Свет на вершине - Василий Анатольевич Криптонов
— Вы молодец, ваше высочество, — сказала Кристина. — И ваш поступок вовсе не глупый.
Во взгляде, который Агата метнула на Кристину, отчётливо читалась ревность. Впрочем, Кристина не обратила на Агату внимания. А Борис Кристину, кажется, вовсе не услышал.
— Неужели теперь каждый раз так будет? — глядя на меня, бесцветным голосом спросил он. — С каждым разом всё тяжелее? Но ведь тогда… Тогда мы однажды просто не выдержим, Костя. Либо ты. Либо — я…
Да уж, две перспективки, одинаково приятные. Если сломает меня, то мир останется без одного из главных своих воинов. А вот если сломается Борис, то у одного из главных воинов не останется мира.
— Не всё так грустно, — возразил я. — Есть и хорошие новости. Мурашиха сказала, что линии вероятностей наконец показали ей какой-то финал. И если мы все хорошо постараемся, то победим.
— Победим? — переспросил Борис, глядя на меня, как на чокнутого проповедника. — Это возможно?
— Об этом я как-то не задумывался. Сказано: «победим» — значит, победим. А уж возможно оно или нет — не наша забота, — улыбнулся я. — Отправляйтесь-ка спать, ваше высочество. Вам это сейчас действительно необходимо.
Борис не стал спорить. Он и правда был очень утомлён. Он и Агата попрощались. Агата спустилась на пару ступенек, открыла дверь и оглянулась на Кристину. Та качнула головой. Пожав плечами, Агата скрылась у себя на этаже. Борис с трудом, опираясь на перила, поднялся вверх. Минуту спустя я услышал, как закрылась дверь.
— А у тебя какие планы на ночь? — спросила Кристина.
Я внимательно посмотрел на неё. У девушки порозовели щёки, она отвела взгляд. Пробормотала:
— Ну, я подумала… В конце концов, каждый из нас может погибнуть в любой момент…
— А за тобой ведь сохранили твою комнату? — спросил я. — Ты живёшь всё там же?
Кристина кивнула. Я улыбнулся.
Комната Кристины находилась прямо под моей. Соответственно, одна стена, отделяющая её от площадки чёрной лестницы, была капитальной. И хранила один секрет, о котором не знал никто из учителей и наставников. Ну или, по крайней мере, они делали вид, что не знали. А именно: сквозь эту стену можно было пройти. На неё забыли наложить запечатывающие заклинания.
— Окажете мне честь, госпожа Алмазова? — Я протянул руку.
Кристина, совершенно зардевшись, положила свою ладонь в мою.
— Государю императору — ура! — выпалил Джонатан.
О существовании которого мы благополучно успели забыть.
Кристина и я посмотрели на него. И хором сказали:
— Нет!
Оскорблённый в лучших чувствах фамильяр издал бессловесный вопль. И взлетел вверх по лестнице. Надо полагать — на чердак, к Свете. Жаловаться на горькую судьбину и подбивать в качестве компенсации совершить ночной налёт на столовую. Шансы добиться успеха у него были, прямо скажем, не нулевые.
Глава 8
По воскресеньям за завтраком настроение у курсантов традиционно было приподнятым. Свобода! Целый долгожданный день без лекций, контрольных работ, практических занятий и физических упражнений.
Воины Света вернулись на свои посты. Кристину Витман предусмотрительно командировал на самый дальний от меня конец города.
Я первую половину воскресенья обычно посвящал тренировкам, а во второй, вместе с Борисом, Златой и Агатой приходил к Свете на чердак. Но сегодня за завтраком мне задали неожиданный вопрос.
— Костя, — мой сокурсник Пьер Данилов придвинулся ближе ко мне и подмигнул. — Ты не думал о том, чтобы вырваться сегодня из застенков?
Курсанты императорской академии, находясь в её стенах, искренне считали себя кем-то вроде заключенных. Каждый несанкционированный выход «в мир», то есть за ворота академии, приравнивался едва ли не к подвигу. Данилову по части самоволок равных не было. Но меня он обычно в компаньоны не звал.
— Самовольный уход из академии? — фыркнула навострившая уши Долгополова. — Фи, господин Данилов! Ваше рвение в нарушении дисциплины широко известно. Однако склонять на свою сторону ещё и господина Барятинского…
— Которому, к вашему сведению, дозволено покидать академию в любое время дня и ночи, — холодно вмешалась Авдеева.
После того, как она вошла в отряд Воинов Света и приняла участие в ликвидации двух прорывов, стала моей ярой поклонницей. С некоторых пор я, кажется, по определению не мог совершить ничего такого, чего Авдеева не одобрила бы.
— О, ну конечно! — Долгополова всплеснула руками. — Разумеется! Господина Барятинского неизменно влекут государственные дела. И господина Данилова, полагаю, тоже.
— О, да! — фыркнул Абашев, ещё один наш сокурсник. — Уж этого влекут! В прошлые масленичные гулянья, помнится, так увлекли, что господина Данилова едва не заставили обручиться… Пьер! Как, бишь, её звали?
— Не уподобляйтесь городским сплетникам, господин Абашев, — с достоинством отозвался Данилов. — Скажите лучше — вы со мной?
— А как же. Должен ведь кто-то составить вам компанию — на случай каких-нибудь ваших столь же удачных действий.
— Ещё один кандидат на получение штрафных баллов, — покачала головой Долгополова.
— Да ну, — отмахнулся Данилов. — Какие штрафы? Всего-то пара часов, нашего отсутствия никто и не заметит!
Теперь уже за столом рассмеялись все.
— Ну, конечно. Такую кроху, как ты, чрезвычайно легко не разглядеть!
— Право же, господа, — осуждающе продолжила Долгополова. — Неужели это так увлекательно — кататься на санях с простолюдинами и плясать с ними в хороводах?
— С простолюдинками, — поправил Данилов. И подмигнул Абашеву.
— Ах, вот оно что, — Долгополова надменно отвернулась.
— А в чём дело-то? — вклинился наконец я. — Куда ты собрался, Пьер?
Данилов посмотрел на меня с сочувствием.
— Право же, Костя. Я понимаю — государственные дела, и всё такое. Но позабыть о том, что сегодня — широкая масленица…
Я напряг память. Эти слова мне определенно были знакомы — всё-таки находился в этом мире уже второй год и одну масленицу застать успел. Однако в голове не отложилось почти ничего. Просто ещё один какой-то праздник. В академической столовой к завтраку, вместо привычных оладьев, с понедельника начали подавать блины. От однокашников я слышал, что это как-то связано с масленицей, но в подробности не вдавался. А сейчас что-то в словах
