Консул Руси (СИ) - Ланцов Михаил Алексеевич
Легионеры же Ярослава блистали в этом плане. Стандартная кольчуга и стандартный шлем, слепленные по единым шаблонам и лекалам, впечатляли. Одинаковые щиты, раскрашенные по трафарету, только добавляли эффекта. Образ завершала одежда. Закрытые так называемые северные калиги с высоким голенищем на шнуровке, одетые на портянки, прекрасно сочетались со свободными штанами и стеганым халатом красного цвета, что выступали из-за защитного снаряжения. Кроме того, у всех имелся пояс с колющим мечом, напоминающим ранний римский гладиус, то есть, греческий ксифос, которым традиционно сражались еще гоплиты царя Леонида.
В общем — красота.
И это только пехота. Конница тоже выглядела неплохо. По местным меркам так и вообще — замечательно.
Византийская делегация вышла на деревянный причал в довольно представительном числе. Возглавлял ее старый знакомый — магистр Мануил. Тот самый, который в свое время повздорил с верным помощником Ярослава — Трюггви. Мутная была история. Судя по всему, о любви и ненависти. Однако Мануил ее в тот раз эскалировать не стал, даже не явился к тогда еще конунгу, чтобы рассказать свою версию событий. Просто подразнил скандинава и все.
Теперь же он вышел на причал в компании с какой-то довольно ладной молодой женщиной, что держалась к нему очень близко. Судя по возрасту, годящейся ему в дочери. А к юбке той особы жался светловолосый и голубоглазый паренек лет пяти-шести, совершенно непохожий на нее внешне.
Ярослав скосился на Трюггви и присвистнул.
— Мать, мать, мать… — привычно отозвалось эхо.
— Что ты говоришь? — Словно очнувшись ото сна, спросил Трюггви не отрывая взгляда от этой женщины и паренька.
— Это та самая Глафира, о которой ты говорил?
— Да…
— А этот парень…
— Это мой сын! — Воскликнул Трюггви с видом совершенно придурковатым.
Подошли.
Пообщались.
Мануил поздравил Ярослава со славной победой, спасшей от великих бедствий не только его людей, но и жителей всей Ромейской державы. А также с благоразумием в вопросах политики, ибо его союз с хазарами был очень своевременным и правильным. И сообщил, что Василевс не отклоняется от слов договора и высылает ему поставки просо за текущий и предыдущий год, как они и уславливались. А также, понимая те сложности, с которыми консул сталкивается, защищая интересы ромеем в этих глухих лесах, шлем еще помощников, сверх оговоренных.
— Ремесленников?
— Так и есть.
— Опять плотников, гончаров да ткачей? — Чуть поведя бровью, спросил Ярослав.
— А разве тебе они не надобны?
— Надобны. Конечно, надобны. Но меня немного удивляет такая избирательность. У Василевса есть задумка превратить Новый Рим в новый мировой центр по производству амфор?
— Эти ремесла очень важны для жизни простых людей.
— И я благодарен Василевсу за них. Мои люди для меня важны. И я приложу все усилия к тому, чтобы их жизнь была легче и лучше. Не подумай, дорогой друг, что я осуждаю или недоволен. Моей благодарности нет границ. Эти ремесленники мне очень помогут. Но и любопытство, присущее всем людям, имеется. Вот я и спрашиваю. Василевс щедр. И мне хотелось бы узнать, возможно у него есть какой-то план?
— Наш Василевс, — специально оговорился Мануил, внимательно наблюдая за реакцией Ярослава, — разделяет твое человеколюбие. И мыслит только о том, чтобы люди, что волею Всевышнего оказались под его рукой, жили благополучно.
— Надеюсь Всевышний услышит его молитвы и все задуманное им удастся в полной мере, — уклончиво ответил Ярослав. — Я же со своей стороны приму его людей и постараюсь сделать так, чтобы они занимались любимым ремеслом без всяких помех.
Маниул кивнул с едва заметной смеющейся улыбкой на лице. И они перешли к следующим вопросам. Когда же все закончилось, Трюггви не выдержал и воскликнул:
— Ты же сказал, что убил его!
— Я соврал, — невинно пожав плечами, ответил Мануил. — Разве я мог убить собственного внука?
— А ты… ты… ты… ты ведь жена другого мужчины. Зачем ты приехала? — Спросил Трюггви у Глафиры.
— И тут я соврал, — ответил за нее Мануил. — Моя дочь отказалась выходить замуж за кого-либо кроме тебя. А раз тебя посчитали убитым, то и вообще ни за кого. И пообещала наложить на себя руки, если я насильно ее отдам замуж.
— Но…
Глафира же, не говоря ни слова подошла к Трюггви и обняла его. Да что там обняла? Просто повисла на нем. И зарыдала.
— Мама, мама… — громок спросил паренек, подойдя и дергая ее за юбку. — Ты чего? Кто тебя обидел?
— Никто милый. Никто. Это я от счастья? Вот. Папа твой жив оказался…
Ярослав наблюдал за этой сценкой воссоединения семьи и вымученно улыбался. Иногда переглядываясь с Мануилом, выглядевшим победителем. Шутка ли? Верного человека у него переманил. Да так, что и не встрянешь. Трюггви за это время довольно сильно сблизился с Ярославом и во многом ему помогал. Прежде всего взвалив на себя функции близкие к начальнику полиции. Командовал патрулями. Помогал дознания проводить и расследования. И чем дальше, тем больше погружался в эти дела, обрастая собственным влиянием.
— И что теперь? — Спросил Ярослав Трюггви, поймав его вечером для беседы с глазу на глаз.
— Не знаю, — серьезно ответил он. — Я не смогу от нее отказаться… от них. Но и доверять мне теперь ты не сможешь.
— Она ромейка из аристократии и через нее на тебя станет ее отец влиять. Хочешь не хочешь, а они намного искушеннее в этом вопросе, чем ты.
— Согласен, — угрюмо кивнул Трюггви.
— И что делать будешь?
— Я хочу остаться.
— Остаться?
— Я не хочу, чтобы мой сын рос в Миклагарде[2]. Там слишком много грязи. Слишком много интриг. А здесь он сможет вырасти мужчиной, а не изворотливой интриганкой, лишь внешне подобной мужчине.
— А что до службы твоей?
— Я могу принести тебе великую клятву на храмовом круге, именем трех богов в присутствии свидетелей. Поклявшись, что ежели нарушу ее, то сгинуть мне навечно в Хельхейм. Я благодарен тебе за доверие. За возможность жить спокойно без вечных походов. За дело, что ты мне поручил. И я не хочу его бросать.
Ярослав внимательно посмотрел на Трюггви. В том не было даже легкого оттенка лукавства. Глаза смотрели прямо и твердо. Не мельтешили. Усомнись консул сейчас в его словах и все, между ними пробежит кошка и неизвестно, чем все это закончится. Доверься? И жизнь Ярослава окажется под ударом. Теоретическим. Гипотетическим. Но ударом. Однако, после почти минутного колебания, он произнес:
— Хорошо. Присылай своего сына, будет учится с моим.
— Конечно! Спасибо! — Радостно воскликнул Трюггви.
— И с клятвой не тяни. И да. Ежели Мануил или его люди начнут тебя к чему-то склонять, ты сразу не отказывайся. Отвечай уклончиво. Он ведь не для себя будет стараться. И я хочу знать, какие планы у Василевса. Может через это их и узнаем…
[1] Деревянный карандаш современного типа изобрели в 1790 году в Вене. Делали их смешивая растертый в порошок графит с глиной и водой, а потом обжигая. И после этого помещая полученный таким образом стержень в деревянный футляр. Графитовые же карандаши без деревянной рубашки известны с XVI века. Поэтому, зная это, он скупал у викингов, едущих торговать, «чертильный камень, но не уголь», что они везли в качестве товара или трофея из Британии. И делал для своих нужд крошечные партии карандашей. А доступ к гуттаперче, пусть и в жестко ограниченном количестве, позволял ему делать ластик и более экономно расходовать бумагу.
[2] Миклагард — одно их скандинавских названий Константинополя.
Глава 8
864 год, 11 сентября, окрестности Нового Рима
Ярослав сидел на своем Буцефале и наблюдал как легионеры загружали в обозный фургон последние мешки картошки. И это было великолепное зрелище! Его первый гектар картофеля! Он просто светился, ничуть не скрывая своего удовольствия…
