Алексей Нарочный - Дама с фюрером на спине

— А как же Рихард Вагнер со своей работой «Еврейство и чурбанство в музыке»? Ницше, Вагнер и Гитлер… Но фюрер из них — больший. голос эфэсбэшника:

— Я вне НС или антифа, однако мне они интересны, причём в равной степени. Научный социализм — это социализм на научной основе. голос Алины:

— Пентавр — конный пент. голос эфэсбэшника:

— Слабею глазами. На бумажке в почтовом ящике написано «Декоративная кассетная система рулонных штор для окон», а я читаю: «Никому не нужное рекламное говно по завышенным тарифам». голос Алины:

— Ошибка, свойственная всем без исключения религиям, заключается в допущении случайного существования Бога, обязательного при любой персонификации. Все религии лишены смысла. Никто не знает о Боге больше, чем ты сам. Но столь же пагубен и атеизм. Хоть кажется, что Бог, как некая сущность, недоступен прямому восприятию, но это лишь означает, что он присутствует в каждую секунду и в каждом уголке бытия в равной степени. Снести все монастыри всех конфессий с лица Земли и насадить на их месте парки! Вот это были бы правоверные храмы. голос эфэсбэшника:

— Чемберлен, вне всякого сомнения, видел насквозь уловки и манёвры Гитлера, в своём отчёте перед кабинетом он назвал его «самой ординарнейшей шавкой», которую ему когда-либо довелось встречать.

Со временем у Алины с Мишей установилась негласная договорённость: если фрау ночевала у него, то она, просидев, как правило, полночи за компом, ложилась наконец на пол рядом с другом и позволяла ему прикасаться к прекрасному. При этом она твёрдо верила, что сохраняет верность своей боногамии, так как покровы из облачений не были сняты, и любой залётный на просторах заснеженной Руссляндии рейхскомиссар, внезапно включивший бы свет и содравший одеяло, вынужден был бы констатировать, что внешние приличия соблюдены, и жёстко пресекать ему в данном случае вроде бы нечего.

Этой ночью после напряжённого пятничного рабочего дня Миша ночевал один. Снилось, будто ему почему-то вдруг стало мокро, больно и противно. Алина приехала только в полседьмого утра, разбудив его, и сразу же легла спать. В полдень Миша проснулся и пошёл завтракать. Снегирёва спала, как фюрер после аншлюса. Накануне она была в «Чешире», где с недавних пор подрабатывала в качестве полуобнажённой танцовщицы. Со вчерашнего мероприятия её увёз на дер-гроссе-шварцес-вагене какой-то олдовый нац-вытиран РНЕ и друг Баркашова. Нац, использовав в своём гараже по назначению вагину голой фрау, равно как и прочие её физиологические отверстия и ряд других прелестей в целях удовлетворения полового влечения, даже отвёз её домой… правда, не к ней самой, а к Маврошкину, так как обитал примерно в том же районе. Хоть и была пьяной, Снегирёва смогла объяснить, как лучше доехать.

Итак, пока «труженица фронта и тыла» спала, Маврошкин, расположившись на кухонном диване, записывал не ангажированные РПЦ помыслы в свой электронный дневник, пока на электроплите варились яйца:

«Мне кажется очевидным, что вовсе не Бог создал человека по своему образу, а человек по образу и подобию себя пытается создать образ Бога, всякий раз присваивая ему чисто человеческие атрибуты „творения“ и так далее. Любая земная тоталитарная религия — никак не более чем языческое идолопоклонство, если мыслить глобальными рамками Вселенной со множеством обитаемых миров. Для меня не существует ни понятия „политика“, ни понятия „религия“».

На время оторвавшись от своих записей, Михаил позавтракал, прислушиваясь. Судя по всему, подруга ещё спала, да и немудрено. Не желая тревожить бон-сон раньше естественно отпущенного срока, Миша углубился в свои воспоминания, дабы дать жизнь следующей записи:

«В городе, где центральные станции метрополитена названы не в честь политиков или крупных учёных, а в честь поэтов и писателей, у меня, с детства приглядывавшегося к окружающему, и не могло быть какой-то иной судьбы, не связанной с литературой тесными узами. Впрочем, тут важен был и мотив „Предупреждения“, то есть того, что, предшествуя грядущей смерти и, так сказать, предвосхищая её, меняет жизнь. Моя болезнь, например. Недавно я так захворал, что если б ещё лет двенадцать назад не составил себе план, как употребить отпущенные мне Провидением сроки и силы, то было бы как раз самое время сделать это. Тяжёлая болезнь певицы Doro в детстве и дыхание в лицо склонившейся уже было над нею Смерти как раз и помогли ей тогда понять Секрет Жизни».

В комнате между тем Алина уже проснулась и решила посидеть «ВКонтакте», где её ждали новые друзья Виктор Антицунаров и Серж-Ученик Парацельса. Первый, двадцатипятилетний бон со шрамом на щеке от ножа и «могавком», был другом Сержа. О Викторе, который работал фотографом онлайн-версии «Рас*стской газеты», Миша мог судить лишь со слов подруги или по высказываниям парня в Интернете. Казалось, это был бон из той категории, которым нужны, фигурально выражаясь, надёжные гениталии у рта и крепкая рука на затылке — проще говоря, нужен фюрер-дуче. Без лидера они способны лишь на бональное нарушение общественного порядка под прикрытием идеи, но под чутким руководством сильнее развитого начальства «расцветают», меняясь буквально на глазах, так как обладают редким даром выполнять чужую волю без лишних вопросов, схватывая суть на лету. Идеология движения им не так уж важна, потому что они всё равно не способны понять её. Сам Миша глубоко верил, что единственный нацист в нашей стране — это тот, кто «посадил» еврея, укравшего полстраны. А боны, бьющие дворников, борющихся за чистоту неродного для них города, суть антифашисты-«шавки». Но перед самими бонами афишировать подобные взгляды он, разумеется, не горел желанием.

Михаил, вернувшись в комнату, обнаружил, что Снегирёва уже собирается ехать тусить со своими новыми знакомыми. Маврошкин не стал её задерживать, решив вместо этого сам погулять в центре, пусть даже в одиночестве. «Весна, всё цветёт… Съезжу-ка я на „Цветной“!» — решил Михаил.

Писа́ть по пути отчего-то не хотелось. Настроение было какое-то неопределённое, несмотря на хорошую для прогулки погоду. На бульваре, к удивлению Михаила, проходил арт-перформанс в лучших традициях самого современного искусства, чего тут отродясь не было. Проект назывался «Зерkalьный унитаз». То, что подобное «якобинство» разрешалось в центре, Маврошкину сразу же показалось странным. Тем не менее имелся факт наличия на Цветном бульваре прямо напротив метро некого павильона, в котором всем желающим предлагалось подумать о смысле жизни, сидя на унитазе, целиком выполненном из зеркального стекла, то есть «амальгамическом унитазе». Этимология слова «унитаз» здесь — «универсальный таз», то есть «таз, пригодный для любой жопы», как это понял Маврошкин.

Заплатив 50 рублей за вход, Михаил вскоре наблюдал, как говно под ним совершенно отчётливо вылезает из такой же дырки в теле, как та, в которую вчера, видимо, отчаянно жарили фрау Гитлер. Миша задумался. В мире есть люди с разным цветом волос, глаз, кожи. При этом говно у всех одинаково! Ди-гроссе-шварцес-шайссе — оно и в Африке, и в Германии шайссе. Говно-то и у белых ведь чёрное. Оно одинаково и у Одина!!! Так что все испражнения Вселенной — это великий Кал Одина, и покуда распоследний чурка причастен к этому таинству, обижающий его — обижает самого Игга!

День изо дня каждый человек наблюдает одну и ту же картину, когда спускает за собой воду. Людей всех рас, национальностей, полов и возрастов роднит необходимость кормить тело и давать ему возможность испражниться; поить и одевать; загружать мыслями и работой и укладывать ко сну. А если расисты правы, и смуглые фабрики по производству чёрного говна показывают худшие по сравнению с белыми результаты в побочных видах деятельности (например, науке), то предъявляемые к ним после этого требования быть прислугой для более успешных бледнозадых говноделов кажутся смешной и жуткой нелепостью.

Пока добирался на метро от «Цветного бульвара» до «Баррикадной», дабы побродить и там по окрестностям, Маврошкин сам придумал арт-креатив. Вот что оказалось записано в его электро-днев:

«Антирекламная многоуровневая пиар-акция (актуально в век пиара). На экране — лозунг: „Алкоголь. Попробуй. Лужи блевотины и реки крови!“. Значительную часть экранного времени якобы в жопу пьяные актёры, одетые в стиле “PlankTon”, ползают в бутафорских лужах крови и блевотни, постигая катарсис и щедро рассыпая цитаты из произведений Ленина, Троцкого, Сталина, Путина, Венедикта Ерофеева и Достоевского».

Пока Маврошкин фантазировал, находясь под землёй, почти над ним на поверхности Алина уже прощалась с бритоголовыми:

— Люблю я свой город! И ничего не могу с этой любовью поделать, ведь тут так интересно: чурки, теракты…

— Количество приезжих растёт в гастарномической прогрессии, — удачно сострил Серж.