Консул Руси (СИ) - Ланцов Михаил Алексеевич
Вид двух десятков легионеров с пилумами наизготовку радости не придавал. Один бросок и почти все дружина ляжет. Если не вся. Вон — ее всего дюжина. Да, все в кольчугах, но все только увидели, чего стоит их защитное снаряжение перед столь грозным оружием. Раз и все. И финиш. А если кто и выживет чудом, то шансов у него, скорее всего нет никаких.
— Оружие на землю! — Рявкнул Волк.
— Ты чего?! — Уже громче воскликнул тот же дружинник. — Мы же свои!
— ОРУЖИЕ НА ЗЕМЛЮ!
— Хорошо, хорошо… — чуть помедлив, произнес уже другой и первым бросил на землю копье и щит, а потом и топор, осторожно вытащив его из-за пояса. За ним последовали остальные. Перспектива быть наколотыми на пилум словно жук на булавку никого из них не обрадовала.
— Теперь на колени! — Крикнул Волк, когда дружинники покидали оружие на землю с самым недовольным видом.
— Ты совсем рехнулся?!
— НА КОЛЕНИ! ЖИВО! РУКИ ЗА ГОЛОВУ! — Прорычал Волк команду. Благо, что взятие в плен тоже в легионе отрабатывали, пусть и не часто.
Дружинники нехотя подчинились. Тем более, что лучники уже натянули тетиву на свои луки и были готовы присоединиться к веселью.
И как только последний дружинник выполнил требуемое, их начали вязать. Но не всей гурьбой навалившись, а строго по одному, удерживая остальных под прицелом. И только после этого отвели в крепость, где и посадили под арест в пустующей конюшне.
Бунт был подавлен. Странный и глупый бунт. Однако Волк, не будучи до конца уверенный в правильности своего поступка, отправил по сигнальной системе запрос на прибытие Ярослава. Дескать, проблемы. И когда тот через четверо суток прибыл с отрядом конницы… то знатно выругался. Однако дальше подобной реакции негатив его не распространялся на легионеров.
Он ждал этот конфликт, считая, что он неизбежен. Не здесь, так там прорвет нарыв. Не сегодня так завтра… Потому как кроме намечающихся проблем с племенной аристократией, проблема имела куда более широкие и фундаментальные корни. Все было на виду, но как бескровно спустить пар у этого кризиса Ярослав попросту не знал.
Кто такой дружинник в условиях раннесредневекового общества? Да и вообще любой варварской цивилизации. Это человек, который поднялся над простыми людьми. Выделившись на их фоне за счет военного ремесла на смычке с религиозной составляющей. Он не просто дерется в бою, в отличие от ополченца тех лет, он сражается, посвящая свою жизнь и кровь высшим силам. В дальнейшем это трансформировалось в классическое военное сословие, которое считало зазорным заниматься чем-то иным, кроме военного дела и грабежа. Грабеж — это нормально. Грабеж — это неотъемлемая часть войны на протяжении почти всей истории человечества.
Для дружинника личная удаль и слава были крайне важны. Они были буквально возведены в статус культа. Дисциплина же считалось чем-то безмерно малозначительным. Ведь в мистическом плане отношения строились по схеме прямой связи такого воина с высшими силами. Без посредников. Он был сам себе и паства, и пастырь. А потому, конечно, мог подчиняться и даже какие-то приказы выполнять, но только того человека, которого лично уважал. Остальные ему были не указ. Да и то, только тогда, когда сам считал нужным подчиниться, воспринимая командира как первого среди равных. А если что не так, то и уйти мог, а то и бунт супротив своего вождя поднять. Та еще вольница с кучей тяжелых родовых травм.
Ярослав же выковывал себе легионеров по совершенно иным принципам. Он насаждал военное ремесло через концепт воинской службы. Службы ему и только ему. Дескать, это вооруженные слуги, выполняющие его волю. А также налегал на то, что субординация, подчинение приказам и дисциплина — это краеугольные камни настоящей армии, без которых никуда. И вот уже на протяжении трех лет методично вдалбливал эти вещи в головы своих рекрутов, потихоньку их трансформируя. Изо дня в день. И днем и ночью. Чтобы это осело в их голов очень крепко и твердо, на уровне условных рефлексов, а также мыслей и суждений неотличимых от собственных.
Кроме того, Ярославу требовалась регулярная армия, а не сброд лихих головорезов. Но война происходит не каждый день. Поэтому содержать ТАКУЮ толпу дармоедов выглядело непозволительной роскошью в его глазах. Особенно при столь остром дефиците рабочих рук. Поэтому он насаждал среди легионеров общегражданский принцип Древнего Рима, который заключался в том, что хороший гражданин это и хороший воин, и хороший работник, и хороший семьянин. То есть, война войной, но, если надо, трудится не зазорно. По этой причине легионеры не только тренировались, но и участвовали в разнообразных хозяйственных проектах. Там, где требовалась организованная концентрация рабочих рук. Причем, нередко, это все совмещалось. И, например, до мест корчевания поля легионеры могли двигаться маршем с полной выкладкой.
Так или иначе, но легионер и дружинник к 864 году уже жили в двух разных мирах, опираясь на несовместимые ценности. Из-за чего их конфликт был неизбежен…
— И что мне с вами делать? — Грустно спросил Ярослав у арестованных дружинников, когда все стороны конфликта высказались.
— Весемир был в своем праве! — Воскликнул один из дружинников, все еще связанный.
— Я прислал вам помощь, чтобы в случае внезапного нападения вас как баранов не перерезали. Вместо того, чтобы принять добром моих людей, Виктор, — консул специально назвал Весемира христианским именем, — устроил распрю и вызвал моего человека на Божий суд под надуманным, лживым обвинением. Что это, как не измена? И Божий суд показал все как есть. А вы не только поддержали изменника, но и попытались оспорить Божий суд. Кто вы после этого? Изменники и дерьмо, ибо пошли не только против меня, но и Богов.
Наступила вязкая тишина. Ярослав думал.
Он не знал, как поступить с этими ребятами. Проливать их кровь не хотелось по ряду политических причин. Прежде всего потому, что они имели кровных родичей в среде восточных кривичей. И их казнь была бы воспринята болезненно. Это, с одной стороны. А с другой стороны, в эти годы за измену наказывали сурово и категорически жестоко. Спускать было нельзя. Никто бы просто не понял этого поступка, приняв за слабость. Хуже того, это стало бы началом схода лавины. Дескать, Ярослава можно безнаказанно предавать.
— За измену вы все повинны смерти, — наконец, после долгой паузы, произнес консул. — Потоку и разграблению, а потом смерти. — Дополнил он. — Ибо нет преступления страшнее, чем нарушение клятвы данной пред высшими силами. Но, помня ваши заслуги, я хочу дать вам шанс. Я предлагаю вам пойти ко мне в холопы.
— Что?! — Ахнули дружинники.
Дерзкое предложение.
Ведь холоп по своему статусу был совершенно классическим рабом — то есть, говорящим имуществом в совершенно бесправном положении. Не скот, конечно, но близок по социальному статусу. Хозяин мог его убить, продать, подарить или использовать как его душа пожелает. Для дружинников это позор. Страшный позор. Поэтому никто не согласился…
— Мерзко все это вышло, — произнес Ярослав, наблюдая за погребальным костром.
Волк, что стоял рядом, промолчал.
— У тебя ведь нет жены?
— Нет.
— Возьми дочь Виктора в жены. Хоть как-то боль родичей сгладим. А приданное я за нее дам. Возьмешь? Девка вроде молодая, ладная.
— Возьму, — нехотя согласился Волк. Ему эта девка в первый день знакомства чуть глаза не выцарапала. Скандалила. А тут — в жены. Но ей теперь особо не до истерик. Всю семью их отдали на поток и разграбления, обобрав до нитки. Даже одежду последнюю сняли. Так нагишом близкие родичи осужденных и сидели в крепости, дожидаясь своей судьбы. — А с остальными что делать?
— В холопы. Такое спускать нельзя.
— Так может и дочь Виктора в холопки?
— Не мила тебе?
— Отчего же? Мила. Позабавиться бы рад. Да в жены брать страшно. Она ведь меня ненавидит. И так бросалась, чуть глаза не выцарапала. А ежели женой станет, то я подлинно волком выть стану. Да и что остальные скажут? Там ведь молодые девки тоже остались. Их, значит, в холопки, а мне в наказание эту стервь? Неужто я неверно поступил?
