих героев и уважаем достойных противников.
— Спасибо, Огюст, — Исабель вытерла слёзы. — Мы возвращаемся домой, в Нуво-Руан — мы приезжали сюда на праздник Дня Независимости. Это всё-таки праздник, хотя для меня его вкус очень горёк…
Она повернулась и пошла к выходу, шурша платьем, а Шамплен нашёл глазами среди пирующих своего личного секретаря.
— Жак, запиши, — распорядился президент Объединённых Штатов. — У дома мадам Рембо в Нуво-Руане сделать надпись на каменной плите: «Здесь живёт семья героев Америки — помните их».
— Эффектно и патетично, — сказал Самуэль Адамо со странной интонацией, — народ оценит такой жест. И всё-таки я считаю, что президент Объединённых Штатов должен быть немного… менее сентиментален: политикам это вредит.
Огюст Шамплен промолчал.
* * *— Полагаю, господа Конгресс, ни у кого из вас нет ни малейшего сомнения в том, насколько важным является для нашей страны введение собственной денежной единицы. Ни ливр, ни английский фунт стерлингов, ни песо, ни гульден нам не подходят — наши деньги, деньги Объединённых Штатов должны быть особыми, учитывая их важную роль в будущем. Вспомните изречение Франклина «Деньги суть отчеканенная свобода!» и вдумайтесь в его смысл. Объединённые Штаты Америки станут для всего мира образцом государственного устройства, и наши деньги, — Мишель Легран, недавно избранный секретарём казначейства, сделал многозначительную паузу, — тоже станут мировым образцом и эталоном, а в идеале — единым мировым платёжным средством.
По рядам членов Конгресса пронёсся лёгкий шорох — Леграна очень хорошо поняли.
— Все временные деньги отменяются, — продолжал казначей, воодушевлённый этим пониманием, — их заменит талер: наш, американский талер. Серебряный талер появился в обращении в Европе — в Чехии и Германии — в конце пятнадцатого века, и до сих пор он принимается всеми странами Европы в качестве платёжного средства. Серебро — оно и есть серебро: это благородный металл, уступающий только золоту. Однако в последнее время в Европе национальные денежные единицы всё активнее вытесняют талер — он становится вынужденным эмигрантом. Но Америка, — Мишель снова сделал паузу и хитро улыбнулся, — благожелательно относится к эмигрантам, особенно к полезным эмигрантам. Старый добрый талер долгое время был общеевропейской валютой — дадим же этому старичку вторую молодость!
— И долгую жизнь! — выкрикнул кто-то под одобрительный смех.
И под этот смех Мишель Легран, потомок пирата, принимавшего участие в захвате Нуво-Руана, называвшегося тогда Нью-Йорк, первый секретарь казначейства Объединённых Штатов Америки и одновременно очень почтенный и очень состоятельный банкир, достал из кармана сюртука серебряную монету и ловким щёлчком пальцев раскрутил её на столе — так, что она превратилась в маленький сверкающий шарик.
