Стивен Кинг - 11.22.63

Вечно популярная теория заговора. Куда же порядочным людям без нее?

— Возможно, в последнюю минуту вы осознали, что готовились застрелить самого влиятельного человека во всем мире, — заговорил Гости. — На вас сошло просветление. Поэтому вы его остановили. Если все происходило так, вы можете рассчитывать на послабление.

Да. Послабление — это сорок или скорее пятьдесят лет в Ливенворте[674], есть макароны с сыром, вместо электрического стула в Техасе.

— Почему же нас не было там с ним, агент Гости? Почему мы барабанили в дверь, чтобы нас впустили?

Гости пожал плечами: «Это вы мне объясните».

— И еще, если мы плели заговор, готовя покушение, вы должны были бы меня видеть вместе с ним. Так как я знаю, что вы держали его под, по крайней мере, частичным наблюдением. — Я наклонился вперед. — Почему вы его не остановили, Гости? Это же ваша работа.

Он одернулся так, словно я замахнулся на него кулаком. Челюсти у него покраснели.

По крайней мере, на несколько секунд моя скорбь переросла к состоянию злопыхательского наслаждения.

— ФБР присматривало за ним, так как он дезертировал в Россию, вернулся в Соединенные Штаты, а потом пытался убежать на Кубу. Он раздавал прокламации в поддержку Кастро на улицах месяцами, прежде чем дошел до сегодняшнего шоу ужасов.

— Откуда вы все это знаете? — крикнул Гости.

— Так как он мне рассказал. А что происходит дальше? Президент, который старался сделать все, что только можно было придумать, чтобы выбить Кастро из его седла, приезжает в Даллас. Работающий в Книгохранилище Ли имеет самое лучшее место в партере перед сценой с кортежем. Вы об этом знали и не сделали ничего.

Фриц присмотрелся к Гости с выражением, более всего похожим на ужас. Я был уверен, Гости очень сожалеет, что Далласский коп находится сейчас в комнате, да только что он мог сделать? Это был участок Фрица.

— Мы не рассматривали его как опасного, — силой произнес Гости.

— Конечно, это, безусловно, была просто ошибка. Что было в той записке, которую он вам передал, Гости? Я знаю, что Ли приходил в ваш офис и, когда ему сообщили, что вас нет на месте, оставил для вас записку, но он не сказал мне, что именно в ней было. Он только улыбнулся той своей похабной усмешкой. Мы говорим о том, кто убил женщину, которую я любил, поэтому, я считаю, я заслужил то, чтобы знать. Он написал, что собирается выкинуть кое-что такое, от чего весь мир застынет с раскрытым ртом? Могу поспорить, что так.

— Ничего подобного там не было!

— Тогда покажите мне эту записку. А ну-ка, решайтесь.

— Любая информация от мистера Освальда является делом Бюро.

— Я не думаю, что вы можете показать эту записку. Могу поспорить, что ее пепел смыт в вашем туалете, согласно приказу мистера Гувера.

Если даже этого не было, то могло быть. Так писалось в заметках Эла.

— Если вы такой невинный, — сказал Фриц, — самые расскажите нам, откуда вы знали Освальда и почему у вас был при себе револьвер.

— И почему леди имела при себе нож, на котором была кровь? — прибавил Гости.

Это меня взбесило.

— Леди вся была в крови! — завопил я. — Одежда ее был в крови, ее туфли, сумочка! Этот сукин сын выстрелил ей в грудь, или вы этого не заметили?

Фриц:

— Успокойтесь, мистер Эмберсон. Никто вас ни в чем не обвиняет. — (Подтекст: пока что.)

Я глубоко вздохнул.

— Вы говорили с доктором Перри? Вы прислали его осмотреть меня и позаботиться о моем колене, итак, возможно, и говорили? Таким образом, вам должен быть известно, что в августе я был жестоко, едва ли не до смерти избит. Человек, который приказал меня побить — и принимал непосредственное участие в самом избиении, — это букмекер по имени Акива Рот. Я не думаю, чтобы он планировал нанести мне такие большие повреждения, но, возможно, я допек его издевательскими шутками и он пришел в неистовство. Я не помню. Я многое не помню после того дня.

— Почему вы не подали заявление, когда это случилось?

— Так как я находился в коме, детектив Фриц. Когда вышел из комы, ничего не помнил. Когда, в конце концов, память начала возвращаться — по крайней мере, частично, — я вспомнил, что Рот говорил, что он связан с букмекером из Тампы, с которым я когда-то имел дела, и новоорлеанским гангстером по имени Карлос Марчелло. Таким образом, мне обращаться к копам было рискованно.

— Вы хотите сказать, что у нас в ДДП нечисто? — не знаю, или Фриц на самом деле так сильно рассердился, или так хорошо играл, но мне на это было насрать.

— Я говорю, что смотрю «Неприкасаемых» и знаю, что мафия не любит доносчиков. Я купил револьвер для самозащиты — на что имею право согласно второй поправке к Конституции, и я носил его при себе. — Я показал на пакет «доказательства». — Этот револьвер.

Гости:

— Где вы его купили?

— Я не помню.

Фриц:

— Ваша амнезия довольно удобная, не так ли? Словно сюжет из «Тайной бури» или «Пока вертится мир» [675].

— Поговорите с Перри, — повторил я. — А еще приглядитесь к моему колену. Я поранил его вновь, когда мчался на шестой этаж, чтобы спасти жизнь президента. О чем расскажу печати. Также я расскажу репортерам, что в награду за выполнение своей обязанности американского гражданина я получил допрос в душной комнатушке, где мне не предложили даже стакан воды.

— Вы хотите воды? — спросил Фриц, и я понял, что все может закончиться хорошо, если я не ошибусь. Президент чудом избежал гибели. Эти двое — не говоря уже о шефе полиции Далласа Джессе Карри — будут находиться под огромным давлением, от них будут требовать показать героя. Поскольку Сэйди погибла, у них остался только я.

— Нет, — сказал я, — но ко’а-колы выпью охотно.

Ожидая свою колу, я вспомнил, как Сэйди сказала: «Мы оставляем за собой след шириной в милю». И это была правда. Но может, мне удастся использовать это себе на пользу. То есть если определенный водитель тягача из определенной авторемонтной станции «Эссо» в Форт-Уорте сделал так, как я его просил сделать в записке, заткнутой под дворник на лобовом стекле моего «Шевроле».

Фриц закурил сигарету и толкнул пачку по столу ко мне. Я покачал головой, и он ее убрал.

— Расскажите нам, как вы с ним познакомились, — сказал он.

Я рассказал, что познакомился с Ли на Мерседес-стрит и мы стали приятелями. Я слушал его разглагольствование о фашистско-империалистическом режиме в Америке, и чудесном социалистическом государстве, которое расцветает на Кубе. Куба — это идеал, говорил он. Россию захватили никчемные бюрократы, поэтому он оттуда и уехал. А на Кубе есть дядя Фидель. Ли не доходил до того, что бы утверждать, что дядя Фидель гуляет по воде, как по суше, но давал это понять.

— Я считал его малость дурковатым, но мне нравилась его семья. — Это была чистая правда. Мне действительно нравилась его семья, и я действительно считал его дурковатым.

— Как мог профессиональный учитель, как вы, жить в таком похабном районе Форт-Уорта, вот что удивительно, во-первых? — спросил Фриц.

— Я пытался написать роман. Я понял, что не могу этого делать, преподавая в школе. Мерседес-стрит еще та дыра, но там было дешево. Я думал, что написание книги займет, по крайней мере, год, а это означало, что мне нужно растягивать свои сбережения. Когда окружающая среда меня угнетала депрессией, я представлял себе, что живую в мансарде на Левом Берегу.

Фриц:

— Ваши сбережения включали деньги, которые вы выигрывали у букмекеров?

Я:

— Сейчас я воспользуюсь пятой поправкой[676].

Вилл Фриц на это буквально расхохотался.

Гости:

— Итак, вы познакомились с Освальдом и стали его приятелем.

— Это весьма приблизительное определение. Невозможно стать близким другом сумасшедшего. По крайней мере, для меня это невозможно.

— Продолжайте.

— Ли с семьей оттуда переехали; я остался жить там. И тогда как-то он мне неожиданно звонит и говорит, что теперь они с Мариной живут на Элсбет-стрит в Далласе. Сказал мне, что район там лучше, а аренда дешевая и полно свободных квартир.

Я поведал Фрицу и Гости, что к тому времени уже успел устать от Мерседес-стрит, поэтому поехал в Даллас, мы посидели с Ли в кафетерии «Вулворт», потом прошлись по району. Я снял квартиру на первом этаже дома № 214 на Западной Нили-стрит, а когда там освободилась верхняя квартира, я сообщил об этом Ли. Ответил, так сказать, любезностью на любезность.

— Его жене не нравилось их жилье на Элсбет-стрит, — объяснил я. — Дом на Западной Нили-стрит оттуда находился всего лишь за углом, но был намного лучше. И они переехали.