Дмитрий Зурков - Бешеный прапорщик
— И что вы собираетесь делать с этими детьми? Оставлять на попечение роты? Ну, с мальчишкой проще. Зачислим ординарцем, или подносчиком патронов. А девочка? Вы знаете, что, коль взялись за такое дело, должны воспитывать, обеспечить их образованием и приданым, наконец. Об этом уже мало, кто помнит, но во время Балканской войны 1878 года Кексгольмский гренадерский полк подобрал двухлетнюю полузамерзшую девочку-турчанку. Решением офицерского собрания ее оставили дочерью полка, крестили, потом, когда она подросла, за счет жалования офицеров и нижних чинов ее отправили учиться в Варшаву, а ее отметки вывешивались в полку на всеобщее обозрение. Потом был институт благородных девиц, свадьба, на которой присутствовало около двухсот кексгольмовцев…
— Валерий Антонович, откуда вы все это знаете? — Дольский сильно заинтригован. — Зная вас не первый день, в сентиментальности не замечал.
— В Варшаве в середине девяностых годов была издана книга "Дочь Кексгольмского гренадерского полка", автор – штаб-ротмистр Елец. Приходилось читать во время учебы в Академии Генштаба по совету своего куратора… Так вот, вы, Денис Анатольевич, готовы сделать то же самое в отношении этой девочки?
Интересный поворот, я об этом не думал. Да ни о чем не думал, увидев ее глаза и дав обещание, что ее больше никто никогда не обидит. Ну что ж, трудности нас делают только сильнее, и как напишет когда-нибудь Сент-Экзюпери "Мы в ответе за тех, кого приручили". Поэтому, ответ однозначный:
— Да, готов. И со своей стороны хочу напомнить вам, Валерий Антонович, когда я рассказывал о… — немного понижаю голос на всякий случай. — О послереволюционных событиях, говорил о том, что председатель ВЧК, самой жестокой организации Советской власти, Феликс Дзержинский одной из своих задач считал решение вопроса с беспризорниками, их дальнейшим существованием и воспитанием из них будущих коммунистов.
— Хорошо, тогда имейте терпение и выслушайте меня до конца. Информация получена сегодня из штаба фронта. По данным контрразведки германцы создали несколько разведшкол, в которых обучаются дети и подростки, направляемые затем под видом беженцев на нашу сторону. Поэтому я так подозрителен. Что будет, если неприятель узнает о роте и ее дислокации, надеюсь, говорить не нужно?
— Я встретил их совершенно случайно, мог ведь спокойно пройти мимо… И самое главное, я видел их глаза. И Алеси, и Данилки. Такое сыграть нельзя!
Капитан устало машет рукой, желая прекратить спор.
— Давайте тогда решим так. Вы даете мне всю информацию по детям, я постараюсь найти их родителей. И свяжусь с жандармским управлением. Как мне сказали, у них есть дама, умеющая быстро находить общий язык с детьми и узнавать все, что ей нужно. А еще я сообщу в комитет Земгора, ведающий делами беженцев. В сопровождении их представителя визит этой дамы будет менее заметен. Вы же, в свою очередь, проследите, чтобы никто из детей не покидал расположения, и приставьте к ним опекуном кого-нибудь из толковых солдат, или унтеров. Пусть в дополнение ко всему смотрят за ними…
Как и было приказано, следующим утром без четверти десять лучшие представители роты, наглаженные и надраенные, как медные котелки, в количестве шести боевых единиц, уже стояли перед особняком господина Свентицкого на Подгорной, где и располагался штаб фронта. Мы с Федором ничем не выделялись из толпы простой пехоты, а вот Михалыч, Гриня, Митяй и Андрейка-Зингер в своей казачьей форме выглядели этакими пижонами с проспекта. Синие шаровары первого срока с широким алым лампасом, такие же синие погоны с красной окантовкой и блестящим галуном, новые гимнастерки, фуражки набекрень, из-под которых выбивались кучерявые чубы, и даже запах одеколона, щедро одолженного Оладьиным – все говорило о лихости, удальстве и явном превосходстве перед другими индивидуумами, имеющими наглость относиться к Русской армии. Утром, когда увидел, как они готовятся к предстоящему действу, не знал – то ли моментально охренеть, то ли медленно выпадать в осадок. Сначала с помощью небольших хитрых щипчиков, позаимствованных у неизвестного куафера, станичники накрутили себе чубы так, что любая блондинка умерла бы от зависти, потом закрепили это произведение искусства сахарной водой за неимением лака для волос. Мне бы этой сладкой смерти хватило на целый самовар чая, а этим, блин, показалось мало. После началось главное действо. Тщательно отмытая вчера, с утра обувь была подвергнута креативной обработке с помощью того же сахара. Сначала вся веселая компания набила себе рты кусками рафинада, как будто не жрали чуть ли не целый месяц, затем последовала стадия медитации, когда возле казармы сидело четыре невозмутимых и молчаливых "статуи", никак не реагировавших на внешние раздражители. Спустя некоторое время растворенный сахар тоненькой струйкой выплевывался на сапог и быстро растирался тонким слоем по поверхности, в результате чего образовалась зеркально-блестящая корка. В общем, я понял, что в красоте ничего не понимаю. По дороге в штаб казаки выписывали немыслимые виражи, чтобы невзначай не запылить блестящие сапоги, в которых можно было увидеть свое отражение. Свою обувку я выдраил гуталином в расположении, а затем обновил глянец с помощью чернявого словоохотливого парнишки-чистильщика, сидевшего возле штаба со своими причиндалами, посему никаких комплексов не испытывал. Не всем же быть красавцами.
Народу собралось немного, с десяток офицеров и полтора-два десятка солдат, так что Николеньку Бера и Димитра Стефанова увидал еще издали. Сгорающие от нетерпения и любопытства, они собрались устроить допрос на предмет дальнейшей службы прямо там же, на месте, но меня спасла отмазка в стиле "Не здесь и не сейчас" и появление штабных культорганизаторов, которые окончательно разделили присутствующих на нижних чинов и господ офицеров, и завели в бальный зал, где, по всей видимости, и должен был состояться ритуал награждения. Воодушевленные своей значимостью, "паркетчики" построили нас в одну шеренгу строго по алфавиту и, исполненные гордости за свою работу, удалились, еще раз напомнив нам, что перед грозным ликом наместника Бога Войны на Западном фронте Его высокопревосходительства генерала от инфантерии Эверта мы все должны соответствовать. Не уточнив, однако, чему. Офицерская шеренга составляла одиннадцать человек, благодаря чему я стоял рядом с Бером, который, кажется, проникся и уже соответствовал. Впрочем, и у самого наличествовал легкий мандраж. Не каждый день награждают одним из высших орденов империи, пусть и четвертой степени. Это все же не юбилейные медальки, и не пресловутый "песок" за сколько-то там лет безупречной службы.
Генерал не заставил себя долго ждать. Двери торжественно распахнулись, в зал вошел Командующий. Именно с большой буквы – крупный, осанистый, с большими, еще сильными, несмотря на возраст, руками. Усы и борода в стиле Императора, прямой железный взгляд сразу давал понять кто главный пастух в этом стаде. Сзади эскортом двигались давешние "штиблеты", неся в руках подносы с орденами.
Когда дошла очередь, генерал соизволил собственноручно передать в руки бархатную коробочку с белым Георгиевским крестом, поздравил, выслушал в ответ "Служу Престолу и Отечеству, ваше высокопревосходительство!", хотел проследовать дальше, но в последний момент, что-то вспомнив, остановился.
— Подпоручик Гуров? Вторая армия?
— Так точно, ваше высокопревосходительство! — и зачем этот штабной крыс мне вторым голосом подпевает, я, что, сам представиться не в состоянии?
— Х-мм… Ну-ну… Добро… Молодец, подпоручик…
Величественным жестом остановив мое очередное изъявление восторженных чувств, генерал продолжил церемонию. Наконец-то в руки нового хозяина попала последняя медаль, тихонько прозвенела подвесками люстра под потолком после дружного солдатского рева "Рады стараться, ваше высокопревосходительство!", и мы удалились на свежий воздух решать самые главные на сегодня вопросы – "Где?" и "Во сколько?". Николенька Бер, как авторитетный специалист, предложил осесть в ресторации Общественного собрания недалеко отсюда, на пересечении Подгорной и Скобелевской, которая по своему статусу имела право открыто торговать веселящими жидкостями, или же совершить небольшое путешествие и заглянуть на Захарьевской в "Стеллу". Честно говоря, абсолютно не хотелось сорить деньгами, которых оставалось не так уж и много, тем более, что мы с Оладьиным договорились совместить обмывание его погон и моего ордена. Не экономии ради, а чтобы не скатываться в череду пьянок по "объективным" причинам. Да и обычаи роты забывать не следовало бы. Ганна, наверное, уже вовсю готовит праздничный обед. Поэтому, принимаем командование на себя.
— Прошу извинить, господа, но я – пас, — видя их недоуменные лица, пускаюсь в объяснения. — Дело в том, что в теперь уже нашей роте сегодня должны быть проведены два ритуала, на коих обязан присутствовать. Вручение погон Сергею Дмитриевичу и поздравление перед строем награжденных сегодня бойцов. Со своей стороны предлагаю вам прибыть в расположение к часу пополудни, чтобы самим ознакомиться с некоторыми особенностями подразделения, поздравить уже подпоручика Оладьина, а заодно и "влиться" в коллектив.
