Огнем, мечом, крестом - Герман Иванович Романов
Восемьсот лет разницы в восприятии мира — это очень много, настоящая культурная пропасть, бездна под ногами!
Тем временем девчонка старательно его обула, снова метнулась к печи — снующие там женщины весьма почтительно передали ей глиняную чашку с большим куском отварного мяса, от которого шел пар. Теперь ситуация прояснилась окончательно — лучший «ломоть» феодалу, причем отдельная от всех трапеза тут прямое следствие, само собой подразумевающееся. Хватать руками жирный и горячий «кусман» Лембит не стал, отстегнул «липучку» от нагрудного кармана и достал завернутую в салфетку стальную вилку. Затем вытащил нож, и с их помощью живо разделал мясо на небольшие кусочки. И принялся аккуратно поедать почти несоленое мясо, стараясь не заляпаться жиром. Вот тут все на него оторопело взирали, правда, стараясь сделать это незаметно. Зрелище для соплеменников явно необычное, такое поведение за «столом» (хотя откуда здесь привычные столы) непринято, но этого он и добивался, «расставляя все по своим местам».
— Так, панибратство тут не допустимо, каждый знает свое место, — пробормотал Лембит, дожевав очередной кусочек. — Теперь остается узнать, «чье место» я по недомыслию сегодня занял.
На вопрос ответа не было, и хотя хотелось кушать, он не стал доедать мясо, мысленно посетовав на отсутствие перца и соли, и собственной чистой тарелки — все же брезгливость никуда не делась. Вытер нож, вилку и кружку сеном, затем протер свои вещицы салфеткой, и все распределил по карманам. И вовремя, тут же в дом вошел Тармо, низко поклонился.
— Мой господин, пришли ливы, хотят в твоей дружине сражаться. И люди собраны, вестника в городище я отправил, слова твои он заучил.
Шипов снова уловил странность — «мой господин» у Тармо прозвучало как-то привычно, словно тот сделал свой выбор, определился. Однако теперь нужно заниматься делом, с которым он был знаком только по книжкам и фильмам. Вот смеху-то — «малев» переводится именно как «дружина», и к нему пришли какие-то ливы, хотя в его времени этот народ практически исчез, и нет природных носителей их языка, который изучают лингвисты только в университете в Тарту. А вот названия от практически сгинувшего народа остались — Ливония, Ливский Берег и прочие.
И нет никакого удивления — полностью были истреблены и насильственно ассимилированы пруссы, зато Пруссия, уже германская по своему этническому составу, вошла в историю!
Шипов поднялся с «обжитых нар» (чур-чур, мысленно перекрестился, хотя от них, как и от сумы не отвертеться, если судьбой предназначено), и вышел из дома через дверь, согнувшись в три погибели. Весьма функциональный проем — и тепла наружу меньше уходит, и любому врагу, кто попытается вовнутрь прорваться, сгибаться тоже придется. И как следствие, подставлять под удар сверху, с размаха, а такие самые сильные, свои шею и затылок с соответствующими последствиями для организма.
— Ох, мать вашу, как дышать приятно…
Глотнув чуть морозного воздуха, Лембит моментально почувствовал легкое опьянение с нешуточным потрясением — дышать стало неимоверно легко и приятно. И только сейчас он осознал, какая антисанитария царит в жилищах эстов, если сейчас глаза на лоб полезли и надышаться кислородом не может. Усмехнулся — в его времени все пропитано промышленными отходами и «достижениями», загажены окрестности городов, климат на планете изменяться стал. А тут дышать можно полной грудью и пьянеть, вот только в таких домах жить категорически противопоказано, по крайней мере, ему уж точно. Пусть лучше обычная банька временным жилищем пока станет, но правильней будет дом нормальный построить, со стеклянными окнами, и печь с трубой сложить, чтобы топить ее «по белому», да и полы из досок настелить, грязь лучше не месить. И тут же перечень предстоящих работ и новшеств тут же стал добавляться новыми пунктами, и Шипов, мысленно охнув, предпочел «отключить» в мозгу эту «опцию». Тут как нельзя лучше выражение подходит — работы непочатый край!
Отдышавшись, вернее надышавшись чистого воздуха, Лембит внимательно окинул взглядом городище — людишек явно прибавилось, как и лошадей, причем оседланных. Последние стояли везде, и лопали отнюдь не сено — некоторым, что были покрепче статью, на морды навесили торбы с овсом или ячменем, а это одно свидетельствовало о том, что то боевые кони. Но таких даже десятка не насчитывалось, это он понял сразу, и стояли они наособицу. И седоков сразу опознал — ливы, о которых говорил Тармо. Те же эсты по виду, только в отличие от них вооружены куда лучше — на кожаных куртках железные пластины, точно такие же на шапках и сапогах, большие луки, стрелы в колчанах, округлые щиты. И главное — нормальные мечи на поясе, не длинные кинжалы, а это однозначно свидетельствует о том, что люди служивые, и в боях побывавшие — лица в шрамах, глаза цепкие, смотрят сурово, с подозрением. Это не крестьяне, вполне профессиональные воины, для которых убить врага в бою такое же ремесло, как для крестьянина выращивать зерно, а для рыбака плести сети и ловить неводом.
Да и недоверие, если оно и будет, то обусловлено — тут Лембит вполне понимал их. Ведь стоит такой весь в зеленом «господин», меча нет, доспехов тоже, уверенный такой и на голову выше. Вот только вряд ли эсты о его «подвигах» молчали, о таких «фокусах» рассказывают сразу, и никто из очевидцев не удержится, чтобы для «красочности» изложения деталей от себя не добавить. Христиане бы его сразу на костер поволокли как колдуна и чародея, но тут язычники, им чудеса на веру принимать приходится. И чем они выразительней, тем сильнее тот, кто ими обладает.
Старший из ливов, но не по возрасту, по уверенности, сделал шаг вперед, низко поклонился, и сразу же «взял быка за рога»:
— Княже, люди говорят, что сами видели, как ты огненный шар в крестоносца метнул с силой неимоверной?
Говор определенно эстонский, но иной, понять можно, как финна или карела, но трудно. Похожим наречием говорят на Сааремаа, именно так глотая слова, будто на лодке в шторм пытаются друг до друга докричаться. Так что если он лива понял, то и его поймут, только говорить нужно спокойно и раздельно, отделяя слова. И чуточку свысока, чтобы уверенность почувствовал, ведь все предельно серьезно, какие
