Кир Булычев - Усни, красавица
– Я вас пригласил, – заявил лейтенант безличным голосом чиновника, не имеющего ничего общего с галантным ее приятелем, который провожал ее от дома до отделения, – чтобы снять с вас показания относительно перестрелки, имевшей место по Средне-Тишинскому переулку вчера утром.
– Но вы же все знаете.
– Лидия Кирилловна, – сказал лейтенант, – вчера мы разговаривали. А сегодня мне к следователю идти, показывать, что сделано.
– А разве вы не следователь? Я думала, что вы как комиссар Мегрэ.
– Давайте без шуток, – осадил ее лейтенант. – У нас не Франция. У нас следствие ведет прокуратура.
– А вы?
– Мы ей помогаем, – сказал лейтенант, и Лидочка поняла, что его не устраивает такой порядок вещей, он предпочел бы французские порядки.
– Значит, вы как служебная собака, – рискованно произнесла Лидочка. Но лейтенант почему-то не обиделся, а понял ее правильно.
– Вот именно, – сказал он. – Мы прибегаем, берем след, догоняем, хватаем, получаем пулю в живот, а Чухлов разбирает бумажки и проявляет неудовольствие. Все верно.
– Чухлов – это следователь?
– Следователь прокуратуры, – уточнил Шустов. – Мы с вами поговорим, а он прочтет.
– Так, может, ему лучше сразу поговорить со мной?
– Если он сочтет нужным, то он вас вызовет. А может, не вызовет. У него тридцать дел, только и успевает закрывать.
Они помолчали. Этим Лидочка выражала сочувствие своему знакомому милиционеру. Но оказалось, зря.
– И это хорошо, – признался Шустов. – А то бы меня вообще делами завалило. Я же за день два-три раза выезжаю, в городе беспредел. Когда мне все расследовать?
– Значит, он не успевает, и вы не успеваете, – поняла Лидочка.
– Но записать все нужно, – закончил разговор лейтенант. – Вы оказались одной из двух свидетельниц.
– А кто вторая? – Лидочке вдруг стало обидно, что она потеряла монополию из-за того, что какая-то бабуся с шестого этажа выглянула на шум.
– Как кто? Забыли, что ли? Лариса, ваша соседка, – она же тащила его.
– Я думала, что она – потерпевшая.
– А в чем она потерпевшая? Что пальто кровью испачкала?
– Ее могли убить.
– Но ведь не убили.
– Вы жестокий человек, лейтенант.
– Жизнь заставляет… Не улыбайтесь, я даже не шучу. Вы бы насмотрелись на то, что я вижу, – вообще бы в человечестве разочаровались. А я терплю. Жена бывшая меня просто умоляла – Андрюша, уйди из розыска, будем хорошо жить, устроишься, как человек. Чудачка. Я же авантюрист.
– Значит, вами управляет не совесть?
– А вы детективы читали? Наши, совковые?
– И не деньги?
– Теперь за американские принялись. Давайте перейдем к делу. Меня в любой момент могут отозвать. Чует мое сердце, надвигается бешеный день. Итак, начнем с начала: ваше имя, отчество?
– Берестова Лидия Кирилловна.
– Год рождения?
– Тысяча девятьсот пятьдесят девятый.
– Вот бы никогда не подумал.
– А что вы подумали?
– По крайней мере, на десять лет моложе.
– Нет, к сожалению, я гожусь вам в тети.
– Очень любопытно. Только я вас тетей называть не буду.
– Я этого и боялась.
– Проживаете по адресу…
– У вас указано.
– Что можете сообщить по поводу событий, имевших место возле вашего подъезда вчера, в семь часов утра? Почему вы так рано поднялись?
– Я провожала мужа в командировку.
– Куда?
– Это имеет отношение к делу?
– Возможно.
– Он улетал в Каир, на конференцию по коптскому искусству.
– Он что, этим искусством занимается?
Лидочка уловила в вопросе снисходительность настоящего мужчины, который занимается настоящим делом, к недомерку-искусствоведу.
– В частности, он разбирается и в этом. Иначе зачем бы египетскому правительству его приглашать?
– Не знаю, – отрезал лейтенант.
Было очевидно, что на месте египетского правительства он загнал бы Лидочкиного мужа на полуостров Таймыр.
– Расскажите, что вы видели.
– Было тихо, – почему-то Лидочка вспомнила сначала, как было тихо. – И вдруг я услышала, что к дому подъезжает машина. Я решила, что Андрей что-то забыл, понимаете?
– Конечно, понимаю. Самое обидное, – согласился следователь. – Я как-то билет дома оставил. На самолет. Подхожу к стойке для багажа, чтобы отметиться, и вспоминаю, что билет лежит на столе. Дома лежит, понимаете?
– Понимаю, – сказала Лида.
Перед окном проехал троллейбус. Люди поднимались, готовясь выйти на последней остановке. Шустов записывал. Из-за этого возникла пауза.
– Пора вам переходить на диктофоны, – сказала Лида.
– Пленки не подпишешь, – возразил Шустов. Он поставил жирную точку и произнес: – Продолжим наш разговор. Следовательно, вы подошли к окну. Кстати, ваш муж уехал на служебной машине?
– Нет, на такси, – сказала Лидочка. – Я подошла к окну и увидела другую машину, белую «Тойоту». В ней было двое. Один толстолицый в большом длинном пальто, вернее всего, верблюжьего цвета.
– Почему вернее всего?
– Потому что рассвет только начинался, и отличить верблюжий цвет от светло-голубого нелегко.
– Но именно верблюжий, а не серый? Почему? – вскричал Андрей Львович.
И в то же мгновение Лидочка заглянула на много лет назад и поняла, почему он стал именно сыщиком и не мог стать никем иным. Он любил дознаваться. Он уже в первом классе допрашивал своих сверстников: а где ты был, а куда ты пойдешь… от него несчастная жена ушла, потому что он ее замучил допросами. Нет, даже не сами допросы были так сладки Андрею Львовичу, как возможность поймать человека, загнать в угол, заставить его смешаться, сбиться с толку, соврать, а потом вывести на чистую воду.
– Верблюжий цвет я вычислила по фасону, – сказала Лидочка.
Шустов отложил ручку, заглянул Лидочке в глаза и спросил:
– Объясните, пожалуйста, что вы имеете в виду под фасоном.
Лидочка искренне ответила:
– Это невозможно, Андрей Львович.
– Вы правы, – признал тогда лейтенант. – Оно было песочным.
Лидочка ему нравилась. Она была женщиной мягкой, доброй и стеснительной. У нее было лицо, которым можно любоваться, – правильный овал, обрамленный забранными сегодня назад пепельными волосами, губы чуть более полные, чем нравилось лейтенанту, зато такого нежного розового цвета, словно никогда в жизни Лидочка не дотрагивалась до них помадой. И глаза у женщины были серыми, большими, а ресницы вокруг темными и густыми. Пожалуй, глаза были очень красивыми. Лейтенант не знал Лидочку и не догадывался, что губы и ресницы были умело тронуты косметикой, хотя Лидочка и спешила сегодня утром, и, уж конечно, он не подозревал, что Лидочкины глаза могут менять цвет и становиться стальными и узкими, если Лидочка гневается.
Помимо симпатии к прелестной женщине, что так остро и недоброжелательно почувствовала Инна Соколовская, которая надеялась женить на себе Шустова, Андрей Львович имел и дополнительные виды на Лидочку. По обстановке в квартире, по количеству книг, по одежде этой женщины, ну и, конечно же, на основе информации, походя выуженной у коменданта, лейтенант Шустов понял, что Лидочка – не простая жиличка и не простая гражданка, а ее муж не какой-нибудь искусствовед, а член-корреспондент Академии наук и член президентской комиссии. В последние месяцы Шустов принялся коллекционировать нужных людей, ибо понял, что пора уходить в большую политику, где чувствуется такой дефицит квалифицированных юристов и решительных молодых людей, готовых навести в стране спокойствие и порядок. А в таком случае Берестовы могли ему понадобиться. Только не следует думать, что Шустов был циничным и на все готовым карьеристом – все его политические планы пока что оставались в его воображении.
Временно признав свое поражение в вопросе о верблюжьем цвете пальто, Шустов сделал вид, что удовлетворен данным ответом, и стал задавать следующие вопросы.
– Что еще вы может сказать о пострадавшем? – спросил он.
– Ничего, – ответила Лидочка. – Кроме того, что он был модно пострижен.
– То есть без головного убора?
– Разумеется, Андрей Львович. Иначе бы я не догадалась, что он толстощекий и модно пострижен.
– Вы его раньше видели?
– Может быть.
– Что это значит?
– Могла видеть его с Ларисой, но не обратить внимания. Он не первый и не последний толстощекий кавалер нашей фотомодели.
Лидочка постаралась не вкладывать в эту фразу никаких эмоций, чтобы не навлечь на себя новых вопросов следователя.
– Откуда вы знаете, что она фотомодель? – сразу вцепился в это слово Андрей Львович.
– Потому что все в доме знают о том, что она – фотомодель. – На этот раз Лидочка вложила в наименование обозначение профессии.
Шустов был цепок, но не чуток. Его удовлетворил ответ.
– На какой автомашине прибыл пострадавший? – спросил следователь.
При ближайшем рассмотрении глаза у следователя оказались не совсем черными, а темно-шоколадными, но все равно совершенно непрозрачными, что смущало Лидочку, потому что она не могла заглянуть внутрь следователя. Пальцы у Андрея Львовича были не очень короткими, но сильно сужались к концам, и ногти были острыми, как у женщины.
