Целитель-7 (переработанная версия) - Валерий Петрович Большаков
Чмокнув меня мимоходом, да и то в щечку, она порывисто обняла Ромуальдыча, воркуя:
— Деда… Деда…
А «деда» таял и плыл.
— Внученька моя, — журчал он, — любименькая!
— Здорово, шеф! — откуда ни возьмись, материализовался Данька Корнеев. Гордо сияя, он пожал мою руку.
— И ты здесь! — улыбнулся я. Покосился на девушку, стыдливо опустившую ресницы, и хмыкнул: — Всё с вами ясно…
— Ну, показывай, — бодро велел Вайткус, — чего вы тут натворили.
— Да тут работы еще — вагон и маленькая тележка, — оживленно болтал Данил, неосознанно тулясь поближе к Ирме. — Мы тут сблатовали второкуров — строителей и реставраторов…
— Целый автобус набрался! — воскликнула девушка.
— Ну! — радостно подтвердил Корнеев. — И мы из Ленинграда прямо сюда. Думали, волокита начнется с горисполкомом… Ага! Как родных встретили! Им уже позвонили из Москвы, так они тут просто изнывали от желания помочь и обеспечить… — он торжественно, обеими руками указал на стильную табличку, золотым по черному извещавшую: "Областной Центр НТТМ", и сделал жест, как будто забрасывал что-то в двери: — Заходьте!
Едва Даня исчез за распахнутой створкой, как Ирма затеребила меня:
— Так ты один сюда? А Рита где? Или она с тобой?
— Да куда ж без нее, — мягко заулыбался я. — Мы сюда на все ноябрьские. Жди, в обед заявится. Ее Корнилий в монастырь повез.
— В мужской? — прыснула «любименькая внучечка».
— А он тайно! Нарядит Ритульку иноком…
— Везет же…
Временная проводка и голые лампочки высвечивали убожество запустения, но можно было и по-другому взглянуть — как на ремонт и наведение порядка.
Невысокие шаткие леса загромоздили все пространство. Девчонки в спецовках аккуратно счищали со сводов «накипь» ХХ века, замазывали выбоины и сколы. Стрельчатые окна накрепко заделали рамами, по углам гудели вентиляторы, нагнетая теплый воздух, а двое сноровистых мужичков выкладывали огромную печь.
— Мы, когда с пола весь бетон скололи, — обернулся к нам Данька, — вот туточки нижний слой кирпичей вскрыли — печной под, или как он там называется… А Ирма реконструкцию забабахала!
Девушка глянула на «экскурсовода» с укоризной, и я тут же подхватил, для пущего педагогического эффекту:
— Вульгарный тип, м-м?
— Он исправится! — пообещала Ирма, грозно хмуря бровки.
— Уже! — преданно вытаращился Корнеев.
— Етта… — прогудел Ромуальдыч за витой колонной. — Ого! Вы что, весь подвал выгребли?
— Да! — мигом возгордился Данил. — Вон, второй «МАЗ» грузим! Столько культурного слоя накидали…
— Скорее, бескультурного! — подхватил высокий бородач в каске и чистеньком комбинезоне. — Михаил! — сунул он лопатообразную пятерню.
— Тоже, — улыбнулся я, пожимая мозолистую руку.
— Ой! — воскликнула Ирма. — Дайте я между вами стану!
Мы с тезкой с удовольствием дали, а затем по истертым каменным ступеням спустились в подвал. Здесь держался холод, но сырость не чувствовалась. Каменные своды сходились над головой, и у двух лампочек-соток не получалось осветить обширную площадь — в углах темнота сгущалась, пугая тайнами старого замка.
Двое студентов скребли лопатами, подбирая остатки «бескультурного слоя», а хрупкая, миниатюрная девушка ширкала метелкой, открывая взгляду неровные каменные плиты пола.
— Чистота — залог здоровья! — выдал я начальственную мудрость.
Девушка с метлой смутилась, но решилась-таки на ответ, словно отзыв выговаривая:
— Порядок прежде всего!
— Пустовато как-то, — заозирался Вайткус.
— Ну, звиняйте! — развел руки Данька. — Прикованных скелетов нема!
А меня всего будто теплом обдало, и закопошилось понимание, отчего именно здесь, в «родовом гнезде», так легко и просто давались ментальные штудии.
— Ромуальдыч… — вытолкнул я дрогнувшим голосом. — Скажи, чтобы все вышли. На минутку.
Глянув на меня, Вайткус кивнул, ничуть не дивясь причуде начальника Центрального штаба НТТМ.
— Ребята! Девчата! Вы… етто… наверх!
— А что будет? — страшно заинтересовалась «девушка с метлой».
— Узнаешь первая, Томочка!
Подвал опустел, лишь сверху наплывали молодые голоса, и я прошелся из угла в угол, сам плохо понимая, что же ищу. «Не та натура» ловила даже не знак, а след знака, некое указание предка. Минута истекла, и мне пришло в голову, что лучше всего не напрягать мозги, а «отпустить» их, позволив всё еще загадочному подсознанию «найти то, не знаю, что».
Тактика удалась. Меня потянуло к дальней стене. Я прикладывал руку к плотно уложенным глыбкам, нащупывая кончиками пальцев полустертые метки, и замер, ощутив за камнем пустоту.
— Ромуальдыч!
Вайткус ссыпался по лестнице, и я улыбнулся, перехватив его горящий взгляд. Верна истина, что мальчишки не взрослеют, стареют только.
— Зубило и молоток!
— Етта… Щас!
Выбить твердейший известковый раствор оказалось непросто, но неведомый каменщик заделал щели лишь снаружи, для видимости нерушимой кладки.
Подчистив швы, я расшатал отесанный камень и вынул его. Еще один, и еще… На меня пахнул воздух, застоявшийся за четыре века.
— Посвети! — мой голос сорвался на сиплый шепот.
Дрожащий луч фонарика отразился от бронзовых полос, оплетавший ларец с высокой резной крышкой.
Громко сопя, я потянул его, перехватился и опустил на пол.
— Да он не заперт! — вырвалось у меня.
Сундучок прятал в себе пухлые рукописные книги — желтоватый пергамент покрывали четкие строки, а миниатюры поражали нетленной яркостью красок. Сверху же лежала стопка листов коричневатой бумаги, сшитая в толстую тетрадь.
— Ох… — выдохнула Тамара, заглядывая мне через плечо, и тоненько запищала: — Ребята, ребята! Сюда! Тут клад! Тут культурные ценности! Скорее…
Я осторожно открыл тетрадь, ухватывая зрением первые строчки: «И понеже смотрения Божией милости всюду исполняшеся, пишу во еже слово мое доиде и до правнука правнуков…»
Понедельник, 7 ноября. Позднее утро
Первомайск, улица Шевченко
Колонны давно разошлись, но ощущение праздника осталось. Нарядные толпы запрудили площадь Ленина — люди гуляли, степенно расхаживая или со смехом перебегая, встречаясь или знакомясь впервые. Малышня, осененная воздушными шариками, баловалась, играя в догонялки, но сегодня всё было можно.
А музыка из громадных репродукторов продолжала греметь, взвеиваясь маршами, как жизнеутверждающими гимнами, и повсюду, куда ни глянь, полоскали алые стяги. Весь город будто сместился в красную полосу спектра — на асфальт, на стены и крыши домов ложились розовые отсветы. Даже в голых ветвях облетевших каштанов путался шалый протуберанец.
Светлана Шевелёва счастливо вздохнула, вбирая воздух, заряженный радостью. Да, Москва надолго оторвала их с Машкой от здешнего неяркого бытия, закружила, завертела разноцветной каруселью, вот только все эти блестки мели поверху, не трогая глубинные пласты души. А то, что в ней залегло на всю жизнь — отсюда.
Здесь они родились, здесь прошло их счастливое детство. Да, им с Машей редко перепадали пирожные, зато становились подлинным лакомством! А какие баба Нюра выпекала «вкуснючие» паски, в Москве зовомые куличами!
Мама никогда не
