Львиное логово - Дмитрий Чайка

Выдал Набишту каждому мужику в своем округе по четверть сикля и пять медных монет, и тут началось. Кто овцу купил, кто мотыгу новую, а кто и бусы своей бабе, которая в своей жизни не то, что бус не имела, слова доброго не слышала. И началась совсем другая жизнь. Мужики, что с ленцой земельку пахали, лишь бы поесть хватило, начали эту самую землю зубами грызть. Жили-то общиной. Работаешь- голодаешь, и не работаешь — голодаешь. А тут староста серебро раздает. Да, видно скоро небо на землю рухнет.

Купцы смекнули про новые реалии и потянулись по деревням с телегами, где битком разного товара было. И платки, и туники, и сандалии крепкие, и мотыги целиком бронзовые. В общем, роскошь такая, какую в нищей деревне и не видели никогда. И платили крестьяне твердой монетой, важничая, а купчишка-то в глаза умильно заглядывает и бедолагу-крестьянина почтенным величает. Это крестьянина-общинника, на которого он раньше, как на грязь под ногтями смотрел! После этого распоследние лентяи за ум взялись, и работать начали. Потому что старосты осмелели и стали грозить, что лодырей с земли погонят, вон сколько мальчишек подрастает на хороших-то харчах. Не хочешь на земле работать — в город иди, подсобником к мастерам. Как-то внезапно рабочие руки понадобились кирпичникам и кузнецам, кожевенникам и ткачам, да вообще всем. Людям и невдомек было, что серебро и золото, что в храмах кучами лежало, теперь в оборот пошло и всем им новую работу дает. Где мастер за день один платок продавал, теперь стал три продавать, да еще и цену скидывал, потому что сосед рядом тоже платки продает. А с тех трех платков тот мастер все равно куда больше зарабатывает, чем раньше с одного. И вот ведь странность, денег у людей куда как больше стало, а цены вниз поползли. Чудо, да и только.

Увидев новый плуг и борону, понял Набишту, что теперь еще больше зерна будет, и стал договариваться с купцами, чтобы на осень готовили баранов в обмен на зерно. Они, крестьяне, теперь по праздникам мясо есть будут. Так вот!

Великий завоеватель, древний царь Элама Унташ-Напириша, был не только великим, но и очень скромным. А потому новый город назвал в свою честь — Дур-Унташ. Дур — это город на тогдашнем диалекте означало. Был Унташ-Напириша не только великим и скромным, но еще и очень завистливым, а потому решил построить зиккурат, какого в тех краях еще не видали. Чтобы у всех соседей кровь из глаз брызнула. Чтобы всякие князьки из Аншана, Кимаша, Симаша и Айяпура, которые регулярно пытались от эламских царей отложиться, даже и думать о таком не смели, на подобную красоту глядючи. Знал бы Унташ-Напириша, что его проект будет единственным зиккуратом, что до двадцать первого века доживет, то еще больше бы возгордился. Но он этого не узнал, потому что помер. Храм был построен и посвящен Иншушинаку, главному богу столичных Суз, а вокруг него, как водится, разросся город, который обслуживал немалое храмовое хозяйство. И теперь в этот город тянулись жрецы со всего Двуречья, привлеченные неслыханными условиями. Мыслимо ли дело, в каждом городе будут их труды, да еще и с указанием имени автора. Любой ученый тщеславен, а жрец из захудалого рода, да еще и непонятый современниками, тщеславен вдвойне. И такой чудак будет лезть из кожи вон, чтобы доказать жирным глупцам, чьи предки тысячелетиями были настоятелями крупных храмов, что он куда лучше, чем они. Как правило, такие старания пропадали втуне, а у ученых потухали глаза. И так было столетиями, пока к ним не начали подходить странные люди со странными речами. Будто бы в захолустном Дур-Унташе теперь собирают лучшие умы Вавилонии и Шумера, и будут они под покровительством великого бога Иншушинака заниматься поиском смыслов и общаться с такими же, как они сами, высокоумными чудаками. И кормить обещали регулярно, что немаловажно. Сначала один решился, потом другой. А вскоре странные люди стали с письмами от смелых счастливцев приходить. Смотри, мол известный тебе Анн-цилли-Мардук поклон шлет и письмо про свою новую счастливую жизнь. И превратились тонкие ручейки в полноводные реки. Принял Дур-Унташ две сотни лучших умов и затворил свои двери. Даже стали отворот-поворот давать тем, кто без приглашения пришел.

И вот в пятый день месяца ташриту в Дур-Унташ прибыл Пророк нового бога, который, оказывается, всеми старыми богами одновременно оказался. Пророк был обычного роста, лишь высокая золоченая шапка его выше делала.

И правда, не человек он, — шептались ученые мужи, собранные в специально построенном для этих целей амфитеатре. На фоне иссиня-черных брюнетов, проживающих в данной местности, голубоглазый блондин смотрел крайне чужеродно.

— Итак, мудрейшие! — начал пророк. — Я собрал тут всех людей, для которых познание превыше всего. Не древний род, не богатство, и не способность вылизывать начальственный зад. — В амфитеатре прошел одобрительный шум. — Ваша жизнь изменилась, и вместе нам придётся поменять жизнь государства, ибо ему мы служим. Не будет крепкого государства, и снова придут кутии и луллубеи, что разрушили Аккадское царство, или дикие саки, после которых даже трава сто лет не растет. Я расскажу об изменениях, которые произойдут немедленно.

Во-первых, письменность переходит на арамейское письмо. — Зал возмущенно зашумел. Пророк поднял руку. — Я поясню. Невозможно на глиняной табличке написать обширный текст. Разве хотите вы быть стеснены рамками глиняной таблицы? Сколько их нужно, чтобы выразить мысль и обосновать ее. — Тут зал затих, ученые мужи оценили перспективы. — Казна начинает закупки папируса в Египте. Особо важные тексты будут написаны на выделанной коже. — Макс не знал, что в нашей реальности персы сделали то же самое, но намного позже, потому что клинопись была актуальна только для Двуречья, а Империя расширялась во все стороны со скоростью пожара.

Во-вторых, — тут много ученых мужей, сведущих в тонкостях календаря и наблюдением за звездами. В нашем государстве будет новый календарь. В году будет не триста шестьдесят дней, а триста шестьдесят пять. Вставного месяца не будет, будет вставной день каждые четыре года.

В зале началась форменная истерика.

— Это кощунство! Календарь дал нам бог Энки!

— Да правильно все. Ты же сам знаешь, что дней триста шестьдесят пять. Умничали только, когда решали, куда лишние дни сунуть.