Евгений Токтаев - Пес и волчица

— Филипп жив?

— Жив, но помят изрядно. Впрочем, все это с чужих слов, сам я его еще не видел.

— Какой кошмар... — прошептал побледневший Перперна, — поднять руку на консуляра и действующего цензора...

Марций Филипп был его коллегой, и обязанности цензоров им предстояло исполнять еще полгода.

— В наше время, — ответил Серторий, — быть мужем консульского достоинства более опасно, чем, к примеру, башмачником. Мне доложили, что задержан какой-то человек, не побоявшийся прийти на помощь Марцию. Сейчас его допрашивает Тиберий Лидон из коллегии двадцати шести мужей. Случай, по меньшей мере, удивительный. Я должен спешить, уважаемые. Желаю приятно провести остаток вечера.

— Подожди, — остановил префекта Марий, — а те ублюдки?

— Скрылись. Никого поймать не удалось. Пока. Еще раз, всего хорошего.

Тиберий Лидон считался одним из самых опытных сыскарей и дознавателей в Городе, и год за годом входил в состав коллегии двадцати шести мужей, занимавшейся охраной общественного порядка, надзором за тюрьмами, чеканкой монеты и судебными делами. Происхождения следователь был совершенно незнатного, и такая должность являлась для него потолком. Это не расстраивало Лидона, ибо в своей сфере он слыл непререкаемым авторитетом и каждый новый эдил, столкнувшись с необходимостью заняться вопросами правопорядка безо всякого опыта в такого рода деятельности, непременно спихивал работу на Лидона, добавляя звонкого серебра "на текущие расходы". Тиберий угрызений совести не чувствовал и "благодарность" взяткой не считал.

Следователь занимался разными делами, но специализировался на ловле фальшивомонетчиков. За последние годы этой братии в Италии развелось превеликое множество, чему активно способствовало то, что денарии и сестерции, официально выпущенные государственными монетными дворами, серебряными назывались весьма условно. В периоды кризисов серебра становилось все меньше. Последнее истончение денария длилось уже сорок лет и принимало такие ужасающие масштабы, что ни один человек, взвесив свой кошелек, ни за что не смог бы ответить, какой суммой он обладает. После того, как государство официально взяло курс на изготовление субаэратных монет, для фальшивомонетчиков наступило полное раздолье. Субаэратный денарий представлял собой медную болванку, покрытую серебром, причем, сколько серебра отводило на монеты государство, определить не представлялось возможным, ибо данное количество постоянно менялось. Мошенничество на этой ниве расцвело до невиданных размеров. Из одного полновесного старого денария можно было сделать до восьми новых, поддельных.

Крупнейшие ростовщики обогатились невероятно, тем сильнее стала их злоба и ненависть к претору Марку Гратидиану, который, пытаясь восстановить пошатнувшуюся любовь народа к марианской партии, совсем недавно издал эдикт, устанавливающий твердый курс денария. Деньги снова начали чеканить только из серебра, "плохие" изымались из обращения, заменяясь "хорошими".

Государственные служащие от нового закона немало выиграли, получая жалование полновесной монетой, поэтому еще до конца претуры Гратидиана кое-где в Городе уже устанавливались его прижизненные памятники. Ростовщики бесились. Помимо эдикта о монете их благосостояние подкосил закон ныне покойного консула Флакка, "простившего" им три четверти долгов всех граждан. Да и оставшуюся четверть позволялось уплатить не серебром, а медью. Это изрядно прибавило популярности марианцам, а тех из денежных мешков, кто еще колебался в своих политических пристрастиях, однозначно развернуло по направлению к Сулле. Тайно, разумеется.

Ловля фальшивомонетчиков превратилась в настоящую войну с ними, немало загрузив работой Тиберия Лидона. А тут еще это экстраординарное событие. Не каждый день на улицах бьют цензоров.

Когда появился Серторий, следователь уже окончил опрос свидетелей и разослал подчиненных проверить достоверность кое-каких полученных сведений. Префект приступил к делу без предисловий:

— Я был у Марция. Он пришел в себя, но выглядит плохо, говорит с трудом. С его опросом придется обождать. Что у тебя?

Лидон привстал из-за стола, приветствуя префекта, и обратился к сидящему напротив здоровому парню:

— Уважаемый, подожди, пожалуйста, за дверью.

Парень вышел.

— Это тот заступник? — поинтересовался Серторий.

— Он самый. Зовут — Гай Турий Ганник, вольноотпущенник.

— Давай с самого начала.

— В начале первой стражи[17] Марций Филипп в сопровождении четырех слуг направлялся к себе домой на Палатин. Недалеко от улицы Триумфаторов на него напали шестеро. Слуг убили. Двоих сразу — ударом в спину. Двое других попытались оказать сопротивление, но безуспешно. Марция стали избивать. Свидетелей трое, но двое из них вжались в стены и едва не наложили в штаны, а третий... Он бросился на помощь, проявив изрядное проворство, отбил Марция и обратил нападавших в бегство. В результате имеем пять трупов. Четверо — слуги Марция, пятый — один из бандитов.

— Одного убили? Кто это сделал? Охрана цензора или этот Ганник?

— Пока не понятно. Убитый заколот кинжалом. Ганник утверждает, что был безоружен, однако, руки у него в крови. Остальные двое свидетелей лепечут невразумительное: "Ничего не видели, ничего не знаем".

— Понятно. Это все, что удалось узнать?

— Нет. Ганник и еще один из свидетелей утверждают, что нападавшие кричали: "Вспомни Сульпиция!"

— Сульпиция?

— Да. Третий свидетель ничего подобного не слышал.

— Вспомни Сульпиция... — префект задумался, — италики?

— Думаю, да. Цинна обещал распределить союзников по всем трибам, но до сих пор слово не сдержал. Непосредственные исполнители обещания консула тянут время. Уже почти год прошел с момента вступления цензоров в должность, но распределение до сих пор не состоялось. Это бесит италиков.

— Тем более, что осталось всего полгода, а до следующих выборов цензоров — пять лет, — согласно покивал Серторий, — к тому же, оба нынешних цензора законы Сульпиция Руфа не одобряли, это всем известно.

— Пожалуй, стоит предупредить Марка Перперну, — сказал Лидон.

— Уже предупредил, — ответил Серторий, — он пирует в доме Цинны и в ус не дует. Однако, если это италики, то кто конкретно?

Тиберий промолчал, да префект и не ждал немедленного ответа.

— Ты закончил опрос Ганника?

— Можно сказать, да, — ответил Лидон и, не дожидаясь приглашения, приступил к изложению результатов, — он вольноотпущенник из Мутины. Его патрон умер и Ганник, не будучи связан обязательствами с наследниками патрона, поступил на службу к некоему купцу.

— На службу? В качестве кого?

— Телохранителем.

— А-а, — протянул Серторий, — продолжай.

— Купец этот жил в Риме, где-то в Субуре у него доходный дом, которым в отсутствие мужа управляет жена купца. Я уже послал туда ребят, поговорить с ней. Купец очень редко бывал дома, торгуя с Дальней Испанией. Ганник уверяет, что они ходили и на север, к Оловянным островам. В конце лета он вернулся один, сказав жене купца, что корабль разбился у берегов Лузитании и ее муж погиб.

— Она поверила? Он представил какие-нибудь доказательства?

— Пока не знаю, ее еще не допросили.

— Продолжай.

— Собственно, на текущий момент это почти все. Ганник уверяет, что шел себе по улице, увидел драку. Решил помочь. Помог. Злодеи разбежались. Говорит, что одного из бандитов убил не он.

— И он один справился с шестерыми, — кивнул Серторий.

— По его словам, да.

— Что остальные свидетели?

— Эти почти ничего толком сказать не могут. Оба пьяны, да вдобавок еще и напуганы.

— Хорошо, оставим пока их, пригласи Ганника.

— Нумерий! — крикнул следователь, — пусть свидетель зайдет. Не этот, здоровый!

Ганник вошел. Серторий внимательно оглядел его с головы до ног, хмыкнул.

— Ты галл?

— Да. Инсубр.

— Говоришь, бывал с хозяином в Испании?

— Бывал. В Дальней, — ответил Ганник и добавил несколько слов на непонятном языке.

— Что он сказал? — повернулся Тиберий к Серторию.

— Говорит: "И в Ближней бывал", — ответил префект, — это на кельтиберском. Откуда знаешь, что я тебя пойму?

— Ты Квинт Серторий. Я много слышал о тебе. Ты воевал в Испании.

— Другие испанские языки знаешь?

— Несколько слов на языке лузитан. Быстро учусь.

— Так говоришь, словно на службу ко мне пришел наниматься, — усмехнулся Серторий.

Ганник тоже дернул уголком рта, но ничего не сказал.

— Чего в драку полез?

— Не люблю, когда пятеро на одного.

— Пятеро? На одного?

— Ну да, слуги уже в агонии хрипели и один из бандитов с ними.

— Ты знаешь, кому помог?

— Теперь, да.

— Теперь? А прежде?

— Прежде не знал.

Серторий скептически хмыкнул.

— Шестерых раскидал голыми руками. Не врешь?

— Испытай, — с вызовов сказал галл.