Олег Крюков - Отдел по расследованию ритуальных убийств
- Агента доставить мне. С остальными… действуйте по обстоятельствам.
Иосифу было невыносимо стыдно. Он провалил задание, глупо попался. Мессир говорил ему, что он один из лучших. И это ко многому обязывало. Он никогда не задумывался, какой он национальности, кем были его родители. Да и были они вообще? Своим отцом он считал Хозяина, а Мессир был опекуном, исполняющим волю господина. Но где-то в закоулках души Иосифа, души, которую он готовился положить на алтарь Князя, затаились остатки каких-то чувств. Долг, честь и прочая ерунда, которой болеют большинство людей, и которые так высмеивал Мессир. Словно прежде была другая жизнь, наполненная другим смыслом. А скорей всего его лишённая, ибо смысл один – служение Хозяину. Вот и сейчас, пока был в отключке, виделась какая-то женщина, и такое исходило от неё умиротворяющее тепло, что не хотелось возвращаться в этот мир.
Иосиф ждал, что решат с ним делать эти двое. Ещё он ждал, когда они ошибутся. Сдаваться он не собирался. Он то напрягал, то расслаблял связанные за спиной руки, но мудрёный узел был завязан крепко и петля, стягивающая его запястья, не ослабевала.
Между тем по вечерним улицам на Большую Пушкарскую мчался с нарушением всех скоростных режимов тёмно-синий микроавтобус «Фольксваген». На светофоре его подрезала патрульная машина. Автобус не снижая скорости, слегка клюнул её правым боком и автомобиль, резко вильнув в сторону, врезался в фонарный столб.
- Останови! – приказал старший группы, сидящей в салоне «Фольксвагена». – А то сейчас весь город на уши поднимут.
Ему открыли дверь, и он легко соскочив на асфальт, направился к патрульному автомобилю, откуда матерясь, вылезали двое полицейских.
- Вы в порядке?
У одного из полицейских осколками лобового стекла было посечено лицо, второй держался обеими руками за грудь, которой он должно быть здорово приложился об руль.
- Охренели совсем? А ну, документы давай!
- Ладно, сержант, остынь. Вам в больницу обоим надо. Ковальчук! – не оборачиваясь, крикнул старший группы. – Скорую ребятам вызови.
- Документы! – старший патруля потянулся к кобуре.
Человек из «Фольксвагена» достал из нагрудного кармана удостоверение и ткнул под нос сержанту.
Тот, несмотря на свою ушибленную грудь, вытянулся в струнку.
- Извините, господин полковник!
- Ладно, ждите скорую.
Через минуту микроавтобус тронулся с места, оставив ошеломлённых стражей порядка рядом с разбитым автомобилем.
- Что за звери? – спросил сержанта напарник.
- Служба безопасности президента, - почему-то шёпотом ответил тот.
Держись, Глеб!
- Всё, я звоню в Центральный! – дядя Миша потянулся к телефону.
В этот момент в открытое око кухни ворвался шум въезжающей во двор машины, скрежет шарниров автомобильной двери, и Глеб даже был готов поклясться, клацанье оружейных затворов.
Он осторожно выглянул в окно. Из микроавтобуса выскакивали люди в чёрном, с плоскими автоматами в руках.
- А это кто? Спецназ ООН? Дядя Миш, по моему нас сейчас будут брать штурмом.
- Так, мне в Центральный звонить?
- Уходить надо.
- Куда?
Глеб посмотрел на тёмно-синее звёздное небо и ткнул в него пальцем.
- Туда.
- А не рано?
- Давай, берём фигуранта под белы рученьки и на крышу, пока не поздно.
- Он умный, он сам пойдёт, - отвечал Михаил Анисимович фразой из легендарного боевика, ещё советских времён.
Он подошёл к вжавшемуся в пол Иосифу и нажал ему большим пальцем где-то за правым ухом.
- Поднимайся!
Тот послушно встал поддерживаемый старым мастером.
Глеб осторожно выглянул на лестничную площадку. В подъезде царила тишина, жильцы, должно быть, готовились ко сну. Они вышли, Михаил Анисимович пару минут возился с замками, запирая входную дверь. Затем, поддерживая с двух сторон связанного пленника, стали подниматься наверх. Даже Иосиф старался неслышно ступать в своих «тимберлендах». Когда дядя Миша взламывал чердачный люк, внизу скрипнула не смазанная дверь и послышались звуки шагов. На чердаке было темно и пыльно. Глеб осторожно закрыл за собой крышку, пошарил в темноте, нашёл толстую доску, кое-как приладил в качестве запора. Не на много, но преследователей задержит.
Покатая крыша под октябрьским ветром просохла, передвигаться худо-бедно, но можно.
- Долго он у тебя будет таким послушным? – спросил Глеб напарника.
Тот взглянул на Иосифа.
- Минут десять должен вести себя хорошо.
Впритык к четырёхэтажному дому, где находилась квартира старого коллекционера, стоял пятиэтажный, и с крыши на него вела пожарная лестница. А вот следующий, такой же пятиэтажный, стоял метрах в трёх. Но рядом лежали сколоченные работниками ЖЭУ деревянные мостки, которые беглецы перебросили на соседнюю крышу.
- Я впереди, ты, дядя Миш, страхуешь его сзади.
Глеб первым ступил на шаткий деревянный мостик, стараясь не смотреть вниз. Правой рукой он держал за отвороты куртки Иосифа-Алика, которого сзади придерживал дядя Миша.
По закону Мерфи этому надо было случиться прямо на середине мостков. Их пленник, с интересом рассматривающий асфальт в пятнадцати метрах внизу, недоуменно поднял голову. В следующее мгновение его глаза приняли обычное насмешливо-колючее выражение. Он резко выбросил вперёд правую ногу, целя Глебу в крестец. И тут же ударил ею назад.
Глеб, получив удар в низ поясницы, инстинктивно выпустил ворот чёрной куртки и, отдавшись инерции, пролетел оставшиеся полтора метра и с грохотом упал на железную кровлю. Дяде Мише повезло меньше. Каучуковая подошва впечаталась в его травмированное колено, ноги соскользнули с доски, но в последний момент он успел ухватиться за неё руками.
Иосиф, несмотря на связанные за спиной руки, ловко развернулся на качающейся доске и улыбнулся висевшему на высоте пятнадцати метров человеку. В карих глазах его светилось торжество победителя. Победителя, который не знает пощады. Он поднял ногу и опустил её на руки, цепляющие дерево.
- Нет!
Глеб вскочил и, разбежавшись, насколько позволяла крыша, прыгнул. Подобно каменному ядру, пущенному из баллисты, он сбил Иосифа с мостков, и оба пролетев пару метров, вновь приземлились на противоположную крышу.
Иосиф воткнулся лбом в железную кровлю и затих под навалившимся сверху Глебом. А тот уже бросился к краю крыши. Доска была пуста, а внизу, на асфальте, в неверном свете фонаря он увидел распластанное тело.
Если бы Глеб в эту минуту видел своё лицо в зеркале, он бы испугался. И без зеркала он почувствовал, как его охватывает не испытанное раньше чувство. Чувство, от которого болезненно сжалось здоровое сердце, а незамутнённым никотином лёгким вдруг стало не хватать кислорода.
Он рывком развернул лежавшего вниз лицом Иосифа. Кровь из глубокой ссадины на лбу залила брови и ресницы. Несколько секунд гипнотизировал это ненавистное лицо. Тот, словно почувствовав, что его рассматривают, разлепил веки. Улыбнулся, как старому приятелю.
Глеб подтащил тело к самому краю крыши. Но даже когда голова Иосифа свесилась вниз, он продолжал скалить зубы. Одно движение, и тело полетит вниз, туда, где на жёстком асфальте лежал дядя Миша с неестественно вывернутыми ногами. Надо только сделать это движение.
Глеб поднял голову в тёмное, с вкраплениями звёзд небо, словно спрашивая совета. Но небо было безучастно, а кто-то там, наверху с интересом, должно быть сейчас наблюдал, что же предпримет парень. А может и без интереса, так как знал наперёд все наши помыслы.
Молодой оперативник затряс головой, словно смахивая невидимую пелену. Что там говорила Елизавета Ивановна о зле, пожирающим самое себя? Когда закончится его кровавый круговорот? Когда умрёт последний слуга Зла? Если он убьёт сейчас беспомощного, со связанными руками человека, не займёт ли он его место в служении Злу?
Глеб вновь взглянул в карие улыбающиеся глаза. Иосиф зашевелил губами, видимо пытаясь, что-то сказать, но молодой оперативник без затей резко ударил его кулаком в подбородок.
Михаил Анисимович был ещё жив. Но жизнь уже уходила из его голубых глаз. Торопилась, нетерпеливо поджидая Глеба.
- Дядя Миша! – парень склонился над телом.
- Бумагу… - с трудом разлепил губы старый мастер.
Пальцы его сломанных рук мелко дрожали.
- Я сейчас скорую вызову!
- Бумагу!
Глеб сунул руку за пазуху его куртки и вынул желтый лист плотной бумаги в полиэтиленовом файле.
- Спрячь!
Парень послушно засунул лист во внутренний карман своей куртки.
Из груди Михаила Анисимовича вырвался вздох.
- Господи! Отпусти мне грехи моя...