Контролер (ПВ-3) - Никита Васильевич Семин

— Хоть одеться дай, — пробурчал отец.

— Так дойдешь. Не растаешь.

Я посмотрел ему в глаза и понял, этот стрельнет. И сомневаться не будет. Батя понял то же самое, потому больше спорить не стал. Когда они ушли, я первым делом бросился к телефону и набрал номер секретаря товарища Сталина, мысленно молясь всем богам, чтобы тот еще был на месте. Мои молитвы были услышаны, и товарищ Агапенко даже подтвердил, что и Иосиф Виссарионович еще работает. Не теряя времени, я оделся и кинулся обратно в Кремль. Действовать нужно быстро!

Казалось так, как я бежал сейчас, я не бегал никогда. Моего отца могли взять лишь из-за одного — как месть за мою деятельность. Иных причин я не вижу. А раз так, то кто мог отдать подобный приказ? Лишь кто-то из верхушки ОГПУ, под которым «закачалось кресло». И этот неизвестный может действовать очень жестко и даже жестоко. Сейчас отца отвезут в Бутырскую тюрьму и просто выбьют из него необходимые показания. После чего и мое вмешательство в процесс задержания припомнят, выставив как пособника. Уверен, тот агент действовал по самому жесткому сценарию задержания не просто так. Хотел спровоцировать меня, и у него получилось! И ведь взяли отца не где-нибудь, а дома у меня на глазах. Лишь если я сейчас первым доберусь до Иосифа Виссарионовича и все расскажу, есть шанс, что все обойдется.

Не успел. Когда я забежал в приемную Сталина, Агапенко сказал, что у него посетитель. И после доклада о моем визите Иосиф Виссарионович далеко не сразу меня принял. А когда я все же получил разрешение войти, внутри уже стоял какой-то мужчина. В возрасте, лет сорока, ушастый и худой, с короткими усиками и простоватым лицом, больше подходящим какому-нибудь деревенскому пастуху, чем государственному деятелю.

Я успел заметить в его глазах искру превосходства и самодовольства, которую он постарался тут же погасить.

— Товарищ Огнев, — протянул Иосиф Виссарионович, смотря на меня нечитаемым взглядом. — Вы что-то хотели срочно доложить? Так внезапно практически ворвались в мой кабинет…

Я снова посмотрел на незнакомца, и собравшись с мыслями, кивнул.

— Да, товарищ Сталин. Только что сотрудник ОГПУ в грубой форме арестовал моего отца. Он не показал своего удостоверения, пока мне не пришлось применить силу. Затем под угрозой револьвера забрал его с собой. В чем бы его ни обвиняли, такие действия недопустимы.

— В действиях сотрудника ОГПУ действительно придется разобраться, — бросил взгляд на незнакомца Иосиф Виссарионович. — И это будет произведено, — надавил голосом Сталин. — Однако, само по себе сопротивление сотруднику ОГПУ недопустимо.

— Никто и не сопротивлялся, — возразил я. — Как я и сказал — он не показал свое удостоверение. Откуда нам было знать, что он не самозванец?

— Но когда вы узнали, что он не врет, почему ваш отец сразу не пошел с ним? — спросил товарищ Сталин, показав свою осведомленность о задержании моего отца.

Я лишь поразился, как меня смог опередить этот вот ушастый тип. Мне ведь от дома до Кремля бежать пять минут. И оделся я быстро. Но все равно меня опередили! Интересно, что это за прыткий тип?

— По методичке, которая была разработана мной с товарищем Вышинским, сотрудник ОГПУ обязан предъявить свое удостоверение, озвучить обвинение и лишь после этого требовать пройти с ним. И только в случае отказа применять оружие.

— Методичка еще не внедрена в службу, — покачал товарищ Сталин. — Поэтому я возвращаюсь к своему вопросу — почему ваш отец сразу не пошел с сотрудником ОГПУ, когда убедился, что перед ним не самозванец?

— Он попросил одеться. Ему не дали. Задержанию он не сопротивлялся.

Помолчав какое-то время, товарищ Сталин задал мне неожиданный вопрос.

— Товарищ Огнев, вы знали об уходе вашего отца из партии?

— Да.

— А почему он так поступил?

Вот тут я не знал, что ответить. Я ведь и сам не знаю истинных причин. Только то, что отец был сильно расстроен тем, что из партии поперли Троцкого и Зиновьева. Да и вообще высказывался в духе «партия уже не та». Но если так скажу, то лишь подкреплю высказанные агентом обвинения в оппозиционной деятельности бати.

— Доподлинно мне неизвестно. Я был еще мал, и он со мной не делился истинными причинами своего поступка.

— И все же, неужели он ничего не говорил об этом?

— Он… — я замялся.

— Ну же, товарищ Огнев, — подогнал меня Сталин. — Не стесняйтесь.

— Он был огорчен тем, что из партии были исключены Троцкий и Зиновьев.

Этот момент общеизвестный. Отец не делал из этого секрета, и наверняка ОГПУ это уже знает. Иначе с чего бы им вообще хватать и арестовывать отца? А вот если начну открыто лгать, этим только ухудшу его положение. Помочь я ему тогда уж точно не смогу.

— Вы считаете, он был прав?

— В чем?

— Что покинул партию и поддерживал Троцкого и Зиновьева.

— Я не говорил, что он их поддерживал, — тут же закачал я головой. — Я и не слышал этого никогда. Его не устраивало, что старых членов партии из нее исключают несмотря на былые заслуги. Прав ли он был, что ушел? Ответа у меня нет.

— А вы бы как поступили на его месте? — спросил Иосиф Виссарионович.

Незнакомец стоял и наслаждался тем, как меня «допрашивает» Сталин. И молчал. Ни разу голоса не подал, как я вошел.

— Я не стою в стороне, когда меня что-то не устраивает. Вы и сами это могли заметить. Все мои идеи — как раз из-за моего нежелания закрывать глаза на то, что я считаю неправильным или несправедливым.

— Значит, вы остались бы в партии и попробовали изменить то, что вам не нравится? Ушли в оппозицию?

«Вот что интересует Сталина! — дошло до меня. — Он хочет понять, пойду ли я против него, если уже меня что-то не устроит в его политике. Начну утверждать, что это не так — солгу. Уж товарищ Сталин успел меня изучить достаточно, чтобы это понять. К тому же я уже решил, что буду в разговоре максимально честным, по возможности только сглаживая некоторые „углы“. Так что и сейчас нужно отвечать прямо».

— Любому человеку