Дмитрий Дашко - Гвардеец
— И что я должен буду делать, служа в этом полку?
— Самой главной обязанностью будет пресечение смуты. Услышать, как кто шепчет крамольные речи, плетет заговоры супротив матушки Анны Иоанновны или приближенных ее. Более того: если кто-то покажется вам колеблющимся, подтолкните его к принятию решения, чтобы мы смогли взять голубчика, покуда тот не натворил немалых бед.
Понятно, из меня готовят информатора и… провокатора. «Достойное» начало карьеры, Игорь Николаевич. Зато сколько препон сразу будет преодолено: выйду из тюрьмы, заручусь покровительством на очень высоком уровне, стану офицером, перепрыгнув большую планку, смогу предотвратить грядущий заговор. Как все изумительно складывается, какой подарок, прямо таки рождественский!
— Нет, Андрей Иванович, — твердо объявил я. — Прошу извинить покорно, но вашего предложения принять не могу.
Глава 9
Наступила долгая тревожная пауза. Ушаков задумчиво смотрел на меня, сжимая и разжимая пальцы рук. На лице его отражалась широкая гамма чувств — от раздражения до недоумения.
Я сидел ни жив ни мертв. Если всесильный глава Тайной канцелярии обрушит весь гнев на несчастного фон Гофена, от меня и мокрого места не останется.
Ушаков откинулся на спинку высокого кресла и безапелляционно заявил:
— Подумайте, барон, хорошенько подумайте. Второго раза не будет. Я предложениями не разбрасываюсь. Многие приняли бы, не раздумывая.
— Очень хорошо вас понимаю, однако решения не изменю, — заикаясь, произнес я, холодея от проявленной безрассудности.
Мысли о том, что могу поломать жизнь Карла, пришли в голову значительно позже.
— А не боитесь, барон, что после отказа, я велю, скажем, закопать вас живьем? — сухо осведомился генерал.
— Очень боюсь.
— Тогда в чем дело? — генерал нахмурился. — Почитаете нашу службу бесчестием?
— Помилуйте, Андрей Иванович. Разве может служение родине быть бесчестным. Но ведь не всегда известно, когда ты служишь стране, а когда выступаешь марионеткой в чужих руках.
— И за меньшие слова люди языков лишались. С огнем играете, фон Гофен, — покачал головой Ушаков. — Боюсь, мой долг возбудить супротив вас новое расследование.
— Что это вам даст, Андрей Иванович? Ну, повеселятся ваши каты: ребра переломают, мясо кнутами вырвут, иголки под ногти позагоняют. И что? Каков будет результат? Сломать меня не проблема, и не такие у вас после пыток ноги целовали. Натешите самолюбие, а какая от того польза стране выйдет?
— Одним болтливым наглецом станет меньше, — просто констатировал Ушаков.
— И все? Стоит ради этого запускать государственную машину? Неужто нет дел поважнее? Все воры пойманы, предатели по дубам развешены, а иностранные шпионы в казематы посажены… Все, Андрей Иванович?
— Это упрек? Да я тебя… — Ушаков побелел от злости, — в порошок сотру мерзавца этакого.
— Стойте, не ломайте дров, господин генерал. Простите мою вольность. Я никоим образом не хотел задеть ваши чувства.
Ушаков быстро взял себя в руки и заговорил спокойным тоном:
— Тогда как прикажете понимать?
— Вопрос в том, кто вам нужен, Андрей Иванович. Если ищете доносчика, презираемого всеми, в том числе и товарищами, то я не являюсь подходящей кандидатурой. Бегать в Тайную канцелярию с криками «Слово и дело» из-за того, что кто-то по глупости ляпнет что-то не вполне подобающее в адрес императрицы или членов ее кабинета — не для меня. Уверен, вы завалены такими делами и сыты по горло.
Ушаков улыбнулся. Я все же задел струнку в его душе. Действительно, львиная доля расследований в и без того небольшой по штату Тайной канцелярии приходилась на откровенную ерунду. Порой случались по-настоящему анекдотические случаи, но чиновникам приходилось тратить время, деньги и прочие важные ресурсы на полноценное следствие с привлечением свидетелей, тремя пытками и прочими стандартными процедурами. За рутиной от внимания инквизиторов ускользали действительно важные вещи — реальные, не надуманные заговоры, интриги иностранных дипломатов, разыгрывавших свои партии при дворе, да что говорить — государственные перевороты, делавшиеся силами нескольких сотен гвардейцев.
— Я недавно прибыл в Россию, — продолжил я, — но уже успел оценить «гостеприимство» вашего учреждения.
Генерал усмехнулся.
— Чем богаты… — сказал он. — Похоже, до меня начинает кое-что доходить. Быть доносчиком вы не желаете, но от сотрудничества, кажется, не отказываетесь. Набиваете себе цену, барон?
— Можно сказать и так, Андрей Иванович. То, что вы предлагаете — не мой уровень.
— Неужто на место мое замахиваетесь? — с иронией спросил Ушаков.
— Не по Сеньке шапка. Надеюсь, я правильно применяю эту русскую поговорку?
— Скажем так, ошибок за вами я пока не замечаю, — кивнул генерал.
— Тогда я объясню свою позицию.
— Окажите милость, — опять заулыбался Ушаков.
А мужик-то с юмором, подкалывает в нужный момент. И чувствуется, что заинтересовался. Постараюсь, чтобы рыбка с крючка не спрыгнула.
— Не сомневайтесь, я знаю себе цену, но не собираюсь требовать денег, чинов и привилегий. Нет-нет, — я поспешил предупредить ехидное замечание Ушакова, — меня с полным основанием можно назвать честолюбивым карьеристом, но всякая милость с вашей стороны быстро обратит внимание тех, кому лучше бы держаться в неведении. Я буду пробиваться сам. Если действительно увижу угрозу стране и престолу, приду к вам и расскажу все, что знаю. Но роль мелкого шпика не для меня. Уж извините. Это все равно, что палить из пушки по воробьям.
— Вы ведь из немцев, фон Гофен. Почему я могу вам доверять?
— Очень просто: я решил связать судьбу с Россией, поэтому буду служить ей до последнего вздоха. Простите за пафос, но это так.
Задумчивость во взоре генерала снова сменилась живым интересом.
— Что-то в вас есть, фон Гофен, правда, пока не понимаю что именно, — проницательно заметил он.
— Что вы, — удивлено сказал я. — Человек я самый рядовой.
— А вот тут я с вами не соглашусь. Странный вы, барон, зело странный, но странность эта искусно маскирована. Не могу вас раскусить вот так с пылу с жару. Ну да ничего. Человек вы вроде невредный, и какая-то польза от вас непременно должна быть. Я подумаю над вашими словами.
Взгляд Ушакова пронизывал, будто рентген, казалось, генерал читает мои мысли. Человек, занимавший такой высокий пост, просто обязан иметь хорошую интуицию, иначе не выжить, но у Андрея Ивановича она была не просто хорошей — я бы назвал ее потрясающей. Не знаю, что он чувствовал, но мне было весьма не по себе.
— Вижу, беседа наша подошла к концу. Не стану неволить вас, барон. Я бы конечно мог заставить вас следовать только моим директивам, но боюсь потерять на этом больше чем приобресть.
— Спасибо за разговор, Андрей Иванович. Перед тем, как меня уведут, скажите: что будет со мной и моим кузеном? — я не мог не задать этот главный вопрос.
— Скоро узнаете, — многозначительно произнес Ушаков, прежде чем вызвать караул.
Я вернулся в камеру. Не находивший себе места Карл, успокоился, увидев, что со мной все в порядке. День прошел как обычно, а вот на утро нас ожидал сюрприз.
Еще до первых петухов дверь камеры распахнулась. На пороге стоял сержант измайловец. Благодаря караульным я научился довольно сносно различать мундиры полков, так что определялся теперь практически с лету — особенно с гвардейцами. Правда, отличий между унтер-офицерами в одежде не имелось, что сержант, что капрал одного полка одевались одинаково. Но этот представился, видимо, гордясь должностью.
— Господа фон Гофен и фон Браун, прошу привести ваши костюмы в порядок и следовать за мной, — тоном, не терпящим возражений, объявил он.
— Что это значит? — спросил я, теряясь в догадках.
— Вы свободны. Всякая вина с вас снята. Пройдемте в канцелярию, дабы уладить формальности и подписать бумаги о неразглашении тайны.
Не веря в происходящее, мы с Карлом пулей вылетели из камеры, ожидая вдогонку криков или выстрелов в спину, но все обошлось. Подписав все, что требовалось и, заверив, что будем строго блюсти все тайны, поспешили покинуть Тайную канцелярию, пока никто не передумал.
За воротами крепости стояла закрытая карета.
— Садитесь, — приказал сержант.
— Но ведь мы свободны и вольны поступать как заблагорассудится, — удивился я.
— Садитесь, — настойчиво повторил сержант. — Это в ваших же интересах.
Мы с Карлом переглянулись и, не сговариваясь, полезли в карету. Терять все равно было нечего: без рекомендательных писем, которые в канцелярии испарились вместе с деньгами и некоторыми предметами гардероба, перспективы вырисовывались безрадостные. Хорошо хоть шпаги сохранились. Судьба наших коней тоже оказалась скрытой в тумане. Похоже, кому-то из окрестных крестьян повезло заполучить в хозяйство парочку отличных лошадей.
