Сергей Арбенин - Дети погибели
Нечаев сжал бледные узкие кулаки.
– Давно бы так… И когда?
– Про это бы и хотелось узнать. Да вы его, Соколова-то, знаете?
– Нет. Это кличка. Но я узнаю.
– Узнайте, сделайте одолжение. Да поскорей.
– Поскорей! – повторил Нечаев. – Это вам надо торопиться, а не мне! Мне-то здесь торопиться некуда!
– Ну, знаете что…
– Что?
Комаров натужно кашлянул.
– Соколов этот в наши планы никак не входит. Он тут такого может наворотить – вообще все планы рухнут.
Нечаев как-то весело пристукнул ладонями:
– А вы ему динамиту подбросьте! Это такая идея… Хотите – даже кусочек могу лично вам одолжить… Ну, немного – фунтов пять…
Комаров взопрел в своем пальто:
– И откуда же у вас тут, Нечаев, динамит? В крепости-то, а?
– А я из-за границы привёз, – просто ответил Нечаев. – Я ведь там с серьёзными людьми встречался, и учился даже! Вся Европа только бомбами с динамитом тогда и бредила! А уж после Орсиниевых взрывов…
Комаров сердито побарабанил пальцами:
– Покажите!
Нечаев деловито – будто только того и ждал – вынул из-под матраца тряпочку с глинистым на вид составом.
– Что это? – буркнул Комаров. – Глина какая-то…
Нечаев неожиданно поднёс к лицу Комарова тряпочку:
– Да эта тряпка экспресс с рельсов собьёт! Да вы на войне-то бывали?
Нечаев остановился в видимом волнении.
– И вы, видимо, бывали, – не удержавшись, съязвил Комаров, не сводя глаз с куска динамита.
– Не бывал, – согласился Нечаева. – Но видел, как в Швейцарии тоннели в скалах делают! Всунут в дырочку горсточку вот такого же динамита, вставят запал – и бац! Скала в клочья!
– Ладно-с, – Комаров поднялся. – Идею вашу о динамите я подброшу. Только уж туннели тут, в крепости, не устраивайте.
– Постараюсь, – без улыбки сказал Нечаев. – И вы уж постарайтесь, чтобы ваши делом занялись.
– Нечаев! – грозно окрикнул Комаров, поднимаясь.
– Что-с? – издевательски привстал Нечаев.
Комаров побагровел:
– Не забывайтесь!
Нечаев тихо засмеялся. Махнул рукой.
– Дайте-ка мне лучше бумаги и карандаш. Вы же принесли?
Комаров насупился.
– Сами найдёте. У вас тут, я вижу, целый эскадрон помощников.
– Ладно, найду, – легко согласился Нечаев. – Напишу записку Дворнику, спрошу об этом Соколове…
– Хорошо.
Комаров повернулся и пошёл к выходу. Уже открыл дверь, когда Нечаев его окликнул:
– Ваше высокоблагородь!
Комаров неохотно повернул голову. Смотрел бирюком.
– Смерть царским сатрапам! – вдруг выкрикнул громко Нечаев, так, что в соседних камерах услышали: задвигались, завозились; кто-то восторженно стукнул кулаком в стену.
* * *Комаров, выйдя во двор, остановился. Смотритель равелина, жандармский подполковник Филимонов ожидал его, кинулся навстречу.
Комаров взглянул на Филимонова загадочно и строго.
– Послушайте, подполковник… Под любым предлогом на некоторое время удалите Нечаева из его камеры. И произведите там тщательнейший обыск.
Он остановился, как бы задумавшись.
– На предмет? – спросил Филимонов.
– На предмет ди-на-ми-та, – отчётливо, по слогам выговорил Комаров.
Филимонов отшатнулся.
– Что-с? – выговорил он запрыгавшими от волнения губами.
– Именно это! – Комаров со значением поднял палец. – Надо проверить и другие камеры. Но так, чтобы ни заключённые, ни охранная команда об этом не знали. Устройте санитарные мероприятия, что ли… Да! Санитарный день для уничтожения вшей, тараканов и крыс!.. И проверьте каждую щель, даже в нужники загляните! Вы знаете, как выглядит динамит? Я пришлю штабс-капитана Суходеева, он знаком с динамитом. Кстати, он приведёт и поисковую команду. Потому что искать придётся не только в камерах…
Филимонов окончательно растерялся.
– Что-с? – едва слышно повторил он.
– А то-с! – рявкнул Комаров. – Вы что, плохо слышите? Надо обследовать весь равелин и остров. Что такое минные галереи, вы тоже не знаете?..
Филимонов, трясясь, словно в ознобе, спросил:
– Прикажете землю-с вскопать?..
Комаров внимательно посмотрел на него. Сухо ответил:
– Суходеев сам всё сделает. Вам копать не придётся. И, само собою: чтобы никто больше, ни один человек об этом не знал. В особенности нечаевские прислужники, а также комендант Ганецкий. Вам ясно?
Филимонов дико глядел на Комарова, разводил руками:
– Да как же это прикажете всё сделать-то? И обыск, и обследовать, и чтоб без крепостной команды?..
– Команда будет жандармская, так что в помощниках у вас нужды не будет. А когда это сделать?.. – Комаров подумал. – Ночью. Да, думаю, ночью будет лучше всего.
Глава 4
ПЕТЕРБУРГ.
Март 1879 года.
Околоточный Никифоров, глядя в зеркальце, подщипывал свои усики специальными щипчиками. Взглянув мельком на вошедшего дежурного, сказал:
– Чего тебе?
– Городовой Кадило согласно вашему приказанию явился! – объявил дежурный.
Никифоров крякнул. Промолчал и продолжал своё занятие. Он недавно увидел в модном французском журнале фотографические снимки: оказывается, в Европе давно уже стали входить в моду «гусарские усики» времён 40-х годов. Никифорову понравилось; он начал выщипывать и подвивать усы. Это увлекательное занятие стало его hobby: в каждую свободную минуту он доставал складное зеркальце и щипчики и принимался за усики, добиваясь полного сходства с теми, которые были изображены в журнале.
– Ладно, – буркнул он. – Пусть войдёт.
Кадило вошёл, отдал честь и замер посреди комнаты. Истукан истуканом. Выпученные глаза, круглые щёки.
Никифоров спросил:
– Как идёт служба, Кадило?
– Рад стараться! – гаркнул Кадило, тараща глаза.
Никифоров ещё раз критически оглядел свои усики, спрятал зеркальце и повернулся к городовому.
– Вижу, что рад стараться!
Околоточный поднялся, вышел из-за стола. Обошёл вокруг Кадило, остановился прямо перед ним и сказал:
– Экая же, брат, скотская у тебя рожа!
Кадило ещё больше вытаращил глаза и промолчал.
– Заважничал? – спросил Никифоров, бесцеремонно оглядывая румяные щёки и нелепые, торчавшие щёточкой рыжеватые усы городового. Кадило между тем, не отрываясь, глядел на усики Никифорова. Усики казались искусственными, словно бы наклеенными или нарисованными дамской тушью.
– Заважничал, – подытожил околоточный, закончив осмотр. – Экая скотина!
Никифоров вздохнул, вернулся за стол. Сел, поправил посеребрённые гомбочки, свисавшие с плеча на оранжевых витых снурках.
– А ведь тебя, Кадило, опять вызывают.
Кадило ещё больше выкатил грудь вперёд.
– А знаешь, куда? – спросил Никифоров.
– Не могу знать!
– Естественно, не можешь, – хмыкнул околоточный. – Где ж тебе знать, что твою идиотскую физиономию уже не только в министерстве хотят лицезреть, но и в жандармском управлении… Полюбоваться, так сказать.
Никифоров ногтем мизинца почесал набриллиантиненый пробор на голове.
– Н-да. Интересно, и чем же ты так всем вдруг приглянулся? А, Кадило?
– Чего изволите? – заученно гаркнул городовой.
– Скоти-ина… – почти ласково заметил Никифоров и отчего-то вздохнул. Хотя ясно – отчего: ведь не его, Никифорова, чуть не ежедневно вызывают к начальству. Да ещё к какому начальству! Говорят, однажды даже сам министр довёз этого идиота до его квартиры на Васильевском. Никифоров потом специально справлялся: ехать было далеко, в чухонский квартал, зимой утопавший в снегу, а летом – в грязи. Не странно ли, однако?
Никифоров пригладил усики и снова вздохнул.
– Ладно, Кадило. Где Санкт-Петербургское жандармское управление – знаешь? Или тебе провожатого дать?
– Знаю, ваше высокоблагородие! – неожиданно ответил Кадило.
«Во как! – удивился про себя Никифоров. – Однако…»
Нахмурился. Вслух сказал:
– Ну, так марш туда бегом! Велели: срочно. Доложишься дежурному: мол, вызывали. А там, верно, тебя проводят, куда надо.
Кадило молча развернулся и вышел, чеканя шаг.
«Од-на-ко! – снова подумал Никифоров и нахмурился. – Зря я его скотиной назвал… Ещё нажалуется, сволочь! Эх, служба!..»
Но через секунду он уже забыл об этом, доставая из стола свои любимые щипчики и зеркальце.
* * *На заседании кабинета министров, которое вёл цесаревич Александр Александрович, Маков был невнимателен. Изучал лица министров, думал о своём. Не с кем, не с кем посоветоваться. Не на кого опереться… Даже Валуев – председатель кабинета – «с ними»: не может Валуев не знать, что в действительности происходит. Значит, уже никому верить нельзя. Валуев хитрая и умная лиса, старый служака. Человек иногда дельный, а иной раз просто…
Маков вздохнул, перевёл взгляд.
Цесаревич, плотно сбитый, осанистый, глядел исподлобья. Заседание было обычным, по текущим вопросам. Великий князь Константин Николаевич неделикатно зевал, прикрывая рот таким жестом, словно делал присутствующим одолжение. Либерал, строитель нового российского флота, – а попробуй подступись… Разве анонимное письмо написать? Маков стал обдумывать, как воспримет великий князь Константин Николаевич подобное послание. Потом внезапно понял: никак не воспримет. Потому что и читать не станет. Брезглив не в меру… А даже если и прочитают ему? Умоет ручки. Как Пилат Понтийский. Хотя речь-то – о жизни брата идёт. Родная кровь всё же. Про Константина говорили ещё – завидует брату. Сам, дескать, метил на престол… Но Маков этим разговорам не очень-то верил. При дворе, известно, людям делать нечего – одними сплетнями и развлекаются.
