Дмитрий Дашко - Гвардеец
Мы представились Бирону.
— Господа, рад встретить вас в здравии, — Густав явно знал о нашем заключении в Петропавловской крепости, но пока избегал говорить на эту тему. — Так редко доводится видеть новые лица соотечественников. Вы ведь из нашей, разоренной войною Курляндии?
— Да, — подтвердил Карл. — У нас скромные владения под Митавой.
— Прекрасно, наш род издавна владеет мызой Каленцеем. Бывали? Премилое местечко, память детства. Я там родился. Ох, как же так! Извините покорно: совсем забыл о гостеприимстве. Присаживайтесь, — Густав Бирон показал рукой на роскошные диваны. — Рассказывайте, как там на родине… Я прикажу подать сюда обед. Надеюсь, не откажете в чести откушать со мной?
Мы поспешно закивали, потому что не ели с самого утра. Кроме того, после «тюремных разносолов» хотелось попробовать нормальной домашней пищи.
За окнами барабанил дождь, ветер нагибал верхушки высоченных сосен и гонял опавшую листву. В натопленной комнате было тепло и уютно. Приятная слабость и дремота постепенно обволакивала меня подобно рассветному туману. Веки налились свинцовой тяжестью. Я осоловело подремывал, даже не пытаясь вслушаться в разговор Бирона и Карла. Надеюсь, хозяин был не в обиде.
— Как Руэнталь, Митава? Сто лет там не был, — продолжал расспрашивать Густав.
Поскольку от меня толку мало — я ведь ничего не мог рассказать о прошлой жизни фон Гофена, отдуваться приходилось Карлу. Но он легко справлялся с этой обязанностью. Выяснилось, что у Карла и Бирона масса общих знакомых. Не удивлюсь, если выяснится, что мы, вдобавок, доводимся друг другу родственниками.
— А, вот и обед, — захлопал в ладоши Густав, завидев слуг кативших на тележках огромные подносы с едой. — Не взыщите, сегодня будет простенько, по-походному. Предаваться эпикурейству некогда. Служба… — он тяжко вздохнул.
Не знаю насчет Карла, а мне обед у Бирона показался лукулловым пиром. Думаю, юноша тоже не разачаровался.
— Что у нас на первое? — хозяин приподнял крышку кастрюльки, опустил половник и мечтательно закатил глаза:
— Гамбургский суп из угря. Мой повар готовит его потрясающе. К тому же я в восторге от русского обычая начинать обед с пирожков.
К этому моменту мы с Карлом буквально истекали слюной, уж больно одуряющее пахла еда.
Суп сменился рыбой с овощами, политой пряным соусом-смесью из гвоздики, перца и мускатного ореха.
— Вам приходилось угощаться земляными яблоками? Я пристрастился к ним, будучи в Германии. Признаюсь, прусский император Фридрих Вильгельм был прав, когда велел рубить носы и уши тем, кто откажется их сажать. Вкус невообразимый. Жаль, здешние крестьяне придерживаются суеверия, что кушать их, все равно, что души человеческие. Приходится выписывать из-за границы.
Я попробовал и понял, что Густав Бирон говорит о картофеле. Эх, картошка! Как я по тебе соскучился! Хорошо, что меня занесло в те времена, когда этот овощ уже начинал постепенно распространяться. Знаю, что выращивание картофеля в России шло со страшным скрипом, крестьяне почему-то безумно дорожили набившей оскомину репой до такой степени, что не хотели менять ее на что-то другое.
На десерт подали пирожное, фрукты и кофе. Я так объелся, что с трудом дышал. Пожалуй, вредно набрасываться на еду с таким жаром, особенно после тюремной отсидки, можно заполучить заворот кишок.
Бирон предложил завершить обед штофом водочки и курением трубки, но мы оба отрицательно замотали головами. Я в привычной жизни не курил и старался пить как можно реже. Карл вроде был со мной солидарен.
Не огорчившись, Бирон, хлопнул в ладоши, вызвав слуг. Те появились так быстро, будто стояли за дверью.
— Уберите, — коротко приказал он.
Пока слуги суетились, Бирон неторопливо раскурил трубку и приступил к главному:
— Господа, вы люди умные и понимаете, что ваш визит вызван неслучайными причинами, — он выпустил колечко дыма.
— Догадываемся, — за всех ответил я.
— Я недавно вернулся из зарубежной поездки. Матушка Анна Иоанновна разрешила отправиться волонтером в Цесарскую армию. Собралось достойное общество, кроме меня вызвались капитан-поручики Трубецкой и Мейендорф, поручики Левенвольде и Барятинский. Да много, кто еще был. Провел четыре месяца в окружении блистательного принца Евгения Савойского и узрел немало для себя полезного в организации австрийских войск. Но по возвращению в Петербург, узнал, что один из поручиков моих — доблестный Месснер чудовищно убит, и в убийстве том оказались замешаны вы и капрал Звонарский.
— Мы не убивали поручика, — горячо воскликнул Карл.
— Я знаю, — устало протянул Густав Бирон. — Брат мой, обер-камергер, по моей просьбе попросил Андрея Ивановича Ушакова раскрыть сие дело со всей старательностью. Стоит отметить, что расследование действительно было произведено, как подобает. Мы узнали, что за убийством сиим стоит не кто иной, как Иван Иванович Лесток, лейб-хирург при цесаревне Елизавете Петровне. Похоже, вместе с послом французским он ведет опасную игру. Вы же случайно вмешались в нее и нанесли Лестоку значимый урон.
— Кто же стрелял в Месснера? — спросил я.
— У Лестока есть приближенное лицо, жестокий и кровожадный убийца. Никто не знает, как его зовут и кто он. Известно только его прозвище Балагур, но кого скрывает сия маска — досель является тайной. Мы полагаем, что Месснера застрелил он.
— Неужели Тайная канцелярия не сумела напасть на его след?
— Увы, Лесток при кажущейся ветрености и беспечности зело осторожен, а Тайная канцелярия опасается допросить его со всем пристрастием. Ибо он весьма приближен к особе цесаревны, а та слишком популярна в полках старой гвардии. Брат серьезно опасается широких волнений.
«И правильно делает», — подумал я.
— Андрей Иванович сообщил, что вы проявили благородство, вступив в схватку со злодеем Звонарским, и не ваша вина, что поручик погиб. Вы сделали все, что могли. Ваша отвага не могла пройти мимо меня. Я знаю, что такое полковое товарищество и хочу отблагодарить вас за ваши деяния. Кроме того, мы земляки и наш долг помогать друг другу. Вы ведь прибыли в Россию с чаяньем поступить на военную службу?
— Изначально у нас были такие намерения, — сказал Карл. — Правда, последние обстоятельства несколько поубавили наш пыл.
— О, если вы говорите о днях, проведенных в Петропавловской крепости, я постараюсь загладить чужие ошибки. У меня в полку появились две вакансии, обе на рядовые чины, но молодцы вроде вас без всяких опасений быстро выбьются в офицеры. Тому будет моя порука.
— Вы предлагаете нам службу в гвардии? — уточнил я.
— Да, в лейб-гвардии Измайловском полку. Вы, фон Гофен благодаря богатырской стати можете стать гренадером[12]. В каждой роте служит по шестнадцать гренадер. В особое время их сводят в специальную роту. Вы, фон Браун, не столь высоки и могли бы…
— Я бы тоже хотел стать гренадером и служить вместе с кузеном, — вмешался Карл.
Бирон посмотрел на него сверху вниз.
— Быть по сему, — благосклонно сказал он. — Я подготовлю приказ о вашем зачислении. Дней через десять приходите в полковую канцелярию, все будет готово.
— Благодарим за честь, — мы с Карлом одновременно встали и поклонились.
В комнату без стука вошла молодая красивая женщина, с черными пронзительными глазами и такими же волосами.
— Сашенька, это мои земляки, бароны фон Гофен и фон Браун, — обняв жену за талию, игривым голосом произнес Бирон. — А это моя жена, княгиня Александра Александровна.
— Очень приятно, господа, — вежливо произнесла женщина.
После того, как ее отец — сиятельный князь Меншиков — впал в немилость и оказался в опале вместе со всей семьей, она провела четыре тяжелых года в ссылке в Березове, где наряду с простыми крестьянками «чинила платье и мыла белье». В 1731 году, взошедшая на престол Анна Иоанновна, вернула Меншиковых из ссылки — выжили только Сашенька, унаследовавшая красоту старшей сестры Марии — невесты Петра Второго, и ее брат, тоже Александр. Ссылка изменила их характеры. Некогда взбалмошные и тщеславные баловни судьбы превратились в саму простоту и скромность. Александра вышла замуж за Густава Бирона и жила в пышности и богатстве, однако в сундуке ее до сих пор хранилась крестьянская одежда, привезенная из Березова.
Несмотря на вежливое и скромное обращение женщины, мы быстро поняли, что пребывание наше в этом гостеприимном доме затягивается, и поспешили раскланяться.
Выйдя из ворот, я резко остановился. Шедший позади Карл не успел среагировать и врезался мне в спину.
— Ты чего? — удивился кузен.
— Ничего, — сказал я. — Когда подполковник сказал прийти в канцелярию?
— Через десять дней, — спокойно пояснил Карл.
